– Он все еще на Краузе живет?
– Давно уже нет, но мать навещает часто. А еще он дружит с начальником продуктового склада, который в старом флигеле расположен, и с комиссаром. Бывает, они втроем заваливаются в бордель, что недалеко от участка.
В моей голове что-то щелкнуло: я понял, кто устроил мне неприятности. Но тогда я подумал, что кузен просто хотел подгадить мне. О том, что он задумал, я даже не догадывался и все равно взбесился.
– Не знаешь, где живет Фредди?
– Нет. Но сегодня пятница, значит, он приедет навестить мать, а потом отправится в притон, где с друзьями зависает. Они там не только девок щупают, но еще и в покер играют.
Я тут же распрощался с Георгом и направился к тому дому, в котором вырос. Уже стемнело, а фонари на Краузе горели через один – их разбивали. Улица считалась неблагополучной. Тут часто происходили драки, нападения. Альтен-штрассе в пятнадцати минутах ходьбы, но какой контраст! Там все чинно, благородно, а на Краузе заправляют ГОПНИКИ (мне очень понравилось это слово из русского сленга, хотя у нас наверняка есть свое) и имеется притон, где играют в азартные игры и щупают девок. И это в ГДР! У нас, как и в СССР, секса не было и за проституцию могли посадить.
Я подкараулил кузена и напал на него, когда Фредди покинул материнский дом и направился в притон. Ждал я его больше часа, но за это время не успокоился, даже больше разжег свою ненависть. Она клокотала во мне, и я еле ее сдерживал. Едва появилась возможность, я сбил Фредди с ног и стал избивать в кустах. Хоть он был значительно крупнее, я легко с ним справился. Мне было не привыкать валить тех, кто сильнее меня.
Я мутузил кузена не просто так, а чтобы выбить признание.
И он быстро раскололся. Услышав подтверждение своих догадок, я готов был отстать от Фредди, но тот, сплюнув кровь, выкрикнул:
– Она все равно стала моей! Твоя Либе!
– Что ты несешь?
– Да! Я трахал ее в притоне. Как самую последнюю…
Тогда я пнул его под дых, хоть не бью лежачих.
– Пока ты сидел в камере, она отдавалась мне! – захохотал Фредди. – До сих пор не могу забыть три родинки в ее паху. Они как будто треугольник, указывающий, куда нужно вставлять!
Да, были такие, две сверху, одна снизу. Если соединить их, получится треугольник или стрелочка. НЕ видя родинок, такое не придумаешь.
– Что ты сделал с ней, скотина?
Я снова набросился на кузена и молотил его до тех пор, пока не узнал все подробности, даже самые грязные.
Закончив, я бросил Фредди в кустах, но дошел до телефонного автомата и вызвал «Скорую».
Кузен долго отходил после моего «допроса», но выжил, оклемался и, естественно, подал на меня в суд.
Он состоялся, я сел в тюрьму на три года и, как говорят у русских, оттрубил от звонка до звонка.
Но я не жалею ни о чем. Если повернуть время вспять, я поступил бы с Фредди так же. Тому, что не убил его, рад – этого греха я бы себе не простил. Но он жив, уже здоров, а я получил по заслугам. Да, на моей репутации появилось пятно, но это можно пережить.
Порядки в тюрьме были суровые: и ломали морально, делая шестеркой, и на перо ставили, и опускали. Но я мог за себя постоять, поэтому добился уважения. Я сразу понял: фармацевт на зоне может занять привилегированное положение, если правильно себя поведет. Мне это удалось. Я работал при лазарете, тырил по малости лекарства, из некоторых изготавливал что-то похожее на дурманящие вещества.
Но больше всего я благодарен тюрьме за Маргарет. Она училась на медсестру, подрабатывала у нас. Приезжала брать у зэков анализы, вакцинировала. В лазарете мы и познакомились. Много общались, но всегда на отстраненные темы, однако все думали, что у нас шуры-муры. А мы просто симпатизировали друг другу.
Когда девушка получила диплом и устроилась на постоянную работу, мы не потерялись. Она писала мне, звонила, навещала. Это очень ценно для того зэка, у которого нет родственников (или они есть, но им друг до друга нет дела). Именно Маргарет меня поддержала в период отчаяния. В тюрьме всех накрывает, даже тех, кто хорошо устроился. На свободе, страдая, ты можешь сменить обстановку, круг общения, чтобы выпустить пар, погонять на мотоцикле, нырнуть со скалы в море. Мы же могли себе позволить только пьянку или драку. И отдохновение ото всех в одиночной камере. Но я посидел один раз и чуть с ума не сошел, потому что там нет только других людей, зато мысли с тобой, и они не дают покоя.
Как-то, я уже отбыл двухлетнее наказание, Маргарет явилась ко мне на свидание с заплаканным лицом. Она припудрилась, накрасила ресницы, но все равно было ясно – до этого она рыдала, а не просто проронила несколько слезинок.
– Что случилось? – спросил я.
– Все хорошо, – бодро ответила она, а у самой глаза опять на мокром месте.
– А если по-честному?
– Меня парень бросил.
– То же мне проблема, – фыркнул я. – Другого найдешь.
– Не нужен мне никто!
– Кроме него?
– Вообще. – Она заплакала-таки. – Я всегда знала, что не создана для семейного счастья. Мужчинам я не нравлюсь, некрасивая, угловатая, шепелявая. Ко мне даже тут, в тюрьме, никто не приставал.
– Только потому, что думали – ты моя.
– Правда? – Она просветлела, но ненадолго. – Жаль, что это не так. Я была бы рада стать твоей.
– Зачем я тебе? У меня судимость, ни кола ни двора.
– Все это не имеет значения. Я вышла бы за тебя хоть завтра, но… Ты меня не возьмешь!
– Почему?
– Парень меня не просто так бросил, а когда узнал, что я беременна.
– Но это его ребенок?
– Конечно. Он был моим первым мужчиной. Я думала, у нас что-то получится, ведь нас познакомила моя тетка и характеризовала его как хорошего парня, который никак не может найти жену. Мы стали встречаться, ходили в кино, гуляли. Он такой же несимпатичный, как я, и страшный зануда. Но я не надеялась найти принца, поэтому рада была и такому ухажеру. До секса у нас дошло спустя три месяца. Мы переспали несколько раз, но это нас не сблизило. А когда я узнала о том, что беременна, и сообщила «хорошему парню», он обвинил меня в том, что я легла под него, только чтобы залететь и женить на себе. По-другому у меня не получилось бы привязать к себе мужчину. Но он не такой дурак, чтобы дать себя захомутать.
– Каков подлец!
– Но он прав. Я на самом деле отдалась только потому, что хотела замуж, а меня не звали.
– И все равно он обязан нести ответственность за женщину, с которой был близок, и за ребенка, которого зачал.
– Какой ты хороший, – выдохнула она и заплакала снова.
– Я обычный мужик. Хватит меня расхваливать.
– Жаль, что я не стала твоей.
И убежала тогда, потому что не могла больше сдерживаться.
Мы поженились в тюрьме, когда Маргарет была на пятом месяце. У нас родилась замечательная дочка Кэрол, и она считала меня своим отцом. О том, что я им не являюсь, она так и не узнала. Мы с Марагерет решили не говорить ей об этом – не видели смысла. Тот, от кого ее зачали, переехал на другой конец страны, чтобы его точно на себе не женили.
Маргарет была прекрасной женой, и она искренне меня любила, но страдала из-за того, что не может родить мне ребенка. Я об этом не знал. Жена переживания в себе держала – она была мастером самоконтроля, быть может, поэтому и ушла так рано. Жалобщики, ипохондрики, скандалисты, как правило, живут долго. А моя Маргерет изводила себя, тем самым подрывая и свою нервную систему, и организм в целом.
Она призналась мне, когда нашей Кэрол исполнилось четыре. Девочка, задувая свечи на торте, озвучила желание, которое загадала – она хотела братика. Маргарет тогда погрустнела, я это заметил и, когда мы легли спать, спросил, что с ней. Естественно, она не сразу разоткровенничалась, пришлось уговаривать.
– Я хочу родить еще одного ребенка, но у меня не получается забеременеть!
– Дорогая, ты чуть не умерла, рожая Кэрол, – и это было действительно так. Девочка была крупной, лежала неправильно и чуть не разорвала мать, появляясь на свет. – Зачем тебе еще раз проходить через этот кошмар?
– Ради вас, тебя и дочери. Она мечтает о братике, а ты имеешь полное право желать своего ребенка.
– Кэрол – моя. И потом, мы с тобой в самом начале отношений обсудили этот вопрос. Ты сказала, что больше не хочешь детей, и я согласился.
– Да, но… Все мужчины мечтают продолжить свой род. А ты еще и достоин этого.
Настала моя очередь делиться тайной:
– Я не могу иметь детей, Маргарет. Когда работал в депо грузчиком, получил сильную травму паха. Я мог остаться без части своего боекомплекта, но врачам удалось сохранить его в целости, и он, как ты сама знаешь, работает, но вхолостую.
– Почему ты не рассказывал об этом?
– Если бы ты выразила желание иметь огромную семью, я бы предупредил. Но ты не хотела больше детей, а и я смолчал. Для мужчины признаваться в том, что он пустоцвет, непросто…
Либе тоже не знала об этом и считала, что ее дочка – моя. Я не стал разубеждать ее: пусть думает, что родила от меня, а не от моего брата-насильника. Как сказал Фредди, когда я выбивал из него правду, он выпустил в нее свою сперму, но не смог насладиться триумфом, потому что Либе вырвало прямо на него.
С моей дорогой девочкой мы увиделись в следующий раз только в девяностых. Спасибо Михаилу Горбачеву и перестройке!
Я прилетел в Москву, и мы с Либе провели замечательную неделю. Она повзрослела, но для меня осталась той же милой малышкой, которую я увидел на Альтен-штрассе, брякнувшись с клена. Все семь дней были нашими, мы могли встречаться не таясь, даже вместе ночевать в моей гостинице. За небольшую мзду ко мне готовы были пустить кого угодно, но я приводил только Либе, и персонал женского пола проникся к нам (думаю, не обошлось без подслушивания под дверью). Администратор переселила в люкс, горничная оставляла то цветочки, то конфетки, а работница ресторана разрешала выносить еду, как будто знала, что в номере меня ждет любимая.