могло вызвать у него ничего, кроме раздражения.
И, все же, Тиест былдоволен собой. Где-то подсознательно он постиг, что ухватил конец веревочки,дергая за которую можно привести в движение балаган марионеток. У него уже небыло сомнений в том, что все действующие лица новой драмы в семье Пелопидовсобрались и заняли свои места. Он пока не мог предугадать окончательного финаладрамы, но чутье подсказывало ему, что роковая ситуация созрела, да, да, тасамая ситуация, в которой он ощущал себя, как рыба в воде, и которая давала емушанс, уникальный шанс обыграть богиню судьбы.
В комнату Тиеста извнедоносились привычные звуки. Царский дворец жил своей обыденной жизнью.Раздавались суетливые голоса и топот ног пробегавших мимо слуг. Из кухонныхпомещений распространялись запахи приготовляемой трапезы. В кузнице за стенамидворца под ударами молота гулко гудела наковальня. Все было так же, как всегда,и в то же время не так, как всегда. В атмосфере дворца ощущалась неясная,скрытая, предгрозовая напряженность, а Тиест обладал поистине звериным чутьемна малейшие изменения атмосферы, что было в какой-то степени сроднипровидческому дару его брата, но именно в какой-то степени, ибо отличалось отнего своим первозданным примитивизмом.
Покидать свое ложе Тиестне торопился. Ксения все-таки изрядно его утомила — ничего не поделаешь, годыдают себя знать. Ясно, однако, было, что заснуть он не сможет, и, наконец,разгоревшееся любопытство, нюх, звериное чутье, о котором мы уже говорили,побудили его подняться с постели.
У дверей мегарона Тиестпочти столкнулся с Питфеем, но тот прошел, не заметив его. Вид у него былмрачный, он выглядел осунувшимся — видимо, тоже провел бессонную ночь. Но уТиеста не возникло к нему ни капли сочувствия. Наоборот, он злорадно подумал:«Ну, каково теперь тебе, мудрейший из мудрейших, великий праведник и любимецбогов?! Легко судить других и давать мудрые советы. Попробуй ныне сам спастисебя! Посмотрим, помогут ли тебе твоя мудрость, твоя добродетель и твои боги!Боги! Как ни пытался Пелоп умилостивить их, рухнул его дом. А теперь рушитсятвой дом, Питфей! В своей гордыне и самонадеянности ты жестоко ошибся. Недобродетель и мудрость правят миром, а рок. И это справедливо, ибо онуравнивает всех. Только не думай, что мойры в соответствии с каким-то высшимзамыслом плетут твою судьбу и судьбу мира. Нет, они ничего не плетут! Мойрыиграют в тувлы! Они бросают фишки и тут уж кому как повезет. Тебе не повезло,Питфей. Твои фишки брошены. Они на столе. Ты проиграл. А у меня есть шанс икакой шанс!»
Тиест прошел в дворцовыйсадик. Этра и Ксения сидели в беседке и что-то оживленно обсуждали. И хотя онне мог слышать их разговора, его смысл не вызывал никаких сомнений. Царевнавосторженно говорила о поэме Ардала и неожиданной встрече с Арисом, а служанкас упоением внимала ей. Тиест удовлетворенно хмыкнул. Большего от Ксении пока ине требовалось. Она должна была только слушать признания царевны и подбрасыватьхворост в разгоравшийся огонь. А затем... затем в руках у Тиеста окажетсяканал, через который он сможет не только знать о каждом шаге влюбленных, но иманипулировать их действиями, постепенно раскручивая интригу, чтобы в нужныймомент пойти ва-банк и выиграть.
В дворцовом садике Тиестзаметил еще одного персонажа драмы, неожиданно превратившегося из главногогероя в статиста и отодвинутого на задворки действия. Речь идет об Эгее. Онсидел на некотором удалении от Этры и Ксении и внимательно наблюдал за ними.Тиест преодолел инстинктивное желание сказать ему какую-нибудь колкость,благоразумно решив, что время для этого еще придет, а сейчас лучше всегодержать под контролем ситуацию и не провоцировать участников драмы, дажеисполняющих роль статиста, на неадекватные поступки.
— Доброе утро, царь, —почтительно произнес он, подойдя к Эгею.
Тот настороженновзглянул на него, ожидая очередной гадости, и не сразу ответил:
— Доброе утро, принц.
— Хотелось бы, царь,чтобы оно действительно было добрым и, прежде всего, для моего брата, для Антиии для Этры. Признаюсь тебе, те несколько дней, которые я провел в Трезене,внесли в мою душу успокоение и, можно сказать, гармонию.
Лишенный дара речи, Эгейглядел на Тиеста широко раскрытыми глазами.
— Да, да, царь, толькотут я, наконец, осознал, чего мне до сих пор не хватало. Не хватало мнесемейного тепла и уюта, той прочной гавани, без которой не может бытьстабильности в жизни. И вот, что я решил — хочу отправиться в Дельфы ивопросить оракула Аполлона, как умилостивить богов, чтобы они даровали мнетакую же прекрасную супругу, как Антия, и ту пристань, где я мог бы броситьсвой якорь. Я завидую по-хорошему своему брату и как бы мне хотелось, чтобы мири благополучие в этом доме сохранялись незыблемо.
— Не знаю, что тебе иответить, принц. Мои желания полностью совпадают с твоими.
— Вчера у нас былизумительный вечер. Поэма Ардала великолепна. Она очень красива и исполненаглубокого смысла. Реальность и сверхреальность удивительным образом соединилисьв ней и порой трудно сказать, где действительность, а где прозрение и полетфантазии поэта. И самое поразительное, что герой поэмы сразу же после еепрочтения неожиданно появился среди нас, как бы перейдя из одной реальности вдругую. Всю ночь я думал об этом. И вот о чем я хочу спросить тебя — как тыполагаешь, Арис поэмы и Арис, представший перед нами воочию, одно и то же лицо?
— У тебя в этом естьсомнения?
— Нет, конечно, но ядругое имею в виду — в какой степени они совпадают друг с другом. Где проходитводораздел между реальностью и поэтическим вымыслом? У меня нет оснований недоверять Ардалу и сомневаться в том, что Арис сын вифинского царя. Он могсовершить плавание в Понт Евксинский и за Геракловы столбы. Он мог побывать вгостях у италийской Сивиллы. Но что касается прикованного Прометея, то я слышалот моряков, что это, всего-навсего, причудливая скала, напоминающая по своейформе гигантского человека, и в ней вьют гнезда орлы, так что при известнойдоле воображения можно представить себе, что они прилетают клевать печеньнизвергнутому титану. Нимфа Галатея — в лучшем случае, царица какого-нибудьостровка. Однако вращающийся остров и неподъемная жертвенная чаша — это ужеабсурд, абсурд, на который поэт, конечно, имеет право. Но имеет ли на негоправо Арис? Думаю, что в тот момент, когда Ардал представил его Питфею и егогостям как героя своей поэмы, ему следовало бы, все же, несколько дистанциироватьсяот образа, созданного поэтическим воображением. Он мог бы, например, сказатьсобравшимся в мегароне: «Да, я Арис, но вы сами понимаете, насколькоотносительна и условна моя связь с тем великим скитальцем, которого под моимименем столь блестяще воспел Ардал!» Но он ведь не сказал этого! Он промолчал,сознательно или несознательно вводя в заблуждение доверчивые души... Ты догадываешься,кого я имею в виду? Так настоящие мужчины не поступают и вряд ли так поступилбы герой поэмы Ардала. Ты не согласен со мной?
— Трудно с тобой несогласиться.
— Скажу откровенно,царь, мне бы очень не хотелось, чтобы мир и благоденствие в семье Питфея,которые произвели на меня столь отрадное впечатление, были нарушены.
— У тебя есть какие-топредложения?
— Нет. Но я знаю, как тылюбишь моего брата, Этру и Антию, а потому считаю своим долгом заверить тебя,что являюсь твоим союзником.
Тиест встал и отвесилцеремониальный поклон Эгею, который затем долго в недоумении смотрел вследотходившему от него принцу. И было с чего придти ему в замешательство —взаимная личная неприязнь и репутация Тиеста как отъявленного интригана,естественно, не могли внушить Эгею доверия. Он инстинктивно чувствовал подвох.Но какой подвох? В чем смысл неожиданного маневра Тиеста? По доброте душевной,конечно же, ему хотелось верить в чистые помыслы брата своего друга. Но жизнь,слишком часто преподносившая афинскому царю неприятные сюрпризы, побуждала егок осторожности.
А в самом деле, в чем жебыл смысл внезапного маневра Тиеста? Парадокс, однако, в том-то и заключался,что он неведом был даже ему самому. Подходя к Эгею, Тиест не подозревал еще отом, что скажет, а покидая его, полностью не сознавал, зачем попыталсярасположить к себе собеседника, но был уверен, что поступил безошибочно верно ичто в нужный момент это станет очевидным. Не математический расчет, а интуиция,как правило, руководила его действиями, а их спонтанность, алогичность,непредсказуемость каждый раз ставила в тупик его противников и соперников.
Встреча с Диодоромоказалась, однако, не столь импровизированной, как с Эгеем. К ней Тиест был ужеготов. Он думал о ней даже в тот момент, когда сжимал в своих объятиях Ксению,и твердо знал, что от этой встречи нужно получить. Напрасно Диодор попыталсяуклониться от разговора, Тиест взял его буквально в тиски, поймав в одной изпроходных комнат дворца.
— Что тебе известно обАрисе? — в упор спросил он лименарха и тот, загипнотизированный его взглядом,рассказал все, что знал о сыне вифинского царя из слов подобравших его в морекупцов и о проведенной им самим военно-морской операции по блокаде островаСферии, результатом которой было обнаружение Ариса и Этры, мирно завтракавшихвозле алтаря возницы Пелопа. Не забыл он упомянуть и о своем хитроумномприглашении Ариса во дворец Питфея.
— Все ты сделалабсолютно правильно, — констатировал Тиест, — но можешь ли ты сказать мне, скем общается он, как провел вчерашний день вплоть до прибытия в Трезен?
— Могу, принц. Он бродилпо порту, разговаривал с моряками, посетил верфь, где завершается сооружение«Гормоны», который будет самым быстроходным и самым большим кораблем в икумене.
— Именно об этом я хотели узнать. Ты, конечно, уловил мою мысль?
— Да, принц.
— Вот и хорошо. Янадеюсь, что мы и в дальнейшем так же прекрасно будем понимать друг друга. И недумай со мной хитрить, Диодор.
При этих словах улименарха холодок пробежал по спине. Тиест отошел от него и Диодор, оглянувшисьпо сторонам, подумал: «Хорошо, что на этот раз Питфей не стал свидетелем нашего