— Как скажешь, относительно выбора дороги я на тебя полагаюсь безоговорочно. Просто посвящай меня в свои замыслы, так легче километры наматывать, когда знаешь зачем.
— Хорошо. В Тёмную долину мы пойдём в первую очередь для того, чтобы встретиться с Болотным доктором. Слышал, надеюсь, про такого?
— Разумеется. Только я думал это очередная сталкерская байка, чтобы греясь у костра скуку отгонять. Тем более его якобы нельзя найти и он сам всегда приходит.
— Нет, он вполне реален. Найти его и правда сложновато, особенно если он не желает с кем-то встречаться. Доктор не сидит всё время в одном, пусть и таинственном, месте. На самом деле у него несколько пристанищ, расположенных действительно в основном на болотах. Не то чтобы у него тяга к таким местам, просто там спрятаться полегче и народу шастает поменьше. Ну, а поскольку я с ним не первый год знаком и виделись мы буквально на днях, то искать его нам не придётся. Док — он голова, да и жизненного опыта у него не отнять.
— Ну что ж, пообщаемся, — спокойно сказал Жердев, но по лицу читалось, что перспектива встречи с мифическим (как он совсем недавно думал) персонажем, его не оставила равнодушным.
Почти весь путь до туннеля представлял собой длинный тягун в гору на открытом пространстве. Хвала небесам, преодолели его спокойно, только почти под самый конец из-за куста выскочила потревоженная их приближением псевдоплоть. Образ сардельки на крабовых ножках (ни дать, ни взять — чья-то закуска) часто формировал у новичков Зоны ложное ощущение безобидности этих существ, на самом деле весьма опасных в группе. Однако, в данном случае это оказалась одиночная особь, которая, истошно визжа с перепугу, сразу спешно ретировалась в сторону железнодорожной ветки. Стрелять по этому гротескному подобию свиньи было абсолютно бессмысленно со всех точек зрения, и люди ограничились беглым осмотром окрестностей через оптику — на предмет других возможных источников неприятностей. В Зоне отчуждения вообще полезно для здоровья почаще осматривать местность и озираться себе за спину. Утро вступало в свои права, и видимость ощутимо улучшилась. Не обнаружив ничего подозрительного, бойцы двинулись дальше. Никто не испытывал иллюзий, оба понимали, что это благополучие — исключительно временное явление, но таково, видимо, свойство человеческой психики, что столкнувшись с чередой экстремальных ситуаций, она требует разрядки в паузах между ними. Жердев помнил это по курсантским годам, а став офицером наблюдал те же симптомы у своих солдат — чем тяжелее нагрузки, тем больше смеха в моменты отдыха.
— Меченый, ты сталкерские анекдоты знаешь? Рассказал бы какой-нибудь, пока обувку снашиваем.
— Почему бы и нет, скоро не до них будет. Ну, слушай. Носится, значит, кровосос по Тёмной долине кругами. Жрать хочется — спасу нет, а как назло все сталкеры и бандюганы куда-то заныкались. Вдруг, ему навстречу другой кровосос бежит, и у него вся морда и присоски заляпаны свежей кровью. Первый к нему наперерез и с мольбой в голосе:
— Друг! Подскажи, где тебе так свезло, может, и мне там перепадёт, а то я совсем оголодал!
Тот отвечает:
— Видишь на холме одинокое дерево?
— Да, да, вижу, конечно!
— А я на бегу задумался и не увидел.
Отсмеявшись, Николай посерьёзнел лицом и спросил:
— А что, в Тёмной долине действительно много кровососов?
— Не скажу, что много, но шансы встретить одного из них там неплохие. Что хуже всего, в долине много открытых пространств, и человек, доверяя своим глазам, говорящим ему, что за километр ни души — расслабляется. Кровососы же почти невидимы, когда охотятся, и потому в Тёмной долине от их нападений людей гибнет особенно много. Мораль: не расслабляйся ни на секунду, иначе сожрут. Даже если отлить надо — и то это лучше делать вдвоём, чтобы рядом стоял товарищ со стволом наперевес.
— Ну, понятно, стандартный этикет для всех горячих точек планеты. Мне это близко, так что не беспокойся — дремать на ходу не буду. Кстати, касательно нашего маршрута давно хотел узнать, почему ваша сталкерская братия места к югу от ЧАЭС облюбовала, а остальные направления не жалует? Не очень верится в болтовню, что причина исключительно в российском контингенте на северной и восточной границах, да европейском на западной, которые якобы настолько суровые, что даже взяток не берут.
— Россияне от украинцев, считай, ничем не отличаются, так что коррупция там цветёт точно так же, — ответил Меченый. — Неужели ты думаешь, что им там платят в разы больше, а жизнь в России дешевле, чем у нас? Сейчас же капитализм, а значит светлые идеалы и выживание находятся друг к другу в контрах. Нас в расчёт не берём. Истинные причины предпочтений сталкеров совсем из другой области. Одна из них заключается в том, что радиоактивные вещества в первые дни аварии 1986 года с воздушными потоками распространялись в западном и северном направлениях. Их потом так и называли западный след, северный, северо-восточный и так далее. Знаменитый «Мост смерти», например, северо-восточным следом накрыло.
— А почему его так назвали? Предполагаю, конечно, что это место не одному человеку жизни стоило, но догадываться это не то же самое, что знать. Меня раньше та катастрофа не особо интересовала.
— Лет десять назад такие вещи все знали. Но ваше поколение уже от своего прошлого отдалилось. Прозвали мост так потому, что все кто глазел с него на горящую ЧАЭС — давно в земле червей кормят. Кроме этого, к северу и западу от ЧАЭС есть могильники заражённого грунта и мусора, или официальным языком Пункты Захоронения Радиоактивных Веществ, сокращённо — ПЗРВ. Они огромные по площади, а уровень радиации там не чета здешнему — на одни антирады изведёшься и всё равно дозу нахватаешь. Причём есть известные, вроде ПЗРВ «Буряковка» и комплекса «Вектор» рядом, ПЗРВ «Подлесный», «3-я очередь ЧАЭС», да тот же «Рыжий лес». А есть такие, про которые только ветераны радиационной разведки в курсе. Мне знающий человек из ликвидаторов, бывший командир батальона РХБЗ, говорил, что таких значимых захоронений порядка тридцати. Миллионы кубометров радиационной грязи. А кто про них в курсе? К северу от города Припять, если в сторону реки пойдёшь, то не удивляйся, если увидишь на дозиметре десять тысяч микрорентген в час. Впрочем, те, кто к могильникам или по «следам» ходят, дозиметры редко включают.
— Это ещё почему?
— Потому, что когда уровень радиации превышает естественный в сто раз, дозиметр тревожно пищит. А в тех краях редкость, чтобы прибор потрескивал или щёлкал — он писком этим заходится почти всё время как истеричка. На психику, знаешь ли, давит.
— А ты сам на север за ЧАЭС ходил?
— Разумеется. Я считай везде ходил, только на восток не забирался. Там сплошные водные преграды, не буду же я ещё и лодку на горбу таскать? Каждый раз плот мастерить — тоже та ещё демаскировка. Да и нет там ничего особенного, даже наоборот — всё, что меня интересует, находится по эту сторону от реки. Так что можешь моим словам доверять, я тебе не чужие байки пересказываю. Но это всё в сторону, на чём я остановился?
— На чумовой радиации.
— Точно. Добавь сюда бывшую экспериментальную ферму в селе Новошепеличи и его округу — гиблое место, которое корнями, отростками и семенами, медленно, но верно расширяется. Знаешь, как сталкеры шутят: посадил дед репку под Чернобылем, выросла она большая-пребольшая и если бы не дробовик, то ещё неизвестно кто бы кого съел! Ты понимаешь, что у нас в сумме получается? Хотя бы по тем причинам, что я назвал, постоянно в тамошних краях никто не обитает. Да и желающих просто пробежаться по тем местам галопом — немного. Опять же южную часть застроили намного гуще в советское время, а постройки можно использовать для защиты: от выбросов и непогоды, от монстров или от других людей. Человек не может здесь долго болтаться в чистом поле, уж очень среда враждебная. Поскольку на самом деле всё в этом мире взаимосвязано, то дальше просто до банальности. Раз нет поселений и баз, то это автоматически влечёт всякое отсутствие инфраструктуры, что в свою очередь…
— … означает, что негде пополнить запасы боеприпасов, чистой воды и провизии, негде получить хоть какую-то помощь. А без хавчика и патронов любой солдат достаточно быстро перестаёт быть бойцом и с высокой вероятностью переходит в разряд чьей-то еды или сразу удобрений.
— В точку! Именно такая незамысловатая причинно-следственная связь. Только ты не подумай, конечно, что если с юга к ЧАЭС подойти, то о радиации можно не беспокоиться. Вблизи у станции всё загажено, и без подходящего снаряжения там делать нечего. Опять же когда радиоактивные облака удалились, то после перемены ветра и на юг часть унесло, а не только в Россию и через Белоруссию на Европу. Так что не открою Америку, что радиоактивные пятна по всей территории зоны встречаются, и к югу от ЧАЭС тоже надо быть бдительным.
— То есть самые опасные места, как я понял, помимо могильников, это там, где есть «следы» от первой аварии? А как же вот все эти последующие выбросы? Во время них ведь тоже радиация подскакивает.
— Подскакивает, и не по-детски причём. Но это тоже та ещё загадка — радиация сильна только во время выбросов! Сразу после них есть повышенный фон, но и он за сутки считай, возвращается к прежнему. С точки зрения официальной науки с объяснением этого несколько слабовато. Поэтому постоянную опасность представляют только очаги выброса 1986 года, радиоактивные свалки и всевозможная техника с металлоконструкциями.
— М-да, интересно девки пляшут.
— На самом деле, у нас с Доктором есть теория насчёт радиации этих псевдовыбросов. Ты, кстати, по атомной физике, что помнишь со школы?
— Период полураспада, промежуток времени, в течение которого количество радиоактивных ядер в среднем уменьшается вдвое.
— Уже кое-что. Начну издалека: после аварии в 1986 году в атмосферу выбросило больше двух десятков разных радионуклидов. Большинство из них распадается через месяцы или 2–3 года, Сурьма или Рутений, например, но не суть. Таких, что и сейчас, спу