взрослой, и, когда играл с ней в тувлы, порою входил в азарт, искренне расстраивался,если проигрывал. Этре нравилось, что он, такой большой, не считает ее ребенком,как все остальные, нравилась его доброта и готовность удовлетворить любые еежелания и капризы, нравилось то, что она, хитрая и лукавая, может во время игрлегко обвести его вокруг пальца.
Сейчас, слушая, как Эгейсмущенно произносил официальные приветствия царице Трезении и царевне, Этра елесдерживала улыбку, пытаясь сохранить строгий и величественный вид, подобающийсветской даме. Но когда Эгей, подозвав одного из своих приближенных, державшегов руках окованный медью ларец, вынул из него и вручил царице драгоценноеожерелье, а царевне — золотой перстень с изображением рождающейся из пеныморской Афродиты и браслет из электрона, Этра не выдержала. Забыв о правилахэтикета и роли важной дамы, которую ей до сих пор удавалось довольно успешноиграть, она вскочила и, по-детски подпрыгнув, поцеловала Эгея в щеку, чтовызвало благодушные улыбки у присутствующих.
Эгей взял ее за руку ипочтительно усадил в кресло. И тут он с досадой заметил сидевшего рядом сцарицей и царевной брата Питфея — Тиеста, присутствие которого в Трезенеявилось для него неприятной неожиданностью. Тиест наблюдал за Эгеем с тойнеопределенной мерзкой улыбкой, смысл которой можно было понимать как угодно.Она не была явно вызывающей, способной спровоцировать скандал, но в ней легкоугадывалась ирония, пренебрежительная насмешка, ранившая тем больнее, что недавала прямого повода потребовать объяснения, не показавшись при этом смешным.Встретившись взглядом с Эгеем, Тиест кивнул ему, и опять невозможно былопонять, означает ли этот жест приветствие или паясничание. Эгей ответилхолодным кивком. Но в этот момент к нему подошел Питфей и, строго посмотрев набрата, что заставило того придать выражению своего лица некоторуюблагопристойность, пригласил Эгея и его спутников занять отведенные для нихпочетные места. Своего друга он посадил рядом с собой.
По знаку Питфея наплощадку вышел флейтист. Под однообразную и заунывную мелодию флейты четверотрезенийских юношей вывели на середину площади жертвенного быка. Явилсядворцовый ювелир с листовым золотом и наковальней, молотом, клещами и другиминеобходимыми инструментами. Быстро и ловко он оковал золотом рога жертвенногоживотного.
На площади между тем былразложен костер. Явились жрецы в длинных и тяжелых одеждах, расшитых золотом иукрашенных драгоценными камнями. Они принесли кувшины с ячменем, жертвенныйдвойной топор и, увитый цветами, круглый серебряный таз с водой. Питфей встал скресла, вымыл руки в тазу, который поднесли ему жрецы, осыпал быка ячменем,вырвал шерсти с его головы и бросил ее в огонь. Затем, приложив левую руку кгруди, а правую подняв кверху, он произнес благодарственную молитву богуПосейдону. После него тот же ритуал исполнил Эгей, а за ним и другие знатныеприсутствующие.
Один из юношей взял вруки жертвенный топор. Бык, словно почуяв недоброе, поднял голову и замычал.Двое других юношей ухватили его за рога, пытаясь пригнуть голову быка книзу.Неожиданно тот рванулся и в какой-то момент показалось, что он сейчас вырветсяи, все сметая на своем пути, устремится на присутствующих. Дамы вскрикнули. Нов этот миг жертвенный топор, как молния, сверкнул в воздухе и глубоко вонзилсяв шею животного. Бык судорожно вздрогнул, покачнулся и рухнул наземь. Иззияющей раны хлынула черная кровь. К животному подошел жрец со священнымсосудом — ротоном — в форме головы быка и наполнил его жертвенной кровью.
Питфей с Эгеем, их самыеближайшие приближенные, члены царской семьи и жрецы в торжественной процессиинаправились во дворец. Царь жестом пригласил Диодора присоединиться к шествию.Сердце начальника порта бешено заколотилось, и сладостная истома охватила его.О такой чести он не мог даже и мечтать. Приглашение царя означало, чтоначинается качественно новый этап в жизни Диодора. Сын простого ремесленника,тот, кто только год назад был обыкновенным служащим в порту, становилсяблагородным сановником, приближенным царя. Диодор почувствовал устремленные нанего завистливые взгляды. Ему показалось, что кто-то за его спиной произнесзловещим шепотом слово «выскочка». Но даже этот зловещий шепот был, какбальзам, для его сердца. Присоединившись к процессии, Диодор не шел, нешествовал, нет, не чувствуя под собой земли, он словно парил в воздухе, иприятная легкость опьяняла его.
Торжественная процессияминовала ряд помещений дворца и по лестнице спустилась в освященную тусклымисветильниками крипту с алтарем и деревянной статуей Посейдона. Послеочистительных омовений в священном бассейне участники церемонии совершиливозлияние из ритона на алтаре великого бога, исполнили ритуальные гимны имолитвы, а затем причастились, испив из особых чаш вино, смешанное с жертвенноюкровью. Жрецы осторожно подняли расписанный красками ксоан Посейдона, уложилиего на священные носилки, украшенные цветами, и процессия в том же порядкепокинула крипту, поднялась наверх и через растворенные двери дворца вышла наплощадь.
Заиграла флейта. Всеприсутствующие встали и запели гимн Посейдону, приветствуя бога, которыйуслышал их молитвы и явился к ним, чтобы принять участие в совместномпиршестве. Священные носилки с умащенной благовониями статуей бога былипоставлены на специальном возвышении. Рядом заняли место жрецы.
Между тем слуги ужерасставили перед хозяевами и гостями небольшие столики. Туша жертвенногоживотного была освежевана и разрублена на куски. По знаку Питфея юноши,совершившие заклание, подхватили на ухваты с пятью зубцами бедра быка, которыепредназначались Посейдону, и бросили их в огонь. Питфей подошел к костру иоросил священное мясо вином.
Запах горящего мясараспространился вокруг, радуя великого бога Посейдона — покровителя Трезении.Теперь можно было нанизать на вертелы остальные куски жертвенного животного и,поджарив их на костре, приступить к долгожданному пиру.
Но пока мясо не былоготово, а слуги еще не разнесли вино и закуски, между присутствующими началисьоживленные беседы. Обсуждались события дня, строились догадки относительно целиприезда сюда Эгея, дамы, конечно, говорили о туалетах, делая комплиментысобеседницам и критикуя тех, кто не мог их слышать, мужчины пытались найтиобъяснение неожиданного возвышения Диодора.
Начальник трезенийскогопорта, находившийся в состоянии эйфории, страстно жаждал доказать Питфею, чтотот не напрасно удостоил его великой чести и выжидал удобного случая, чтобысообщить царю добытые им важные сведения. Наконец, заметив, что Эгей занятразговором с подошедшей к нему Этрой, он приблизился к Питфею и, наклонившись кцарю, шепотом произнес:
— Царь, я хотел бы вдвух словах доложить тебе некоторые сведения о цели приезда сюда Эгея.
Питфей, не повернув кнему головы, сухо ответил:
— Сведения о моихдрузьях меня не интересуют. Запомни это раз и навсегда.
Диодора словно обдалиушатом холодной воды. С высоты Олимпа его низвергли на землю. И хотя Диодор былуверен, что сведения о друзьях должны интересовать Питфея уже потому, что усильных мира сего не может быть друзей и сегодняшний друг — это завтра самыйзаклятый враг, он не мог себе простить совершенной оплошности. «Я обязан былэто предвидеть», — с горечью подумал он. Стремясь не показать, что он чем-торасстроен, поскольку его короткая беседа с царем не осталась незамеченной,Диодор неторопливо и величаво отправился на свое место.
На полпути лименархаостановил Тиест.
— Диодор, — любезносказал он, — тебя можно поздравить?
— Благодарю, принц.
— Так с какой же цельюприехал сюда Эгей? — неожиданно, без всякого перехода спросил Тиест.
И Диодор, находясь вшоковом состоянии после своего взлета и досадной неудачи, так же неожиданнорассказал ему все, что знал о поездке Эгея в Дельфы и ответе оракула.
— Болван! — доверительносказал Диодору Тиест. — Если его интересует вопрос о том, как заиметь детей,лучше бы поехал не в Дельфы к девственной пифии, а ко мне — во всяком случае ядал бы ему более квалифицированный совет.
Тиест мерзко захихикал.
И тут Диодорпочувствовал на себе острый взгляд Питфея. На душе у него сразу сталоскверно-прескверно.
«Браво, Диодор! —подумал он. — Если дело так пойдет и дальше, будь уверен, к концу сегодняшнегодня ты сломаешь себе шею. В Погоне ты, конечно, великий человек, но царедворециз тебя никудышный!»
5. ТОЛКОВАНИЕ ОРАКУЛА
Они сидели в креслахдруг против друга одни в мегароне дворца. Они молчали, не желая произноситьпустых, ничего не значащих фраз, и в то же время не решаясь приступить кглавному, ради чего и приехал сюда Эгей.
В очаге в центре мегаронавесело потрескивали поленья, излучая приятное тепло. Блики огня играли настенах и как будто оживляли изображенные на них сцены охоты. Вот гончие собакипреследуют лань. Одна из собак уже впилась в нее зубами. Загнанное животное,напрягая последние усилия, пытается сбросить с себя смертельную ношу иосвободиться от преследователей. Голова лани в смелом ракурсе повернута назад.Ее огромные влажные глаза устремлены к приближающейся колеснице, на которойстоит девушка в голубом хитоне, увлеченная, азартная. Одной рукой она управляетлошадьми, в другой держит копье, нацеленное на лань. Это Этра — дочь Питфея.
— Завидую тебе, Питфей,— сказал, наконец, Эгей, — боги не дали тебе мужского потомства, зато подарилипрекрасную дочь. Конечно, трудно бывает с детьми, но еще труднее без детей.Дело тут не только в обычных человеческих радостях. Отсутствие прямогонаследника делает мое положение двусмысленным и невыносимым.
— Ты имеешь в видуПалланта?
— Не только Палланта...Но прежде всего, конечно, его. Я попробовал было откровенно с ним объясниться,вызвал его к себе и сказал: «Брат, ты помнишь то время, когда мы, четверо сыновПандиона, восстали против узурпаторов, захвативших власть в Афинах. Будучиизгнанниками, мы крепко стояли друг за друга. Что же теперь нас разделяет? Ябездетен. Тебе боги дали многочисленное потомство. После меня власть в Афинах