– Значит, это совпадение?
– Совпадения случаются, не так ли, мэм? – заговорил инспектор. – Это помешанный с оружием в руках. Ему просто нравится стрелять. Неважно, где и в кого.
Энди Гиллиган покачал головой.
– Такой бы действовал необдуманно и неорганизованно, а про него так сказать нельзя.
– Или про нее.
– Это вряд ли, но хорошо, если вы хотите выражаться корректно. Убийство Мелани Дрю было тщательно спланировано. Вокруг мало людей, она одна в квартире – вполне может быть, что он какое-то время за ней наблюдал. Стрельба по девушкам возле клуба производилась с тщательно выбранной позиции, вероятно с крыши Бладон Хауза, хотя, может быть, и из соседнего здания старого зернохранилища. Нигде поблизости не найдено никаких улик – криминалисты до сих пор рыскают там, но нет даже следов пороха. Он меткий стрелок, он виртуозно подготовил свой побег… Это не сумасшедший, бегающий по Лаффертону с пистолетом; это умный и хитрый убийца-психопат.
– Который убьет снова.
– Почти наверняка.
– Но если между его жертвами нет связи, как мы можем заранее предполагать, где он окажется в следующий раз?
– Мы не можем, – сказал Саймон, отхлебнув воды. – Мы не можем держать под колпаком весь город. У нас нет для этого достаточно веских оснований.
– И ресурсов, – вставила старший суперинтендант.
– Это не террорист.
– И никаких предупреждений? Или требований?
– Вообще ничего.
Суперинтендант со стоном откинулся на стуле.
– Ох, самый паршивый вариант.
– Молодые девушки, – произнесла Пола Девениш. – Давайте подумаем о тех местах, где собирается много молодых девушек. Попробуем быть на шаг впереди него. Школы? Колледж? Что еще?
– У нас есть два спортивных зала и бассейн.
– Каток.
– А еще клубы?
– Есть такое место, называется «Вайдмаус», на Монмаус-стрит… Это скорее просто бар с музыкой и танцами, не совсем клуб, и он более дорогой, чем «Севен Эйсес». Он популярен у тех, кто старше двадцати. Открыт до полуночи.
– Есть какое-нибудь здание напротив, из которого стрелку открывался бы достаточно хороший обзор?
– Многоэтажка, – в один голос сказали Серрэйлер и инспектор.
– Понятно. Давайте организуем там и на соседних улицах регулярный патруль. И пусть людей в форме будет побольше, особенно в то время, когда посетители всем скопом высыпают на улицу.
Саймон резко выпрямился на стуле.
– Ярмарка, – сказал он. – Она будет совсем скоро – через выходные.
– Почему он должен обратить внимание именно на ярмарку?
– А почему нет? Огромное количество молодых женщин, толпы, много шума, который может заглушить звуки выстрелов.
– Ну, возможно, – с сомнением проговорил Энди.
– Органы правопорядка там обычно представлены хорошо, – сказал Саймон. – Каждый раз находятся придурки и пьяные сволочи, создающие проблемы. И я не знаю – пойдет ли он на такой риск?
– В любом случае лучше пусть специальный вооруженный отряд будет поблизости.
– Уже работаем, мэм, – сказал Энди.
– Ну что же, у нас на повестке было две темы для этой встречи, так что давайте перейдем ко второй. Как вы знаете, дочь лорд-лейтенанта играет свадьбу в соборе десятого ноября, и среди гостей будут королевские особы. Меры безопасности будут предприняты очень жесткие – как и всегда, разумеется, – но в свете последних обстоятельств они должны стать еще жестче. Охрану для королевских особ предоставит тактическая команда, но в Кларенс-Хаузе уже отметили ситуацию со стрельбой и назначили нам встречу. Одиннадцать часов, четверг, мой офис – ты тоже должен там быть, Саймон. На встрече будет присутствовать сэр Хью Барр – собственно лорд-лейтенант и отец невесты, его личный ассистент, несколько человек из Кларенс-Хауза, кто-то из королевской охраны, настоятель собора и я. – Старший суперинтендант встала. – Не хватало нам только роскошной свадьбы с королевскими особами.
– Они хотя бы сами заплатят за свою охрану.
Суперинтендант обернулась через плечо, выходя из переговорной:
– Вот это нам повезло.
Двадцать шесть
– Доктор Дирбон?
Низкая. Темные, коротко подстриженные волосы. Резкий голос. Она посмотрела на Кэт.
– А вы партнер доктора Дирбона?
– Жена.
– Пожалуйста, садитесь. Дайте мне одну минуту, хорошо? – Она открыла перед собой папку. Перевернула пару страниц. Посмотрела несколько минут на одну, потом на другую. Повернулась к Крису. – И вы прибыли вчера вечером на «Скорой помощи» в экстренное отделение?
– Нет, я привезла его… Вернее, мой отец и…
– Почему?
– Почему?
– Почему вы вообще везли его на своей машине? Ему нужна была «Скорая». С такими симптомами, в машине, без медицинского сопровождения… – Она покачала головой.
– Я врач. Как и мой отец.
– Врач общей практики?
– Я – да, мы с Крисом, оба. Мой отец – специалист на пенсии.
– Невролог?
– Нет.
– Понятно. – Она поджала губы и снова замолчала, просматривая папку и переворачивая страницы взад-вперед.
Ей было где-то между тридцатью и сорока. Она не улыбалась. «Всегда улыбайся пациентам», – так думала Кэт.
– У меня с собой результаты сканирования. У вас есть опыт расшифровки снимков МРТ? – Она посмотрела на Криса, но не стала дожидаться его ответа. – Это лучший диагностический инструмент, который мы имеем на данный момент. И весьма точный. Как долго у вас наблюдались симптомы?
Он пожал плечами.
– Он ни о чем таком не упоминал. Мы были в Австралии, – сказала Кэт.
Врач ее проигнорировала.
– Сложно сказать, – Крис посмотрел на свои руки. – У меня были головные боли. Всю последнюю неделю, что мы провели в Сиднее. Но мы тогда собирались, и было жарко. Я не придал этому никакого значения.
– Ухудшение зрения?
– Да, небольшое. Я подумал, что мне нужны новые очки для чтения.
– Вы так говорите, будто это было совсем незаметно. Но так быть не могло. Не с такими снимками.
– Наверное, я просто пытался это игнорировать.
– Не лучшая идея.
– Если это глиома в четвертой стадии, то разницы все равно бы уже никакой не было.
– Но я не думаю, что это так. В третьей стадии – возможно. Не в четвертой. И хотя мне кажется очень маловероятным, что она доброкачественная, нам нужно сделать биопсию, чтобы быть уверенными. Я могу ошибаться.
«Но думаешь ты об этом почти как об очевидном факте, – подумала Кэт. – Вера в себя – это твоя специальность».
– Спасибо. – Крис поднялся. – Больше особо обсуждать нечего, верно?
– Лечение. Вот что можно обсудить.
– Лечения не существует. Не смешите меня.
– Если вы присядете, я могу ознакомить вас с имеющимися вариантами. Вы, может быть, не следите за событиями. Врачи общей практики не особо этим занимаются, как я заметила. Как давно вы последний раз диагностировали глиому в третьей стадии?
– На самом деле два месяца назад. Тридцатишестилетний мужчина, под два метра ростом, загорелый и подтянутый, пловец, водитель, один из австралийских фанатов спорта на открытом воздухе.
– Ну, в таком случае вы знаете, что во многих случаях мы можем провести операцию, чтобы снизить давление.
– Зависит от расположения опухоли.
– Тут это кажется возможным.
– В этом нет смысла.
– Вы перестанете так говорить, когда головные боли усилятся, что может произойти теперь в любой момент. Мы также предложим вам максимальное количество сеансов радиотерапии – скажем, десять. Это на какое-то время ослабит симптомы. Я запишу вас, чтобы вы начали на следующей неделе. Мы должны взять ситуацию под контроль. Ждать тут нельзя.
Она поднялась со стула. Пока она вставала, Крис повернулся и посмотрел на Кэт так, будто хотел ей что-то сказать, но вместо этого его внезапно вывернуло наизнанку.
На парковке он сказал ей:
– Помни.
Кэт больше ничего не надо было говорить:
– Крис, не проси меня. Я сделаю все, чтобы помочь тебе пройти через это.
– Кроме того, что я хочу.
– Ты не можешь просить свою жену или любого другого человека убить тебя – я не могу, не буду, и ты не должен даже задумываться об этом, что бы с тобой ни происходило. Я больше не хочу разговаривать на эту тему.
Он сидел рядом с ней, не говоря ни слова, всю дорогу домой. «Господи, – молилась про себя Кэт, – вытащи нас из всего этого».
Она сделала яичный салат и кофе, накрыла стол на террасе. Было тепло, как в июне, осы нагло кружили над их тарелками, но дикая слива в дальнем конце сада уже начала краснеть, горя на солнце. Серый пони иноходью пробежался по загону и остановился у ближайшей ограды.
Крис сказал:
– Я никогда не понимал, когда пациенты говорили: «Я не могу этого осознать. Я до сих пор этого не осознал». А теперь понимаю, потому что тоже не могу.
– Да.
Он положил вилку.
– Подскажи мне, что делать, Кэт.
Она потянулась к его руке. Ощущение от прикосновения к его коже, к его плоти и костям, чувство безусловного узнавания, с которым она взяла руку этого человека, смутили ее. Она подумала о ней как о руке умирающего, о руке, которую ей не стоит так сильно любить, потому что ее могут отнять у нее. Это было невообразимо.
– Я думаю, тебе надо делать, что она говорит. Она вела себя как сука. Она должна сидеть в лаборатории, а не общаться с людьми – одному богу известно, как себя с ней чувствуют другие пациенты, которые и так в шоке не только от того, что с ними может произойти, но и от всего этого медицинского жаргона и разных процедур. Ей нельзя разрешать разговаривать с пациентами до конца ее жизни. Но она права. И ты должен делать то, что она говорит. Ты и сам знаешь это.
– А есть ли в этом смысл? Сколько это будет длиться – шесть месяцев? Максимум. Хочу ли я потратить это время на восстановление после операции на мозге, при этом еще мучаясь от последствий лучевой терапии? Не уверен. – Он казался бесконечно утомленным даже на данном этапе. Слишком усталым, чтобы беспокоиться обо всем этом.