– Из-за чего, по-твоему, умерла Карин? Из-за того, что отказалась от классического лечения?
– По-моему, Карин умерла из-за рака, Джейн. И из-за него же умрет Крис. Но чем дольше я в медицине, тем отчетливее вижу, тем яснее для меня становится то, что все наши знания о раке укладываются в одну фразу, которая гласит следующее: «Ты им или заболеваешь, или нет. Ты или выздоравливаешь, или нет». И есть еще одна вещь… Мне кажется, что это должна была быть я, и мне стыдно. Но глубоко внутри я чувствую облегчение, что это не я. Что это снова кто-то другой, даже если этот кто-то – мой муж. Я спаслась. Ну вот, я это и сказала.
– Но это чувствуем мы все, разве нет? Пуля пролетела мимо. Фух. Хотя нет, сейчас это не лучшая аналогия.
– Ты собираешься увидеться с Саймоном, раз ты здесь?
– Я не знаю. Наверное, нет. Завтра мне нужно уезжать, тем более ты сама говоришь, что он сейчас очень занят этим расследованием.
– Останься с нами на несколько дней. Дети будут рады, да и у меня особо не будет времени на друзей, когда Крис приедет из больницы.
Джейн несколько мгновений молчала. Она хотела остаться, и у нее пока не было особых причин возвращаться в Кембридж. А еще она могла бы увидеться с Саймоном. Хотела ли она этого? Да. Стоило ли ей?
– Я бы очень этого хотела. Но не думаю, что это хорошая идея.
Теперь уже молчала Кэт.
Сорок два
Это был шанс. Просто восхитительный шанс. Его настолько задержали дорожные работы, что он попытался поехать в объезд, свернул не на том переулке и оказался на Дедмедс-роуд.
Одним своим концом она уходила в новый район Эшдаун, большую развивающуюся территорию с жилой застройкой, состоящую из небольших пересекающихся тупичков, отходящих от главной дороги. Сданные дома были дальше. На Дедмедс-роуд все еще продолжалась стройка: это была территория незаконченных домов, гаражных блоков, лесов, недостроенных дорог и дикой растительности, которую закатают под газон, когда все будут окончательно облагораживать. Многие из завершенных домов все еще не были проданы. Флаги девелоперов виднелись в окнах пары демонстрационных зданий.
На севере, откуда он только что приехал, улица в несколько одинаковых домов 1960-х годов переходила в переулок и продолжалась дальше.
Он остановился. Вышел и посмотрел по сторонам. У него был очень грязный серебристый «Фокус». Таких на улице каждый час можно увидеть с десяток.
Было десять минут десятого утра. Школьники уже разошлись. Рабочие тоже. Дедмедс-роуд была пуста, не считая нескольких мамаш с малышами и стариков с палочками, сплетничающих на лавочке у магазинов.
Он снова сел в машину и проехал дальше. Припарковался у магазинов, но не настолько близко, чтобы его машину или табличку с номером заметили.
Мамаши сгрудились вместе, когда он прошел мимо них и заглянул в ларек с прессой, где купил газету и пачку жвачки.
– Доброе утро. Спасибо.
– На выходных снова будет дождь.
– Что ж, паршиво.
– Восемьдесят пенсов. Всего хорошего.
– До свидания.
Он вышел из ларька, читая ярко-красный заголовок вверху страницы. Хозяин магазина забыл его раньше, чем он дошел до двери.
Пресса. Китайская забегаловка с уличной едой, закрытая. Прачечная, внутри двое: слишком заняты со стиральными машинами, чтобы заметить его в стеклянной витрине. Ночной продуктовый. Луис, женский парикмахер. Он прошел мимо, глядя в газету. В здании были открыты ставни, но опущены жалюзи. Никто его не видел. Пустой магазин. Пустой стенд для открыток, стоящий посреди дороги. Грязные окна. Гора рекламных проспектов на полу перед почтовым ящиком.
Вот оно. Он прошел дальше, мимо нескольких жилых домов. Дальше началась низкая кирпичная стена. Потом – посыпанная гравием парковка. Клочок травы. Три или четыре дерева. Синяя табличка. Золотые буквы.
Католическая Церковь Скорбящей Богоматери
Службы: ежедневно в 8:00. Воскресенье и церковные праздники: в 8:00, 10:30 и 16:00.
Исповеди: суббота и четверг, 6–7:30.
Священник: отец Дж. Нолан, пресвитер, Дедмедс-роуд, 40.
Голый кирпич в духе 1960-х годов. Яркие сине-зелено-желтые витражи по обеим сторонам дверей из светлого дуба. Три покатые ступеньки. Широкая дорожка. Низкие чугунные ворота – открытые и примыкающие к стене.
Напротив, через дорогу, – несколько жилых коттеджей и один отдельно стоящий дом, достаточно далеко, после ряда крутых подъездных дорожек. Перед домом табличка: «Ветеринарная клиника Дедмедс». Три или четыре машины.
Часы работы: с понедельника по четверг с 9 до 11 и с 15 до 17; суббота – с 9 до 11.
Идеально.
Все было идеально. Шанс. Замечательный шанс. Им надо было воспользоваться. Обстоятельства складываются определенным образом не без причины, он знал это.
Он забрался обратно в грязный серебристый «Форд Фокус» и незаметно уехал.
Тем же вечером, в шесть часов, он оставил «Фокус» в запертом гараже, который снимал на Канал-стрит, и ехал на своем фургоне на летное поле. Шел сильный дождь. Дороги были свободные, и он был уверен, что его никто не преследует, потому что ни у кого не было никаких причин его преследовать. Ни у кого. Он включил радио, и в сводке новостей сообщалось о трупе девочки-подростка, найденном в канаве. Ее не могли найти больше недели. И почему это заняло так много времени? Чего ждала полиция? На нее напали и задушили. Кто мог совершить подобное? Какой-то зверь. Его передернуло, когда он задумался о ней – глупой, как все девочки-подростки, самовлюбленной и наглой. Или, может, это был печальный, потерянный ребенок из неблагополучной семьи, над которым уже не раз издевались, и вот это произошло опять. Она ушла с незнакомцем, чтобы получить чуть-чуть удовольствия и внимания. Близости.
Как родители через все это проходят: девочка не возвращается домой, телефон не отвечает, друзья говорят, что она ушла несколько часов назад? Ожидание. Ужас. Надежда. Отчаяние.
Что за зверь это сделал?
Он ничего не понимал в такого рода поведении.
У него было совсем по-другому.
Чистое убийство.
На летном поле было полно выбоин, а в выбоинах было полно воды. Потоки дождя обрушивались вниз в свете фар. Он приглушил их, когда подъехал к ангару, и воспользовался фонариком, когда открывал ворота. Он загнал фургон внутрь и снова закрыл ворота, потом достал из багажника фонарь и подключил его к батарее.
И в этот момент он услышал шум. Он застыл. Внутри ангара или снаружи? Он подождал. Ничего. Он подождал еще, начав считать. Две минуты. Три минуты. Ничего.
Он расслабился, снова включил фонарик и направил его на то место, где находилась свернутая табличка. Подождал еще. Ничего.
Он встал на цементные блоки, которые сам установил здесь несколько недель назад, и дотянулся до потайного места за балкой. Как только он это сделал, снова раздался шум – откуда-то из глубины, из темных углов ангара.
Он быстро спрыгнул и пошел на него, выставив фонарик вперед. Его кроссовки не издавали ни звука.
Шум был странный. Это мог быть человеческий стон или сопение животного. Снаружи бегали лисы, он несколько раз вылавливал их фарами.
Он медленно двигался вперед, хотя теперь шум прекратился, и он не знал, на него он идет или нет. Луч фонарика вылавливал только смятые клочки бумаги и куски растрескавшегося бетона на полу, и стены ангара, когда он поднимал его выше. Больше ничего.
И вот опять он. Животное. Наверняка.
В следующую секунду что-то задвигалось, его фонарик выловил хаотическую последовательность форм и теней, а потом к нему навстречу, пошатываясь, зашагал мужчина, закрывая глаза руками от яркого света
– Ктоэточтоэтокакогохренапроисходит?
Он остановился. Мужчина был в нескольких ярдах от него и все еще ослеплен лучом фонарика.
Он направил его прямо ему в лицо.
– Убериегонахренотменячтоутебязаидиотскиеигры?
– Повернись.
Но гора тряпья и грязи, которую представлял собой мужчина, чей пьяный сон в углу ангара был внезапно нарушен, сделала еще один неуверенный шаг вперед.
– Повернись.
Мужчина подчинился, слегка покачиваясь.
– Ладноладноненадоникоготрогатьхреновыкопынигденельзябытьвчертовойбезопасностибожемой.
Он осел после первого удара по затылку.
Две минуты. Три. Четыре.
Он не двигался.
Луч фонарика высветил кровь на его грязных спутанных волосах и старом плаще.
Оставить его или оттащить обратно в угол?
Оставить.
У него ушло пять минут, чтобы достать скрученные рулоны пластика, приклеить нужный на дверцу фургона, скрутить остальные и осторожно убрать их на место. Потом он отключил от батареи лампу и спрятал ее за секретную панель сзади. Выехал. Закрыл ворота ангара. Снял свои перчатки и убрал их на место.
Все еще шел дождь. Он медленно ехал по разбитой дороге – здесь всегда был шанс проколоть колесо, а он не хотел бегать здесь с фонариком и менять его, рискуя быть увиденным с дороги. Когда он приблизился к воротам, перед ним пробежала лиса и сверкнула желтыми глазами, попав в свет фар.
Сорок три
– Я чувствую себя виноватой, – сказала Кэт.
В «Кроксли Оук» царило приятное оживление: несколько человек стояло у бара, две трети столов было занято, а в камине впервые в этом сезоне разожгли огонь. Мимо них прошел официант с заставленным подносом. Со всех сторон раздавался звон бокалов.
Саймон, сидящий напротив Кэт, взглянул на нее. Они оба выбились из сил, и им обоим сейчас нужно было именно это. Он не стал утруждать себя ответом.
– Крис тоже должен быть здесь.
– Да, должен бы.
– Будут ли у него еще такие вот тихие вечера?
Саймон покачал головой.
– Может быть, и будут. Когда он оправится после операции. Радиотерапия уменьшит размер опухоли на какое-то время, потом у него будет ремиссия, и, возможно, достаточно устойчивая, и тогда мы сможем прийти сюда.