– У вас все люди – инструмент для исполнения ваших желаний или только обслуживающий персонал? – ядовито поинтересовалась Галина. Хозяин жизни взглянул на нее грустными глазами, словно спаниель на кусок колбасы, и она неожиданно для себя согласилась.
С того вечера Геннадий, так звали нового Галининого знакомого, зачастил в их заведение. Дождавшись закрытия ресторана, просил посидеть с ним несколько минут, потом подвозил ее в общежитие. Соседки по комнате с завистью наблюдали, как Галка выпархивает из роскошной машины, махнув новому знакомому на прощание рукой.
Их роман развивался, словно музыкальная тема, обрастая все новыми и новыми вариациями. Они стали видеться не только в ресторане. В выходной удирали на природу, порой оставались ночевать в старом доме неподалеку от ресторана, в небольшой уютной квартире-студии, где раньше жила, как говорил Геннадий, его бабушка. Гена нравился ей своей брутальностью, разительной непохожестью на ранимых и трепетных вокалистов. Все ключевые вопросы своей жизни он решал сам, не оглядываясь, как Галкины коллеги, ни на педагогов, ни на музыкального руководителя, ни на оперных див – вообще ни на кого. Главное, что новый друг Галины вел себя, как мужчина холостой, к тому же влюбленный. Казалось, кроме бизнеса и Галки его ничто в жизни не интересует.
«Он еще не знает! – Галина упивалась своей тайной, как бывало в детстве, когда она одна знала про цветной «секретик», спрятанный под осколком стекла во дворе. – Он еще не слышал, как я пою! Официантка-аспирантка… Интересно, что будет, когда я расскажу? Вот удивится!».
До сих пор Гену на свои концерты Галина не приглашала, даже не пела при нем никогда.
«Пусть, как у Пушкина, полюбит вначале крестьянку, а уж потом – барышню», – самолюбиво решила артистка. Где-то на краешке сознания брезжила, может, и не совсем моральная, зато здравая мысль о таком необходимом ей, провинциальной аспирантке без связей и денег, богатом муже, поклоннике ее таланта, щедром спонсоре и меценате.
Все рухнуло в один день. Валечка, Галина сменщица, попросила в тот вечер ее подменить. Назавтра у Гали был отчетный концерт, отгул самой был позарез нужен, и она согласилась.
Галина вошла в зал, привычно взглянула на столик у окна и чуть не уронила поднос. Геннадий сидел не один. Справа от него был очередной предприниматель со своей дамой в вечернем платье, а слева – симпатичная блондинка, как теперь говорят, модельной внешности. Девушка была одета в розовое декольтированное платье, ее плечи прикрывал алый газовый шарф. «В таком наряде надо петь у рояля, а не по кабакам шляться», – подумала Галина, однако даже бровью не повела. Не зря столько лет оттачивала в академии актерское мастерство.
– Добрый вечер, что будете заказывать, – Галина сказала эти привычные слова недрогнувшим голосом, глядя Геннадию прямо в глаза.
Геннадий смутился, уткнулся в меню, а блондинка всеми своим видом выражала недовольство заминкой. Первой заговорила она. Ее голос оказался неожиданно низким и хриплым для такой хрупкой фигурки.
– Зря я притащилась с тобой, Генка, в эту дыру, – проворчала она. – Хотелось взглянуть, где мой муж пропадает вечерами, но лучше бы я с Козловыми в клуб поехала. Неужели нельзя было подыскать для переговоров заведение посолиднее? Ладно, закажи мне что-нибудь легкое, например, фруктовый салат.
– Есть салат «Травиата», – назвала Галина первое, что пришло в голову. Спазм сдавил ей горло.
– Это что же, отрава, что ли? – развеселился второй гость. – А вы, девушка, оказывается с юмором! Нет уж, нам, пожалуйста, что-нибудь посвежее!
Когда Галина, расставив салаты, возвращалась на кухню, ее обогнал Геннадий.
– Сбежал от них под предлогом, что из-за музыки мобильник не слышно. Извини, не думал, что так получится. Впрочем, рано или поздно ты бы все равно узнала. – Слушай, обещай мне, что Лариса ни о чем не догадается. У нас маленький ребенок, и вообще… Бизнес, сама понимаешь, вещь жестокая, все эти страсти ни к чему…
– Ладно, даю обет молчания, этого, надеюсь, достаточно? – устало сказала Галина. – Впрочем, ты тоже больше никогда не услышишь от меня ни слова, обещаю, – и официантка с огненными волосами исчезла на кухне.
Перед концертом Галина приехала в академию пораньше, чтобы распеться. Первая октава далась легко, но как только голос попытался взлететь выше, прежний предательский дребезг, усиленный в несколько раз, заставил ее замолчать. Хрустальные звуки, легко извлекавшиеся ею еще вчера, теперь казались недоступными, как мираж, как хрустальный замок на горной вершине. Певица схватила папку с нотами и, разрыдавшись, выбежала из аудитории.
Теперь она мерзла на остановке, размышляя о том, что жизнь кончилась и, наверное, придется возвращаться домой, на Урал. Что ж, будет преподавать в родном музучилище, где ее давно ждут. В их городке, между прочим, неплохие люди живут. Во всяком случае, не лживые богатеи с их модельными женами. А как мама и бабушка скучают! Заманивают ее домой провинциальными радостями вроде походов за грибами и купаний в озере. Карьера певицы… Ну что ж, таков закон жанра, в опере все обычно кончается плохо.
– Ой, Галка, насилу догнал! – знакомый насмешливый басок прервал ее размышления. Взмокший Володька Федоров расстегнул куртку, совершенно не заботясь о своем золотом горле. – Ты чего сбежала? Не в голосе сегодня, ну и что? Бывает, сама знаешь. Посидела бы, других послушала, «голубка» бы простила. Уж очень она в тебя верит. За глаза говорит, что у тебя редкий тембр, а характер – настоящий сибирский. В глаза ни за что не скажет, боится «испортить».
– У меня такого еще не было, – Галина чуть не плакала. – Наверное, петь я больше не буду. Зачем-то в аспирантуру пошла, теперь все это ник чему. А ты-то сам, Володька, почему не за кулисами? – спохватилась она. – Скоро же твой выход.
– Ерунда, договорился с «голубкой». Она нас с тобой на следующий раз перенесла, с параллельным потоком. На той неделе вместе вокал сдавать будем, а пока поехали, провожу, что ли, – легкомысленно махнул рукой Володька и накинул Гале на плечи свой пиджак.
Через неделю Галина Березина пела на экзамене в аспирантуре арию Шемаханской царицы, удивляясь, как легко и свободно звучит ее голос, как легко даются ей самые высокие пассажи.
После концерта она не выдержала и отправилась к врачу-фониатру, сухонькому старичку, наблюдавшему и врачевавшему не одно поколение вокалистов.
– Евгений Моисеевич, объясните, – спросила она тревожно. – Почему мой голос так странно себя ведет? Что это? Какой диагноз?
– В твоем возрасте, Березина, диагноз один – любовь.
Врач усмехнулся, устало откинулся на стул и передвинул на лоб круглое зеркальце.