недоумением глядели на Этру и незнакомого гостя, неподвижно застывшего в дверяхмегарона.
Внутри Питфея тотчасчто-то оборвалось. «Так вот он каков, вестник и виновник грядущего несчастья!»— подумал царь, отец Этры, не зная, что предпринять, как прервать этумучительную и унизительную для него немую сцену. Но все разрешилось вдругнезависимо от Питфея самым неожиданным и фантастическим образом. Ардал,отстранив легким движением обнимавшего его царя, направился к дверям мегарона ипроизнес два слова, которые окончательно повергли всех в изумление. Он сказал:
— Здравствуй, Арис.
12. ЗНАМЕНИЕ
Питфей стоял на терраседворца и глядел на звездное небо. Была безлунная ночь, и звезды сиялиудивительно ярко. Напрягая зрение, можно было различить множество мелкихсветил, обычно сливающихся в белые облака туманностей. А сколько же звезднезримо для нас! И что такое звезды? Неужели прав прадед Питфея Тантал,утверждавший, что они ничто иное как бесчувственные раскаленные глыбы? Неужелиони абсолютно равнодушны друг к другу и к тому, что происходит на Земле?Бесчувственные мертвые глыбы... Но как тогда объяснить поразительную гармонию ипорядок в движении планет и звезд? Что же, этот порядок возник из хаоса самсобой? Невероятно! Гармонии и порядку должен предшествовать замысел. У кого онмог возникнуть? Кто придумал этот мир? Кто осуществил грандиознейший замысел?Олимпийские боги тут ни при чем. Они могущественны, но не настолько! Онибессмертны, но не вечны. Бытие богов имеет предел, по крайней мере в прошлом.Они возникли или родились уже в существующем мире и было время, когда их небыло. Что же тогда остается? Хронос? Время? Оно, конечно, древнее всех другихбогов. Но может ли время — абстрактная и безликая категория — быть Демиургом?
На память пришла беседас одним странствующим восточным мудрецом. Тот высказал парадоксальную мысль,утверждая, что было время, когда не было времени. По его словам, время возникловместе с миром, сотворенным из ничего Единым и Могущественным Богом. Он заявлял,что время — это категория движения вещей и атрибут бытия материального мира. Небыло мира, не было движения, не было и времени.
— А как же Бог? —спросил его Питфей.
— Бог вечен, — отвечалмудрец.
— Но что же делал Богвека, тысячелетия, целую вечность, один, среди абсолютного «ничего»?
— Какие века, какиетысячелетия, какая вечность, если не было времени? Бог вне времени ипространства. В Его бытии вечность равна мгновенью.
— Это выше человеческогоразумения.
— Не спорю. Так оно иесть.
— А что ты можешь сказатьо своем странном и непостижимом Боге?
— Ничего, кроме того,что Он есть, кроме того, что Он сотворил этот мир и кроме того, что Он благ.
— Откуда ты знаешь, чтоОн благ?
— По делам Его. Так же,как по картине видно, каков художник — талантлив он или бездарен, добр или зол,так и по сотворенному миру можно понять, каков его Творец.
— Картин и художниковмного — есть с чем сравнивать. А окружающий нас мир один. Другого нам не дано.Но даже имея возможность сравнивать, вряд ли можно согласиться с тем, что онсовершенен. Разве мы не видим вокруг несправедливость и зло?
— Видим инесправедливость, и зло. Только откуда проистекают они? Не от человека ли?
— Почему же твойВсемогущий Бог не вмешается в дела мира и не устранит зло?
— Каким образом?
— Своею властью.
— Но будет ли этосправедливо? Бог сотворил человека свободным и потому дал ему право выборамежду добром и злом. Он готов помочь человеку, но не путем навязывания Своейволи.
— Как же тогда он можетпомочь ему?
— Своим примером.Добровольным принесением Себя в жертву.
— Не жертвой Богу, ажертвой Бога?
— Да, жертвой Бога.
— Но это же нелепо!
— Нелепо, царь.
Этот странный разговорпришел на память Питфею при мысли о странствиях Ариса, о загадочном вращающемсяострове и чаше с жертвенной Кровью. Слишком упрощенно было бы восприниматьрассказ Ардала как поэтический вымысел, красивую сказку. Поэтическое творчествосродни вещим снам — это знал Питфей. Тем не менее, как не прийти в изумление изамешательство! И не потому, что смерть принимает обладающий бессмертием.Конечно, это нелепо и невероятно и, все-таки, такие случаи известны. Разве ненаходится в Дельфах могила Диониса? Разве не был убит и расчленен Осирис,воскрешенный затем Исидой, собравшей и соединившей поруганные части телавозлюбленного супруга. Но в этих и других подобных случаях убиенные боги оказывалисьжертвой равномогущественных злых сил, в то время как Бог, о котором говорилстранствующий мудрец, добровольно Сам приносил Себя в жертву. Однако сразу жевстает вопрос: кому? Значит, есть некто, более могущественный, чем Он. Если женет, то в жертву Он приносит Себя Себе Самому! Абсурд!
В поэме Ардаланелепостей еще больше. Вселенская мудрость, высшее знание оказываютсязаключенными в чашу с жертвенной Кровью божественного Спасителя, еще не родившегосяв мире. Это вызов элементарной логике, самое настоящее безумие! Но именно этобезумие притягивало и манило к себе Питфея, будоражило его мысль, вызывалосмятение и сладостное волнение в душе. Как будто бы разрывалась завесапространства и времени и открывались новые невероятные горизонты, мир менялсвои очертания, стиралась грань между прошлым и будущим, рушилась связь причини следствий, события утрачивали свою логическую последовательность и неумолимыйрок терял свое устрашающее всемогущество.
Кто же он, знаменитыйпоэт Ардал, — безумец или божественный провидец? Можно ли назвать безумцемтого, кто отказывается объяснять происходящее в мире с точки зренияэлементарной логики и здравого смысла? Можно было бы, если бы все в мирепроисходило в соответствии с этой логикой и здравым смыслом, с тойпоследовательностью, с которой движутся звезды и планеты. Их появление и движениене так уж трудно рассчитать и предсказать на многие годы вперед. И вдруг,словно в опровержение этой мысли, Питфей увидел в небе две звезды, стремительнолетевшие под углом навстречу друг другу. В какой-то миг их траекториипересеклись и они стали так же быстро расходиться, а на месте их встречивспыхнула новая яркая звезда. Питфей вздрогнул, потрясенный новым необычнымявлением, и внезапная догадка пронзила его мозг. Это знамение. И тут он услышалприближающиеся шаги. К царю подходил Ардал.
— Видел, царь? — спросилон.
— Да.
— И понял, конечно?
— Думаю, что понял.
— Такова жизнь.
— И ничего нельзяизменить?
— Это говоришь ты, величайшиймудрец икумены?
— Если я величайшиймудрец, немного стоит человеческая мудрость.
— Не надо переоцениватьее, но не следует и принижать. В человеке скрыты такие возможности, о которыхмы и не подозреваем. В конце концов, не призваны ли мы быть богами?
— Но что такое «боги»?Что такое «человек»? Что такое «мир»? Кто Он, Творец Вселенной? В чем суть Еговеликого замысла? Если мир — хорошо отлаженный механизм, состоящий издвижущихся вещей, неделимых частиц, звезд или планет, если люди и боги — лишьмыслящие вещи, если все предоопределено, если ничего нельзя изменить, какая мнеразница: человек я или бог? Зачем мне бессмертие, если нет смысла в моем бытии?Зачем мне жизнь? Вот в чем вопрос! Правит ли миром рок, холодный,бесчувственный, безжалостный или выше него есть иная Сила, которую можноумолить, умилостивить и таким образом изменить ход событий?
— Встреча, котораядолжна привести к вспышке новой звезды, насколько понял я, уже состоялась...Что же хочешь ты изменить?
— Я хочу изменитьдальнейшую судьбу Этры. Что ты можешь сказать о той звезде, с которой пересексяее путь?
— Не больше того, что ясказал...
— Он, действительно, сынвифинского царя?
— Да.
— А эти эпизоды сГалатеей, Сивиллой, Прометеем?...
— Они были, Питфей.Однако есть реальность и сверхреальность. В поэме отражена сверхреальность.
— Но вращающийся острови чаша с жертвенною Кровью, это, конечно...
— Это то, что ждет его вбудущем.
— Значит, всепредопределено?
— Как сказать тебе,Питфей... Разумеется, он может отказаться продолжать свой путь, отпустить своихдрузей, остаться в Трезении, жениться на Этре, стать твоим зятем и наследником.Но я не думаю, что он сделает такой выбор. Иначе он не был бы Арисом.
13. ИНТРИГА
Ксения змейкойсоскользнула с постели.
— Я пойду? Этра можетзаметить мое отсутствие...
— Иди, иди, малышка. Незабудь, о чем я тебя попросил.
— Не забуду.
Ксения быстро оделаплатье, легким движением руки поправила волосы на голове и выскользнула изкомнаты.
Тиест был доволен собой— насколько же своевременно он завел интрижку со служанкой Этры! В день приездаЭгея смазливое личико Ксении мелькнуло перед ним и внезапно его осенила мысль отом, что она может быть очень полезна ему. Уложить ее в постель оказалось деломнесложным. Как позднее Парис, Тиест был секс-идолом своей эпохи. Светские дамытаяли от одного его взгляда, от одного его имени. Ему не нужно былопредпринимать даже малейших усилий, чтобы добиться успеха у женщин. Он былобречен на него, так же как Эгей был обречен на их снисходительно-равнодушноеотношение к себе, на измены и бегство своих жен с ничтожными, но удачливымисоперниками. И если светские дамы, царевны и царицы не могли устоять передсоблазном и, потеряв рассудок, бросались в сомнительные и рискованные игры снеотразимым Тиестом, то что можно сказать о простой служанке Этры! Достаточнобыло одного взгляда принца, чтобы у нее закружилась головка и она пала в егообъятья.
К удивлению инеудовольствию Тиеста Ксения оказалась девственницей. Рафинированному принцуэто было не нужно. Его возбуждало не обаяние невинности, а изысканное искусстволюбви, проявить которое служанка Этры, естественно, была не способна, тратитьже недели и месяцы на ее обучение желания у него, разумеется, не было. Оналежала неподвижно, распластав руки и ноги, и слабо попискивала от боли. Тиеступотребовалось немало усилий, чтобы преодолеть злополучную преграду, и это не