Он вздыхает, и его брови опускаются на морщинистые глаза. У него толстая кожа с какими-то пятнами, вероятно, из-за того, что он столько лет провел на солнце.
— Я знаю.
— Серьезно?
— Серьезно, Уинтер. Ты маленькая сумасшедшая, но ты не убийца.
Я слегка улыбаюсь.
— Кого ты назвал сумасшедшей, старина?
— Я не старик, маленькая засранка.
— Ты ведешь себя, как старик, Ларри.
Он бьет меня головой, а затем быстро отталкивает. Ларри всегда держал дистанцию, между нами, как будто боялся прикоснуться ко мне, и я благодарна ему за это. Не потому, что его прикосновение плохо, а потому, что я не люблю, когда ко мне прикасаются. Вот почему я предпочитаю невидимость.
— В любом случае, тебе нужно уйти, пока они тебя не нашли.
— Я не сделала ничего плохого, и, если я прячусь, это значит, что я признаюсь в преступлении, которого не совершала.
— Так что ты планируешь, женщина? Ты думаешь ворваться в гущу этих полицейских? Что ты собираешься сказать? Типа: «Э-э-э, эй, офицеры, это я, по-вашему, убила Ричарда, но на самом деле это не я, так что давайте просто пожмём друг другу руки»?
— Я просто расскажу им, что произошло.
— Никто тебе не поверит, Уинтер. Твои отпечатки пальцев повсюду в его кабинете, и ты была последней, кто видел его живым, прежде чем исчезнуть. Ты виновата в их глазах. А если ты туда войдешь, тебя посадят на двадцать лет. Хорошего адвоката ты тоже не получишь, потому что назначенные государством адвокаты — дерьмо.
Его слова проникают в мой мозг, медленно обретая смысл, но я хочу отбросить их как можно быстрее. Я хочу, чтобы они были неправдой. Потому что я не могу принять этот вариант.
— Так что ты предлагаешь мне делать, Ларри? Сбежать?
Старик щелкает пальцами.
— Вот именно. Затаись на некоторое время, а потом мы придумаем, как вытащить тебя из этого города.
Это самое логичное, что можно сделать в данных обстоятельствах. Да. Но я всегда была привязана к этому безжалостному городу суперклеем. Кроме того, это место, где у меня есть воспоминания с моей маленькой девочкой, и если я уйду, это будет похоже на то, что я оставляю часть себя.
— Но… Ларри…
Он вздыхает, засовывая обе руки в карманы оранжевого пальто.
— Ты не хочешь уходить?
Я отрицательно качаю головой.
— Но тебя могут посадить.
— Я знаю. Ты… пойдешь со мной?
— Совершенно, верно, женщина. Мы едем вместе и умираем вместе.
— Похоже на лозунг какого-то мотоклуба.
— Я его украл. — Он выглядывает из-за угла, его карие глаза сияют сосредоточенностью, прежде чем он фокусируется на мне. — А теперь иди. Не оставайся на открытых местах и избегай камер. Я тебя прикрою.
Я оборачиваю свои руки вокруг него, заключая в краткие объятия.
— Как мы встретимся снова?
— У меня есть информация о бездомных. Я найду тебя. Просто заляг на дно.
После того, как я неохотно отпускаю его, я осторожно пробираюсь через заднюю часть переулка.
Я оглядываюсь, чтобы бросить последний взгляд на Ларри, но он уже ушел.
Обычно, когда мы не в приюте, мы с Ларри ночуем на станции метро. Скамейки — наши друзья, предельная тишина лучше, чем шумный город снаружи.
Так что сначала я иду туда, но вскоре осознаю свою ошибку, когда вижу новости о смерти Ричарда по телевизору на станции.
Двое мужчин средних лет, которые, судя по их синим бейсболкам, являются футбольными фанатами, останавливаются передо мной, чтобы посмотреть новости. Я отступаю назад и сливаюсь со стеной на случай, если кто-нибудь здесь меня узнает.
— Какой бардак. — говорит один из них, закуривая сигарету, несмотря на запрещающие знаки.
— Может быть, это знак того, что он не собирался баллотироваться в мэры, — отвечает другой, пожимая плечами.
— Не собирался? Ты вообще когда-нибудь жил в этом городе?
— Что? Почему?
— Ричард Грин был главным кандидатом на пост мэра. — Мужчина с сигаретой наклоняется к своему другу и понижает голос, как будто делится секретами Центрального разведывательного управления. — Ходят слухи, что его поддерживала мафия.
— Мафия? — шепотом кричит другой.
— Говори потише, идиот. Ты хочешь, чтобы нас замочили?
Я насмехаюсь над тем, как он подражает знаменитым фильмам о гангстерах, но ловлю себя на том, что подхожу ближе, сохраняя дистанцию, чтобы уловить их разговор. Если Ричарда поддерживала мафия, то страшные люди в темных костюмах имели больше смысла, так как они время от времени заглядывали к нему в офис.
— Это итальянцы? — спрашивает некурящий.
Мужчина с сигаретой выпускает облако дыма, и я закрываю нос и рот тыльной стороной ладони, чтобы не закашляться.
— Нет. Братва.
— Русские?
— Так говорят слухи.
— Неужели эти грязные русские опять лезут в нашу политику?
— Да, чувак. А их мафия — это не шутка. Слышал, они убивают людей, как мух.
— Это страна закона.
Мужчина с сигаретой разражается смехом, размахивая рукой, чтобы отдышаться.
— Какие права человека? Эти монстры творят закон, куда бы они ни пошли.
— Ты хочешь сказать, что смерть Ричарда не так проста, как ее рисуют СМИ?
— Да, именно это я хочу сказать. Все это — отвлекающий маневр. — Ричард Грин, кандидат в мэры Нью-Йорка, был убит одним из бездомных в приюте, которым он руководил.
Я щурюсь на телевизор и хмурюсь. Моя фотография должна быть во всех новостях с надписью «разыскивается». Почему они даже не упомянули мое имя? Неужели полиция еще не дала конкретных заявлений в СМИ?
Но в этом нет никакого смысла. Мои отпечатки рук повсюду в кабинете Ричарда, и я, без сомнения, их главный подозреваемый. Так почему же я просто бездомный в его приюте? Даже мой пол не упоминается.
— Русские страшные, чувак». — говорит мужчина с сигаретой.
— Хуже, чем итальянцы?
— Прямо сейчас? Намного хуже. Их власть и влияние глубже, чем у любой другой преступной группировки. — Он бросает сигарету на бетон, не гася ее, и вместе с другом спешит на поезд.
Я иду туда, где они стояли, и гашу сигарету подошвой ботинка. Тема по телевизору сменилась на какие-то другие мировые новости, и я продолжаю смотреть на обгоревший окурок. Как огонь оставил черную линию на белой поверхности. Так что даже после того, как он исчез, улики остаются.
Как и моя жизнь.
Я касаюсь нижней части живота, где мой шрам аккуратно спрятан под бесчисленными слоями одежды. Он все еще горит, как будто мои пальцы в огне, прорываясь сквозь одежду и обжигая мою кожу.
Еще один протест голода исходит из моего желудка, и я вздыхаю, покидая станцию. Мне нужно пойти в более тихое место, потому что, хотя они и не раскрыли мою личность, в конце концов, они это сделают.
Разговор фанатов "Гигантов" продолжает звучать у меня в голове, пока я крадусь из одного переулка в другой, мои шаги легкие и быстрые.
Когда мужчина с сигаретой упомянул русских, единственной мыслью, которая пришла в голову, был незнакомец из сегодняшнего дня. Его акцент был очень русским, но не таким грубым, как я слышала раньше. Он был гладким, легким, почти так, как я представляла себе русскую королевскую семью, если бы они когда-нибудь выучили английский.
Мог ли он быть частью мафии, о которой упоминал мужчина с сигаретой?
Я внутренне качаю головой. С чего бы мне связывать его с мафией только потому, что у него русский акцент? Он мог бы быть русским бизнесменом, как те тысячи, которые постоянно кишат в Нью-Йорке.
Или шпионом.
Дрожь сотрясает мои внутренности при этой мысли. Мне действительно нужно обуздать свое буйное воображение. Кроме того, в каком мире шпион так привлекателен? Кроме Джеймса Бонда, но он вымысел. Русский незнакомец привлек к себе столько внимания, и самое странное, что он, казалось, ничего не замечал. Или, может быть, его это беспокоило, как будто он не хотел быть в центре внимания, но он все равно был вынужден занять эту позицию.
Я лезу в карман и достаю платок, который он мне дал. Окей, я выбросила его в мусорное ведро, но потом вытащила. Не знаю почему. Наверное, это была пустая трата времени.
Пробегая пальцами в перчатке по инициалам, я задаюсь вопросом, сделала ли его жена это и спросит ли она его о платке. Хотя, похоже, он из тех, кто задает вопросы, а не наоборот.
Засовывая платок обратно в карман, я выталкиваю странного незнакомца из головы и делаю несколько поворотов, пока не оказываюсь в подземном гараже, который мы с Ларри часто посещаем.
Охранник храпит у входа, бормоча, о каком-то бейсболисте-идиоте. Чтобы проскользнуть мимо него, особых усилий не требуется. Теперь все, что мне нужно сделать, это уйти рано утром, пока он не проснется.
Гараж не большой и не шикарный, вмещает всего около сотни машин, и половина мест не занята. Только одна треть неоновых ламп работает, но даже если бы они все ослепили меня, это не имело бы значения. Я спала в местах и похуже, с более сильным освещением и более громкими звуками.
Ключ к безопасности — спать с одним открытым глазом. Не в буквальном смысле. Но в основном я сплю чутко, так что малейшее движение пробуждает меня.
Когда я сажусь на бетонный пол между двумя машинами и закрываю глаза, я хорошо слышу жужжание от наполовину разбитых фар и свист машин, проезжающих по улицам наверху. Я даже слышу бормотание охранника, хотя не могу разобрать его слов.
Если он остановится, я буду знать, что он проснулся, и мне нужно быть начеку. Он может вызвать полицию, а это последнее, чего я хочу в моей нынешней ситуации — да и вообще в любой ситуации.
Я стараюсь устроиться поудобнее в своей позе, хотя холод просачивается сквозь мои кости от стены позади меня и пола подо мной.
Я стараюсь не обращать внимания на урчание в животе и пульсирующую потребность напиться.
Я пытаюсь думать о том, что делать дальше, когда меня официально объявят в розыск.
Довольно скоро усталость берет свое, и я проваливаюсь в сон без сновидений.