Ну что, осознал масштаб… радости?
Немая сцена. Точно, как по Гоголю. Только наоборот — потому что ревизор замер. И глазки его на лоб полезли. Все дальше и дальше. Как у рака. И цвет лица такой же.
Как такое может быть, когда его из гранатомёта? Вдребезги! В уголь. И отпечатки… И ДНК!.. А он вот — стоит живёхонький. Как же так?.. Что за мистификация! Теперь… Или тогда?..
Но Гость быстро взял себя в руки и пошёл в атаку. В прямом смысле слова. Вдруг резко приблизился, схватил собеседника за грудки и резко притянул к себе так, что в нос хорошим коньяком шибануло. Всё-таки сдали у него нервишки. Не железные.
— Где мои люди?
— Какие? Все ваши люди должны были остаться дома. Такое было условие.
— Не заговаривай мне зубы. Что ты с ними сделал?
— Я? Ничего.
— Убью падлу. Теперь наверняка! Собственными руками!
— Остыньте! Вы здесь не счёты со мною сводить.
Гость замер и пальчики разжал.
— Я должен исполнять ваши приказы — так приказывайте, а не изображайте здесь падучую. Ну, или возвращайтесь и докладывайте своему Хозяину, что не нашли со мной общий язык. Потому что взаимодействовать с вами назначен я. Других кандидатур не будет.
Гость осадил. На полном скаку. Не дурак, понял, что своя шкура дороже чужих. Хотя готов, точно готов был собственными руками задушить. Вот прямо здесь и сейчас!
Но нельзя здесь! И сейчас! А можно не здесь. И потом…
— Ну, ничего, я тебе припомню! Всё. Всех своих ребят. Так и знай!
— Припомните-припомните. После. А пока я должен ввести вас в курс дел…
— Где его люди? Ты что, их…
— Ну зачем так кардинально? Они не успели ничего увидеть и узнать. Я так понимаю, тебе лишние покойнички теперь ни к чему? Ты с их начальником в дружбу играть должен?
— Должен. Хотя вряд ли получится.
— Что он привёз?
— Прямой приказ: передать Галиба в подчинение Первому. Я на контроле и обеспечении всех мероприятий под личную ответственность.
— Полезете через границу?
— Полезем. Другие его хозяева активности требуют, денежки заокеанские отрабатывать. А наши не против.
— Смотри-ка, облобызались, как на прошлой войне. Того и гляди «второй фронт» открывать будем.
— Хреново всё это. Не обыграть нам тех штатовских ребят. Не станут они Галиба ни с кем делить.
— Объяснил?
— Попытался.
— Ну?
— Хрен гну! Всё фигня вопрос — Галиб наш, значит, вперёд и с песней. Шапками ворога закидывать. Короче, лезем голым задом ежа давить…
Сергей только вздохнул. Впрочем, начальство на всё своё мнение имеет. И тех имеет, которые на это мнение своё имеют.
— Ладно, иди трудись.
— Ты какую-нибудь весточку от его людей кинь, а то он меня со всей требухой скушает.
— Добро, чиркнут они ему записочку — привет с поцелуйчиками. Ничего с ними не случится, если себя будут тихо вести. Ну а если дёрнутся…
— У тебя дёрнешься…
Сопровождающие лица устроились со всем возможным комфортом. Отдельное здание без окон с единственной дверью, но со всеми удобствами. Живи — ни хочу. В том смысле, если не захочешь, то и не будешь. Потому что регламент — к двери не подходить, никого ни о чем не спрашивать и браслет с радиомаяком не снимать. Не дай бог!
А всё прочее — питание, душ, туалет, постель. Музыка, опять же шашки, домино… Прислуга — какая-то бабушка в парандже. Наверное, глухонемая, потому что ни одного слова не сказала. Отдыхай — в полное своё…
Взяли ребят прямо в машине. Перед которой на проезжую часть выбежал мальчик. И упал. На асфальт. Под колеса. После чего в салон постучала какая-то встревоженная дама без лица, с одними глазами, и стала жестикулировать и что-то кричать. Додавливать пацана было нельзя, во избежание привлечения к себе всеобщего внимания. Нужно было как-то договариваться.
Водитель опустил стекло, придав своему лицу скорбное выражение, чтобы начать диалог. Но дама в парандже, не переставая кричать, сунула руку в недра одежды и брызнула в салон тугой струёй газа. Находившиеся в машине пассажиры закатили глазки и отрубились, прежде чем успели вынуть оружие. А когда глазки раскрыли, уже были не там, а здесь. И что интересно, ни одной физиономии, кроме дамы в парандже, они не видели. На своё счастье. Потому что, если бы видели, то итог мог случиться иной — лежали бы они в менее комфортных условиях, друг на дружке, без всяких удобств, но их бы это уже не беспокоило.
Старушка в парандже принесла воду и лепёшки. Вытащила видеокамеру. И блокнот, в котором было написано: «Сообщите ваши имена, число, время записи и что с вами всё в по- рядке».
Узники встали рядком и по очереди сообщили, как их зовут, что у них все хорошо, они всем довольны и благодарят хозяев за доброе к ним отношение, уют и питание. Они были признательны, так как видели, как таких пленников ставят на колени и дырявят им головы из американских кольтов так, что никаким врачам черепушку обратно не собрать.
Старушка в парандже поклонилась и ушла.
Пленники остались.
Ну, и бог с ними…
Воинскую часть обложили со всех сторон. На высотках залегли пулемётные расчёты, вдоль периметра густо расположились гранатомётчики. Подогнали два грузовичка, с них сдёрнули тенты, расчехлили крупнокалиберные счетверённые пулемёты, пули которых могли легко прошить стены казармы навылет. На подъездных дорогах установили мощные фугасы и поставили хорошо вооружённые засады, чтобы сдержать на час-два подход правительственных войск.
Всё было готово. Ждали только приказа. Но его не было.
Командиры тревожно переглядывались, качали головами — что он медлит, пора!.. Ещё несколько часов и начнётся рассвет…
Но Галиб молчал. По жизни и по ситуации.
Пауза затягивалась. Галиб думал. И что-то такое надумал.
Он подозвал своего Помощника, что-то написал ему. Тот кивнул. Отошёл и распорядился.
— Пошлите парламентёров и предложите им сдаться.
Командиры замешкались. Дело было рискованное — при ведении переговоров с врагом исчезал фактор внезапности, а он первооснова успеха. Одно дело расстреливать и забрасывать гранатами безоружного, сонного, деморализованного противника и совсем другое воевать против окопавшегося, хорошо организованного и вооружённого подразделения. Вести переговоры — это значило подставлять свои головы под пули.
— Это приказ Галиба. Надеюсь, вы его услышали? — напомнил Помощник.
Приказ Галиба, конечно, услышали. Никто не хотел лишиться ушей. Возможно, вместе с головой.
В сторону части тронулся джип с болтающимися на зеркалах заднего вида белыми тряпками. Перед шлагбаумом джип остановили довольно грубо, уперев в окна стволы автоматов.
— Руки на затылок! Быстро! Кто такие?
— Парламентёры.
— Чего? Какие такие парламентёры? Документы!..
— Мы от Галиба.
— Какого к дьяволу… Кого? Галиба?!
Парламентёры указали кивком головы назад. Солдаты вгляделись во тьму. На высоком бархане стоял в полный рост, не скрываясь, человек в белом халате.
— Галиб! Галиб!
Автоматы дрогнули.
— Что хочет уважаемый Галиб?
— Поговорить с воинами. Пропустите нас в казарму.
— Но у нас начальство, нас под трибунал…
— Галиб не хочет убивать вас. Не хочет проливать кровь правоверных мусульман. Пропустите нас.
Галиб стоял на высоком бархане, как статуя, и ветер трепал полы его белой, в черноте ночи, одежды. Он был как бог. Он и был богом.
Солдаты молча расступились. Парламентёры беспрепятственно прошли в казарму.
— Подъем, — скомандовали они.
Солдаты зашевелились, приподняли с подушек головы.
— Мы от Галиба! — сразу сообщили парламентёры. — Он не желает причинить вам вреда и потому послал нас. Вы можете убить нас, но тогда вы умрёте все до одного. Галиб держит своё слово. Вы знаете это.
Да, это все знали. Были наслышаны про отрезанные уши, выколотые глаза и отрубленные руки. Галиб был воин и всегда выполнял обещания и приводил в исполнение угрозы.
— Если через три минуты вы не сдадитесь, он прикажет открыть огонь. А если выполните его приказ, то… вот…
Один парламентёр швырнул на пол дипломат, который от удара раскрылся. В дипломате были деньги. Ровные, перетянутые резинками пачки.
— Это на подарки вашим детям, жёнам и родителям. Они любят вас и ждут. И вы вернётесь к ним живыми и не с пустыми руками. А тот, кто встанет под знамёна Галиба, получит ещё пятьсот долларов. Остальные будут отпущены по домам. Слово Галиба!
Тишина…
— Время пошло…
Откуда-то подтянулись, на ходу застёгиваясь, сонные офицеры. Замерли растерянно, не зная, что предпринять. Были они без оружия, в наброшенных наспех кителях.
— А что с офицерами? — спросил кто-то из темноты.
— Если офицеры не перейдут на сторону Галиба, то будут расстреляны вами, — ответили парламентёры. — Две минуты… Полторы… Одна…
— Стройся! — скомандовал кто-то.
Солдаты ссыпались с коек, выстроились в проходе, привычно разобравшись по росту.
— Кто готов присягнуть на верность Галибу — шаг вперёд!
Из строя разом выдвинулось несколько десятков воинов. Остальные нерешительно мялись на месте.
— Нале-во…
Один из офицеров резко метнулся к окну, прыгнул головой вперёд, вышиб раму, вывалился наружу. Остальные стояли недвижимо.
Снаружи бахнул выстрел. И ещё один. На добивание.
— Взять их! — приказали парламентёры.
Солдаты обступили офицеров, ухватили их за руки.
— Кто из вас согласен присягнуть Галибу?
Офицеры молчали. Понять их было можно — у них были семьи, дети, родители.
Четверо шагнули вперёд.
— Остальных расстрелять. Вам расстрелять! — приказал парламентёр солдатам. — А вы… — повернулся он к вышедшим офицерам, — будете командовать казнью.
Расстрел был входным билетом, был присягой Галибу. Предателей всегда вяжут кровью. Один из офицеров, подумав, шагнул обратно, предпочтя смерть.
— Вы настоящие воины, — похвалил парламентёр. — Но вы должны умереть. Таков приказ Галиба, которого никто не смеет ослушаться. Вы умрёте, но ваши семьи получат денежные компенсации, а ваши дети узнают, что вы храбрые воины. Слава Галибу!