– С ума сойти! А что особенно любит?
– Улитки с начинкой из шпината.
Кирилл приобрел их целый пакет и уже собрался уходить, но задержался, чтобы задать еще один вопрос:
– Этот нож продается?
– Парень, – для старика сорокалетний Кир был парнем, какая прелесть, – в этом мире продается все. Вопрос цены.
– Я готов заплатить триста евро.
– Это несерьезно. Ауфидерзейн.
– Четыреста.
– Нет.
– Пятьсот. – Он достал из бумажника фиолетовую купюру. Всегда имел при себе наличность, потому что во многих лавках не принимали карты. И это в двадцать первом веке!
– Тысяча.
– Не многовато для обычной раскладушки?
– Памятная же.
– Да вы ей колбасу стругали.
– От этого она делалась вкуснее. Кстати, к ножу прилагается чехол. Его я тебе подарю.
– Ладно, по рукам. Но наличных у меня больше нет.
– За углом банкомат.
– Может, через терминал переведу? – указал на него Хан.
– Тогда мне придется с пятисот евро налог заплатить, а я не хочу.
– Хорошо, сейчас сниму. А вы пока нож помойте, пожалуйста.
Хан сбегал до банкомата, снял деньги. Когда вернулся в булочную, нож был помыт, вытерт и спрятан в кожаный чехол, чуть потрепанный, но тоже с логотипом.
Выложив на стойку тысячу евро, Кирилл забрал его.
Мужчины обменялись рукопожатиями, и покупатель собрался уходить. Когда он достиг двери, то услышал голос старика:
– Я продал бы и за семьсот.
– А я купил бы за полторы, – через плечо бросил Кирилл.
Он отправился на поиски дома, где проживал его родственник. Двоюродный дядя? Или кем Фридрих ему приходился? Хан не очень разбирался в этом.
Он быстро нашел дом, а квартиру искать не пришлось, потому что старика Кир встретил на улице. Тот орал кому-то вслед проклятия:
– В аду будешь гореть, сукин сын! Это говорю тебе я, Фредди Хайнц!
– Гуттен таг, – поздоровался с ним Кир.
– Пошел на хер, – ответил ему старик на русском, чем поразил до глубины души.
– Простите?
– Что, простите? Думаешь, я по твоей роже не вижу, что ты русиш швайн?
Кир не стал обижаться на то, что его обозвали свиньей, а спокойно возразил:
– Не совсем. Мой дед немец, и его имя Людовик, фамилия Хайнц. Он был братом вашего отца.
– Да мне плевать. Катись отсюда!
– Мы родственники.
– И что из этого? У меня их много. Все твари, даже сын. А тебя я вообще знать не хочу.
– Зря. Может, я вам сгожусь?
Старик фыркнул. Он был без зубных протезов, и слюни полетели в разные стороны.
– Начнем с ваших любимых ракушек со шпинатом?
– А я думаю, чем так вкусно пахнет, – пробормотал Фредди. – Ладно, заходи, но ненадолго, – и повел его в свою квартиру.
Когда они оказались там, он раскурил трубку. Присосался к ней своими морщинистыми губами, затянулся. Затем взял чашку с кофе, уже остывшим, и стал пить. Гостю не предложил ничего, даже воды.
– Меня зовут Киром, – представился Хан.
– Мне плевать. Лучше скажи, чем ты можешь быть мне полезным? Булки я сам себе куплю, а если не смогу доковылять до пекарни, мне их доставят. – При этом он вынул из пакета ракушку и начал ее мусолить.
– Я коллекционирую ножи, являюсь экспертом в этой области. А ваш дед имел свою кузню.
– У меня и сын этой ерундой страдает. Неприбыльное дело – он весь в долгах. А ты чей, говоришь, внук?
– Людовика.
– Который сгинул в советском плену?
– Не совсем так. Он прожил пусть недолгую, но счастливую жизнь: женился, зачал ребенка.
– Да-да-да. Все мы такие, счастливцы, – хмыкнул старик и с наслаждением затянулся. – Табак просто чудо. Раньше не курил вообще, а на старости лет стал получать удовольствие от этого занятия.
– Так вот, я коллекционирую ножи, – напомнил Кир. – И если у вас завалялись какие-то экземпляры, я готов их купить.
– Из «Икеи» подойдут?
– Нет, я имею в виду старые, те, что еще ваш – наш – предок изготовил.
– Да понял, я понял. Нет у меня этого барахла.
– Жаль. Я купил бы за очень приличные деньги.
– Не за тем охотишься. Ножи, что мой дед ковал, товар бросовый. Ты бы лучше поискал еврейское золото!
– В нашем роду были евреи?
– Бабка сейчас в гробу перевернулась, – проворчал Фредди. – Она была антисемиткой. Поэтому сына, который укрывал у себя в доме Абрамов да Сарочек с их детишками, прокляла. Именно она настучала на него военной полиции. Думала, евреев заберут и отправят в лагеря, а сына припугнут. Но его расстреляли как врага Третьего рейха.
– А при чем тут золото?
– Последними, кому дядя помогал, были Голдберги. Глава семьи занимался изготовлением эксклюзивной посуды, на которую наносилось сусальное золото. Как считаешь, имелось оно у него? И во что переводилась прибыль в период инфляции? – Кирилл покивал. – А когда ты подаешься в бега, то берешь с собой ценности. Причем те, что много места не занимают. На мебель – плевать. Если есть картины, то они вынимаются из рам и скручиваются. Даже столовое серебро многие переплавляли в плоские слитки. С ножами, вилками намучаешься, а куски металла можно вшить в одежду.
– Это все понятно. Но разве добро Голдбергов не изъяли при аресте?
– Оно не обнаружилось. Значит, было надежно спрятано, скорее всего, дядей. Мы с матушкой, покойницей, считали, что он не просто так помогал евреям. Кто будет рисковать жизнью за идею?
– Многие так делали, – заметил Хан, но старик пропустил его реплику мимо ушей.
– Брал мзду с жидов, точно.
– Это оскорбительное слово. Не употребляйте его, пожалуйста, – Киру оно резануло слух. Хотя к тому, что его русской свиньей обозвали, отнесся спокойно. Парадокс!
– Лично я ничего против евреев не имею. В отличие от бабки, но она дитя своего времени. Тогда антисемитизм был нормой. У нас, в Германии, точно.
– Знаю. Я по образованию историк.
– Еще один потомок Хайнца с бесполезной профессией, – хмыкнул старик.
– А вы кем работали, можно узнать?
– Снабженцем. Поставлял на социалистические стройки все: от техники до питьевой воды.
– Хорошо зарабатывали?
– Прекрасно.
– Но живете в подвале, который вам от матери достался, – не смог смолчать Кирилл.
– Думал меня подколоть? – закашлялся Фредди, или, как оказалось, рассмеялся. – Но я обожаю это место. Я тут вырос, и в этом подвале мне даже воздух, чуть спертый, нравится. А что касается заработка… Мы жили в ГДР, считай, при социализме. Богатых у нас, как и у вас, не было, поэтому я тратил деньги не считая, жил на полную катушку. А сейчас государство платит мне хорошую пенсию. Выходит, все я делал правильно.
– Наверное. Но давайте вернемся к вашему дяде. Он, как вы с матушкой думали, наживался на евреях, которых у себя укрывал…
– Припрятал он где-то золотишко, но сам не смог им воспользоваться – расстреляли его. Так что где-то оно лежит, ждет, кому в руки попасть.
– Если честно, золото меня мало волнует.
– Ты дурак? Что может быть ценнее?
– Для меня – это. – Кир достал из кармана нож.
– Я такой у Георга-пекаря видел.
– У него я его и купил.
– За сколько?
– Тысячу евро.
– Тратишь огромные деньги на ерунду, а золото тебя не волнует? Чудак ты! – И, допив кофе, Фредди встал со стула. – Пойду воздухом подышу. Это он так Кира выпроваживал, но тот и сам уже собирался уходить. Толку от старика ноль, а негатив от него прет такой, что кожа зудит.
Они вышли из подвала. Хан с наслаждением вдохнул прохладный воздух. В квартире Хайнца было очень душно, жарко и воняло табаком. Кофе пах тоже, и весьма приятно, но его аромат не перебивал остальные, в том числе старости. Люди в возрасте источают его, не все, но многие. Может, потому, что не часто моются, им тяжело, стирают одежду, забывают прополоскать рот после еды? Фридрих выглядел не очень опрятно, но в доме у него было чисто, хоть и не свежо.
Старик Хайнц присел на старый стул возле лестницы, ведущей в его подвал. Явно поставил для себя, потому что лавок поблизости не было. Трубку он не докурил и, попыхивая ею, стал смотреть на небо.
– Дождь скоро будет, – сказал он. – А ты без зонта.
Это значило: вали скорее, надоел.
– Ауфидерзейн, – попрощался с Фридрихом Кир.
Тот только пыхнул в него дымом.
Кир развернулся, чтобы уйти, как услышал кашель. Старику стало плохо? В таком возрасте каждый день может стать последним. А Фредди еще курит и пьет крепчайший кофе. Но, обернувшись, Хан понял, что тот всего лишь подавился дымом. И произошло это потому, что Фредди увидел старика, что шел в его направлении. Маленький, худой, похожий на лесовичка из сказок Александра Роу, только без бороды.
– А я надеялся, что ты сдох, – прокаркал Фредди, прокашлявшись, но ещё не восстановив дыхание.
– Только после тебя! – ответил «лесовичок».
– Не дождешься. Я еще на твою могилу плюну.
Потускневшие глаза стариков зажглись и стали метать молнии. Эти двое люто друг друга ненавидели, и это было очевидно.
– А ты чего встал? – перекинулся на Кира Фредди. – Тут тебе не представление. Иди отсюда!
Пришлось ретироваться.
Отойдя от дома метров на пятнадцать, Хан обернулся и увидел, как старики спускаются в подвал, о чем-то ожесточенно споря.
Сидя в ресторане своего отеля за ужином, Кирилл все думал о Фридрихе Хайнце. Общение с ним не принесло удовольствия, но помогло получить информацию, пусть и субъективную. Теперь Хан знал о брате своего деда, антифашисте. В то, что он прятал евреев у себя в доме, желая за их счет обогатиться, он не верил. Желчный старик Хайнц оговорит и святого. Все у него плохие, в том числе собственный сын.
Но у Людовика был еще брат, и о нем Кирилл не расспросил, не выразил желания посмотреть семейные фото. Наверняка какие-то сохранились. По доброте душевной Фредди, конечно, ничего не сделает. Но если ему предложить денег, вполне возможно приложит небольшое усилие.
Хан быстро доел зауэркраут