Но пахнет чем-то еще.
— Сними перчатки.
На этот раз она не спрашивает зачем, и делает то, что ей говорят. Я тоже выбрасываю их в окно. Черные полосы грязи укрылись под ее обкусанными ногтями, а несколько красных волдырей покрыли ее пальцы из-за холода.
Я протягиваю руку к пульту рядом с водительским сиденьем и достаю несколько влажных салфеток. Она напрягается, когда я беру ее руки в свои, ее зрачки расширяются, когда я вытираю их. Они такие же хрупкие и маленькие, как у Лии, и бледные, почти до тошноты. Только красные волдыри и зеленые вены, выглядывающие из-под ее кожи, показывают отличие цвета.
Сунув руку в карман, я достаю обручальное кольцо жены и надеваю его ей на палец. Выражение ее лица расширяется, она напрягается, но, к счастью, держит рот на замке.
Вместо того чтобы попросить ее снять шапку, я делаю это сам. Она остается неподвижной, когда ее сальные светлые — или полусветлые — волосы падают на плечи. После того, как я выбрасываю грязный клочок меха в окно, чтобы присоединиться к другому мусору, я использую влажные салфетки, чтобы очистить ее лицо.
Она пытается сделать это сама, но один мой взгляд заставляет ее опустить руки на колени. Я провожу салфеткой по ее лбу, мягким очертаниям щек и горбинке носа. Когда я подхожу к ее потрескавшимся губам, они слегка приоткрываются. Я пытаюсь встретиться с ней взглядом, чтобы понять, о чем она думает, но она смотрит на свои руки, безвольно лежащие на коленях.
Когда мой большой палец останавливается на ее нижней губе, темное желание охватывает меня, и я испытываю искушение прикусить ее и насладиться потрескавшейся поверхностью. Посмотреть, закричит ли она.
Словно почувствовав мои мысли, Уинтер дрожит, но совсем не от желания.
Страх. Грубый, сильный страх.
Я отпускаю ее, и она откидывается на кожаное сиденье.
Открыв дверцу машины, я выхожу и глубоко вдыхаю ночной воздух. Я подхожу к ее стороне и открываю дверь.
— Выходи.
Она делает это осторожно и тут же дрожит, обхватив себя руками. Когда я снимаю пальто и накидываю его на нее, она смотрит на меня со странным выражением, которое говорит, что она никак не ожидала, что кто-то вроде меня сделает это.
Коля сбрасывает куртку и протягивает мне, но я отрицательно качаю головой. Мне не холодно. Во всяком случае, сегодня мне было жарче, чем обычно.
— Иди за мной. — говорю я, и она начинает ковылять.
Когда я оборачиваюсь, чтобы осмотреть проблему, она останавливается, ее нога в носке покоится на другой.
Я обнимаю ее за спину, поднимаю под колени и несу в свадебном стиле. Она слишком худая и костлявая, это должно быть преступлением.
Она напрягается, хотя ее пальцы сжимают мою рубашку.
— Я могу идти сама.
— У тебя не хватает башмака.
— Я справлюсь.
— Или ты можешь сидеть спокойно.
— Ты… — Она откашливается и, словно не желая, чтобы Коля и Ян, которые следуют по пятам, услышали, шепчет. — Ты сказал, что от меня пахнет.
— Позволь мне побеспокоиться об этом.
Она открывает рот, чтобы возразить, но, кажется, передумывает и закрывает его.
Как только мы входим в один из универмагов и заходим в один из лифтов, я нажимаю кнопку, и мы вчетвером поднимаемся на десятый этаж. Торговый центр закрыт, но менеджер задержался по моей просьбе.
Как только двери открываются, нас встречают она и трое ее самых доверенных работников, которых Коля заставил подписать соглашение о неразглашении кровью, прежде чем мы отправились за Уинтер. Менеджер, женщина лет пятидесяти, с нарисованной улыбкой на губах, кивает при нашем появлении.
Уинтер не замечает этого жеста, потому что полностью очарована открывающимся перед нами видом — дизайнерской одеждой, висящей под ярким белым светом, роскошными зонами отдыха и высококлассным декором.
Ее ногти впиваются в мою рубашку, как будто она считает это место угрозой. Однако она тоже считает меня угрозой, так что этот жест ничего не значит.
Я поставил ее на ноги, и она пошатнулась, прежде чем встать. Когда ее огромные глаза осматривают все вокруг, она заметно съеживается от грандиозности происходящего. Ей требуется около минуты, прежде чем она, наконец, смотрит на менеджера, принимая ее улыбку кивком.
— Я хочу, чтобы она была как новенькая. — говорю я.
Уинтер морщит нос от моих слов, но не протестует, как я ожидаю.
— Да, сэр, — отвечает мне менеджер и снова улыбается Уинтер. — Пожалуйста, следуйте за мной.
Уинтер поднимает нос, затем делает, как ей говорят.
Мой взгляд следует за ней, ковыляющей на одной туфле, пока она не исчезает за углом, но мое внимание остается на пустом месте, которое она оставила позади на секунду слишком долго.
Откашливание вырывает меня из этого мгновения.
— Вы останетесь здесь, сэр? — спрашивает Коля по-русски. — Ян или я можем отвезти ее обратно.
— Все в порядке.
Я сажусь на красный кожаный диван и достаю телефон. Коля и Ян стоят по обе стороны от меня, скрестив руки. Ян, в частности, не является поклонником того, что я решил, и его хмурые черты — которые соперничают с бесстрастными чертами Коли — были постоянными в течение всей поездки.
— Расслабьтесь, ладно? — Я говорю по-русски.
Каждый из них расширяет свою позицию, но не меняет ее. Они могут быть двумя моими ближайшими охранниками, но они так же отличаются друг от друга, как день и ночь. Коля, мой ровесник, более дипломатичен — болтун, умиротворитель, который может все время носить с собой бомбу, а может и не носить на случай, если эти методы умиротворения не сработают.
Ян моложе, более безрассуден, меньше мыслитель и больше мускулистый человек, который всегда готов свернуть кому-то шею и ампутировать чужую руку одновременно. Его характер очевиден в его волосах, которые он держит длинными, хотя каждый из моих других мужчин не упускает пошутить об этом. Он почти не обращает на них внимания, потому что он также вспыльчив и уже имеет удары против них, на которые ему придется ответить.
Они были со мной с самого детства. Но мы с Колей в основном воспитывали Яна. Отец готовил их к тому, чтобы они стали моим внутренним кругом. На самом деле он привел их только для того, чтобы шпионить за мной, но все давно изменилось.
Мышцы Коли напрягаются, когда он достает телефон. Ян всегда называл его горой из-за его телосложения и характера. Мой младший охранник худощав, что делает его быстрее, но он все еще завидует, что никакие тренировки не могут сделать его таким же большим, как Коля.
Мой заместитель кладет телефон в карман.
— Игорь пытался связаться с вами, сэр.
— Игнорируй его.
— Михаил тоже.
— Не обращай на него внимания. Если только это не Пахан, мне не перед кем отвечать.
Он коротко кивает, пока я просматриваю свои электронные письма. Я периодически меняю свой номер телефона, и с тех пор, как я недавно это сделал, элитная группа Братвы прослушивает Колю от моего имени.
Мое положение в Братве достаточно высоко, чтобы мне сходило с рук неуважение к другим лидерам. Бригадиров четыре головы, из них двое — Игорь и Михаил. Я — общак, что означает, что единственный человек, перед которым я отчитываюсь, — это сам Пахан.
Единственный другой член на моем уровне — советник Владимир, но он не требователен. Мы существуем для Братвы так же, как существовали последние двадцать лет, с тех пор как Николай официально завербовал нас в пятнадцать лет. Или, скорее, Владимира завербовали. Я родился в этом мире. Но даже при том, что мой отец был каким-то дворянином в Братве, мне пришлось приложить дополнительные усилия, чтобы добраться туда, где я сейчас. Я даже превзошел его по званию и продолжаю это делать.
Другие думают, что я делаю это ради семейной чести, в то время как на самом деле я заинтересован в уничтожении всего, что сделал мой отец. Если я подавлю его, никто не заговорит о нем.
Мой сеанс чтения электронных писем прерывается миганием номера на экране. Я не сохраняю имена на своем телефоне, хотя он зашифрован, и я могу практически уничтожить его в тот момент, когда он будет украден.
Одно из преимуществ тирании моих родителей состоит в том, что они научили меня всегда быть наготове. Никогда не принимайте ничего и никого как должное.
Поэтому, узнав цифры на экране, я смотрю на Колю.
— С каких это пор у Кирилла мой новый номер?
Он хмурится.
— Понятия не имею, сэр.
Я подумываю проигнорировать его, как и двух других бригадиров, но Кирилл не звонит, чтобы поболтать.
— Волков, — отвечаю я.
— Морозов, — передразнивает он мой замкнутый тон.
— Чего ты хочешь, Кирилл? — Я говорю по-русски.
— Значит ли это, что я не могу проверить тебя после твоего отсутствия на собрании Братвы? — спрашивает он на том же языке.
— Я вешаю трубку.
— Иисус Христос. Расслабься немного.
— Я расслаблюсь после смерти.
— Сомневаюсь.
— Ты что-то имеешь в виду, Кирилл? Потому что ты просто потратил впустую время, которое я мог бы использовать, чтобы выяснить лучший инвестиционный маршрут для «V Corp» в ближайшие месяцы.
— Я жду прибытия груза, так что ты не единственный, кто занят, придурок.
— Тебе нужна помощь с таможней?
— Об этом уже позаботились. Не это причина моего звонка.
— Тогда что же?
— Информация и слухи, которых, как мне казалось, тебе следует опасаться. С чего мне начать?
Кирилл не из тех, кто предлагает что-то по доброте душевной. Он хитер и дает только тогда, когда знает, что может взять вдвое больше. Если я получу от него что-нибудь сейчас, он без колебаний попросит меня о чем-нибудь в будущем. Я мог бы повесить трубку и не обращать на него внимания, но у него есть свои способы узнавать важные детали, которые даже я не могу уловить.
Разница, между нами, в том, что я стратегически методичен. Он стратег, но в хаотическом смысле. Он ждет, когда что-то произойдет, прежде чем отреагировать на это, что делает его абсолютным оппортунистом (прим. пер. человек, который следует своим интересам, в том числе обманным путём).