полотно, занимались кузнечным и гончарным ремеслом, столярничали, изготовлялидрагоценные украшения и благовония. Недаром древние названия дома «войкос» и«домос» означают живое существо.
Таким же живым существомбыл ахейский город. Он не знает удушающей прямолинейности современных улиц.Этому препятствовал неровный характер местности, на которой возводилисьахейские города, а главное — сам дух народа, создавшего эту удивительнуюцивилизацию. Дома возникали естественно и стихийно, повинуясь лишь собственнойлогике и индивидуальному произволу. Они сосредотачивались островами и создавализапутанный лабиринт улиц. И в то же время целое проявляло себя во всем и,прежде всего, в поразительной гармонии и каком-то сверхпорядке противоречивыхэлементов, из которых слагался город. Дух целого незримо присутствовал везде, ивместе с тем он был сосредоточен в одном определенном месте, которое было душойи центром города. В самом Трезене это был царский дворец со святилищем Афины, вПогоне — храм Посейдона. Однако реально дух города проявлял себя здесь лишь вособо важные моменты: во время религиозных праздников или принятияответственных решений в связи с какими-либо исключительными обстоятельствамиили событиями. Будучи подвижным и неуловимым, он повседневно присутствовал нездесь и даже не в самом городе, а вне его — он был там, где находилисьтрезенийские корабли — главная сила и богатство государства.
Живописное зрелищепредставляло собой побережье Погона. Здесь можно было увидеть стоящие на якорекритские корабли, похожие на месяц, с кабиной и навесом для пассажиров,финикийские — напоминающие вытянутую миску с высоко поднятыми краями,египетские — по форме сходные с бананом. От них резко отличались быстроходныеудлиненные корабли ахейцев — легкие крейсеры, изобретение которых позволилоахейским государствам утвердить свое господство на море, вытеснив ширококорпусныекорабли критян с их традиционных рынков на островах и в Азии. Рядом с этимикораблями длиной до тридцати пяти метров и грузоподъемностью до ста пятидесятитонн в заливе там и здесь сновали одновесельные и двухвесельные лодки, похожиена пироги баркасы, гондолы с каютой или балдахином, барки с профилемфантастической водной птицы.
Некоторые корабли,прибывшие в порт на длительное время, были вытянуты на берег. И тут же, рядом,на прибрежной площади, расположенной у храма Посейдона, купцы вели торговлю.Вот краснокожий египтянин в белоснежной юбке с тяжелым золотым ожерельем наобнаженной груди и серьгами в ушах. Он продает мирру и ладан, мазь для глаз,папирус, хвосты жирафов, слоновую кость и обезьян. Рядом с ним желтолицый хетт,с волосами, заплетенными в косу, расхваливает необыкновенные достоинствамолодой рабыни, которая, по его словам, в искусстве любви превосходит богинюИштар. Его недоверчиво слушает коринфянин, видимо, поставщик иеродул для храмаАфродиты, и придирчивым взглядом торговца осматривает смуглокожую красавицу сголовы до ног.
А вот и наш знакомыйДиодор. Шествуя по торговой площади, он несколько замедлил шаг. Его прищуренныеглаза скосились в сторону низкорослого юркого финикийца, который, вероятно,готовясь к отъезду, складывал свой навес. Но тут внимание Диодора привлекспешащий навстречу начальнику порта воин — расталкивая прохожих, он интенсивнои взволнованно размахивал руками. И прежде чем из уст взмыленного вестникавырвалось похожее на стон слово «навс» (корабль), начальник порта резкоповернул голову к морю и понял все — в бухту Погона входило судно с пурпурнымипарусами, на которых отчетливо было видно изображение совы. Жестом подозвав ксебе одного из следовавших за ним воинов, Диодор сказал ему властно иторжественно: «Немедленно запрягай самых быстрых лошадей, стрелою лети к царюПитфею и сообщи ему, что царь Афин Эгей прибыл в Погон!»
3. ОТВЕТ ОРАКУЛА
В сопровождениинемногочисленной свиты царь Эгей сошел с корабля на берег. Пристальновглядываясь в его лицо, Диодор отметил про себя, что в этот раз оно было необычносуровым, а в глазах царя сквозили озабоченность, тревога и растерянность. Егодвижения не были, как всегда, размеренными и спокойными. В них ощущалисьнесвойственные характеру Эгея порывистость и нервозность. Все это поразилоДиодора и навело его на мысль о том, что нынешний приезд царя в Трезению —чрезвычайное событие, которое может иметь самые серьезные последствия.
— Здравствуй, анакт, —почтительно приветствовал Эгея Диодор, — слава великому Посейдону, помогшемутебе и твоим благородным спутникам благополучно прибыть в Трезению.
— Здравствуй, Диодор, —ответил царь. — Воистину велик Посейдон, покровитель Трезении. Благодаря егопокровительству и я благополучно прибыл в Погон. О, если бы и другие боги былибы столь милостивы ко мне!
«Боги или богини? —усмехнувшись про себя, подумал Диодор. — Это уже кое-что проясняет».
Кто из богов, вернее, избогинь проявлял немилость к Эгею, было известно. Об этом рассказывали пикантныеистории при дворах ахейских анактов и судачили простолюдины на торговых площадях.«Если именно эта богиня с тайным умыслом направила сюда афинского царя, можнобыть уверенным — скучно здесь не будет», — решил про себя начальник порта, струдом подавив на своем лице не совсем уместную улыбку.
— Здоров ли царь Питфей,здорова ли его благочестивая супруга Антия и царевна Этра? — спросил Эгей.
«Кто из них троихинтересует его прежде всего?» — не без ехидства подумал Диодор.
— Велика милость богов,— сказал он. — Царь Питфей здоров на радость жителям Трезении. Здорова егопрекрасная и благочестивая супруга. Цветет и хорошеет Этра. Неуместно мнеспрашивать тебя о твоем здоровье, царь. Вероятно ты расскажешь об этом царюПитфею, гостем которого ты являешься, вступив на трезенийскую землю. А теперь,я думаю, было бы правильно в связи с твоим благополучным прибытием в Погонсовершить возлияния на алтаре Посейдона. Благодарственные жертвы богу-властителюморей, несомненно, вы принесете вместе с царем Питфеем позднее. Послесовершения возлияний мы могли бы отправиться на колесницах во дворец царя. Я нерешаюсь, царь, предложить тебе себя в качестве возницы, поскольку вижу в числетвоих спутников доблестного Антедона, который, как мне известно, в совершенствеовладел искусством управления лошадьми и постоянно исполняет обязанностицарского возницы. Позволь, однако, предложить услуги благородному Эврилоху,одному из лучших мужей Афин, прославившему свое имя ратной доблестью имудростью. Для всех остальных твоих спутников также готовы колесницы и искусныевозницы доставят их во дворец Питфея.
— Пусть будет по-твоему,— коротко ответил Эгей.
Гости в сопровожденииДиодора и отряда воинов отправились к храму Посейдона, где при стеченииогромной толпы любопытных, тепло и дружелюбно приветствовавших Эгея, совершилиторжественный обряд возлияния. По всему было видно, что к Эгею здесь относилисьс большой симпатией и это, как можно было понять, объяснялось не толькоплеменной близостью и традиционными тесными связями, существовавшими междуАфинами и Трезенией.
Сразу же послезавершения религиозного обряда на площадь возле храма были поданы колесницы. Напервую из них взошли Эврилох с Диодором, на вторую — обитую золотом «царскую»колесницу Питфея — Эгей с Антедоном, их примеру последовали и прочие знатныегости.
Кортеж колесниц медленнодвинулся по улицам Погона. Впереди бежал глашатай, который зычным голосом,призывая прохожих посторониться, кричал: «Дорогу царю Эгею!» Но вот колесницывыехали на прибрежную равнину. Вокруг расстилались поля и оливковые рощи.Впереди на склоне Адер был виден трезенийский акрополь.
Диодор, возглавлявшийкортеж, не торопил лошадей. Он стремился по возможности затянуть приезд гостейво дворец, чтобы дать возможность хозяевам подготовиться к встрече. До прибытияв Трезен Диодор должен был решить еще одну задачу — исключительно трудную иответственную — получить сведения о цели приезда сюда высоких гостей, чтобысвоевременно доложить об этом Питфею.
Нужно сказать, чтонекоторой информацией Диодор уже располагал. Ему, например, было известно отиностранных моряков, что три дня назад Эгей прибыл в Коринф и, не посетивместного царя Креонта, переправился на другой берег перешейка (корабль былдоставлен туда волоком) и отбыл в неизвестном направлении. Куда отправилсяПитфей, начальник трезенийского порта мог сказать почти безошибочно: в Итею, аоттуда в Дельфы. К святилищу Аполлона из Афин существовал и другой, болееудобный, сухопутный путь, но он пролегал по территории враждебных Фив. Вполнеестественно, что Эгей предпочел корабль. Диодор мог ответить с достаточнойстепенью достоверности и на вопрос о том, зачем афинский царь отправился вДельфы. Невольно вырвавшаяся у царя жалоба на то, что некоторые боги проявляютк нему немилость, подтвердила догадку лименарха. Эгей должен был спроситьАполлона, чем прогневил он богиню Афродиту и позволит ли она ему вступить вбрак, от которого родится, наконец, наследник престола. Диодору оставалосьвыяснить, какой ответ дал Аполлон Эгею и почему в таком замешательстве, по-видимому,не заезжая в Афины, он прямо из Дельф отправился в Трезению.
Вполне умышленно и стонким расчетом Диодор предложил себя в возницы Эврилоху и в присутствии царялестно отозвался о «ратной доблести» и «мудрости» знатного афинского мужа. Вбезрассудной храбрости Эврилоху, действительно, нельзя было отказать, но чтокасается мудрости, то тут начальник трезенийского порта явно сгустил краски.Такая оценка, однако, произвела должное впечатление на самого Эврилоха. Онсразу вдруг напыжился, войдя в роль «мудрого» государственного деятеля иближайшего советника царя. Но именно на это и рассчитывал Диодор. И теперь,находясь с Эврилохом в одной колеснице, он решил, не теряя времени,использовать это обстоятельство в своих интересах.
— Мудрейший Эврилох, —обратился он к своему спутнику, — как истолкуешь ты смысл загадочного ответа оракула,изреченного пифией?
— О каком изречении тыговоришь, Диодор?
— Об ответе на вопрос,каким образом Эгей может умилостивить богиню Афродиту.