у в мусорное ведро.
– Я знаю. Тебя это сильно беспокоит?
Том начал что-то бормотать. Его мать отложила ручку и посмотрела ему прямо в лицо, из-за чего ему всегда становилось неловко.
– Потому что хоть я и понимаю, что такое может быть, я на самом деле не считаю, что тебя это касается. Ты скоро уезжаешь, как и Лиззи. Это только мое дело.
– Не только.
– Нет, только. Или, скорее, мое и Фила.
– Я обязан беспокоиться, разве ты не понимаешь?
– Ты имеешь в виду насчет того, что я выйду за него?
– Значит, ты собираешься?
– Понятия не имею. Пока мы отлично себя чувствуем в своем нынешнем качестве. Но если я попаду в ад, то это будет мой личный путь и моя ответственность, и ты в этом виноват не будешь.
– Нет, буду. Это будет значить, что я мог что-то сделать, но не сделал.
Хелен рассмеялась, но потом увидела неподдельную боль и тревогу на его лице и остановилась.
– Не волнуйся. Я услышала тебя, и я поняла, насколько это важно для тебя, так что если я отвергну это, то твоей вины в этом точно не будет. Я могу прийти в твою церковь и объявить об этом, если это поможет.
Он переминался с одной ноги на другую. Сердце Хелен заболело за него. Он был слишком молод для этого – чтобы пытаться спасти всех от вечного проклятья и обратить весь мир. Он был таким беззаботным, расслабленным, добрым и сильным, а теперь он стал напряженным, озабоченным, вечно превозмогающим самого себя в попытке сравняться с теми, кто, по ее глубокому убеждению, не стоил и одной сотой его. Кем бы они ни были, они ей не нравились.
– Тебе нравится Фил? Это для меня важно.
– Я его почти не знаю.
– Что ты в нем увидел?
Том пожал плечами.
– Он хороший человек, Том. Согласно представлению большинства людей о том, что значит быть хорошим, он хороший.
– Если ты так говоришь… – Он отвернулся.
– Говорю. Но важнее всего для меня вы – ты и Лиз. Если это действительно тебя расстраивает, я не буду с ним встречаться.
Он снова посмотрел на нее, и его лицо было открытым и взволнованным. А потом он подошел к ней и крепко, быстро ее обнял.
– Ты имеешь право, – сказал он. – Так что давай. Неважно, что я думаю.
Он вылетел за дверь.
Сначала она хотела побежать за ним, но потом остановилась. Том беспокоил ее, потому что он изменился слишком кардинально. Его обращение к этой Иисусовой секте произошло мгновенно, и несколько месяцев он не говорил ни о чем другом, порвал со своими старыми друзьями, проводил все свободное время с новыми, из церкви, стал одержим идеей «спасения и обращения», как пренебрежительно выражалась Лиззи. Но его новообретенная вера как будто бы не принесла ему ни счастья, ни удовлетворения. Наоборот, он постоянно был раздражен и встревожен. Прежний Том был веселым и расслабленным, он вообще мало о чем беспокоился.
Она сделала себе еще чашку чая, задумавшись о том, не поговорить ли ей об этом с Филом. Но это была не его забота. Ее дети были ее, как и его сыновья – его.
Она легла в постель, но не могла заснуть. Она беспокоилась о Томе и впервые за долгое время ощутила, как ей сейчас не хватает Терри, который бы спокойно все рассудил, поговорил бы с Томом, успокоил бы ее, как он всегда делал.
Она уже спала, когда Том выскользнул из своей комнаты и из дома, не включая свет, и провез свой мотоцикл через пол-улицы, прежде чем завести его, боясь побеспокоить ее и потом отвечать на вопросы.
Сорок пять
– У нас на место претендует женщина, – сказал Иэн Дин по дороге на летное поле. – Люси Фрай. Знаете ее?
– Видел пару раз. Короткие темные волосы?
– Лесба.
– И что?
– Просто говорю.
– Я могу донести на тебя за это.
– За что?
Они сидели в машине втроем в полной экипировке, и до конца смены оставалось меньше часа. Шел проливной дождь.
– О чем я только думал? Мне не так сильно нужны сверхурочные.
– Час – максимум, – сказал Лайам Уэстлтон, повернув за угол и подняв колесами фургона стену воды.
– Ну да, и это будет твоя очередь.
– Я не против женщин, лучший стрелок, с которым я работал, была женщина.
Клайв издал какой-то горловой звук.
– Что?
– ПМС начнется сразу же, стоит нам только попасть в передрягу.
– Тебе стоит подкорректировать свое отношение, Раули. В любом случае я просто сказал, что она откликнулась. Ну, вот и приехали. Какой выбираем?
Перед ними было пять ангаров.
– Крайний слева, – сказал Раули.
– Почему?
– Не знаю. Ну, не брать же ближайший, нам нужно немного побегать.
Уэстлтон поехал к ангару, вспахивая рытвины, полные воды, и заросшую травой мягкую землю. Время было послеобеденное. Вокруг никого не было.
– Однажды мы приедем сюда тренироваться и найдем толпы демонтажников и строителей. Рано или поздно тут должны построить дома, место пропадает зря.
– Думай об этом поле как о проклятом месте, Йэн. Никто не знает, что с ним делать. Ладно, давайте уже заезжать. Только этот не подходит, у него крыша наполовину обрушена.
Он развернулся и поехал обратно, ко второму ангару. Машина раскачивалась и подпрыгивала.
– Этот слишком близко к дороге.
– Ни один из них не слишком близко к дороге. И в любом случае какая разница? Что это за суеверия?
Клайв пожал плечами и сразу стал обходить фургон, когда они остановились. Уэстлтон взялся за металлическую решетку, которая закрывала ворота ангара, и поднял ее.
– Тут, видимо, был другой отряд, – сказал он, возвращаясь. – Я думал, она будет тугая, а она поднялась как миленькая.
– Сюда приезжают тренироваться пожарные.
– Понятно. Надо бы проверить, прежде чем завтра еще раз сюда ехать, не совпадает ли у нас время.
Они вытащили из машины снаряжение – длинные деревянные и металлические шесты, веревочную лестницу из стальной сетки. Следом пошли предметы поменьше – в основном инструменты, которые могли им понадобиться. Тренировочный день назначался каждые шесть недель, иногда в другом месте, и тогда это была командная тренировка с упражнениями по лазанию, выламыванию дверей и проникновению. Уэстлтон и Раули достали из машины пару старых дверей, вертикально поставили одну, а другую отнесли к ангару. Они собирались соорудить импровизированный проход из дверей, прикрепленных к шестам.
– Иэн, принеси коробку с замками из-под скамейки, ладно?
Замки и цепи вешались на балки и служили еще одним препятствием, через которое нужно было прорваться.
Серый свет дождливого осеннего полдня худо-бедно просачивался через открытые двери, но в глубине ангара царил сумрак. Они собирались оборудовать кое-какое освещение с утра, но часть тренировки все равно должна была пройти в полутьме с прикрытыми дверями.
– Ладно, давайте сложим все наши причиндалы здесь и накроем чем-нибудь. Не то чтобы кто-нибудь мог особо заинтересоваться…
Они переносили вещи с места на место, изредка переговариваясь. Ветер хлестал дождем по бокам ангара.
Они сложили в углу последние деревянные шесты и двери, накрыли их брезентом и уже собирались уходить, когда Раули сказал:
– Вы это слышали?
– Нет.
– Что?
– Мне показалось, что я что-то слышал вон там.
– Птицы. Тут птицы устраивают гнезда, под крышей.
– Понятно.
– Ты что, испугался?
– Не. Видимо, нужно уши прочистить. Обращусь к нашей медслужбе, если станет хуже.
Но когда они уже подтащили створки ворот, Лайам Уэстлтон остановился и оглянулся назад.
– Что?
– Слышали, как будто какой-то свист?
– Да, я же сказал, это у меня в ушах. Пошли.
– Давайте уже, я хочу домой, у меня тренировка. – Иэн Дин играл за сборную региона по футболу в стартовом составе.
Они захлопнули двери, опустили решетку, загрузились в машину. Дождь почти прекратился, но небо было белесо-серого цвета вскрытой устрицы, а дождь хлестал по глубоким лужам и трепал траву.
Уэстлтон положил руку на ключ зажигания, но внезапно остановился.
– Ну, поехали уже.
– Если там что-то было, то нам лучше проверить.
– Ничего там не было.
– Все равно. Я загоню машину прямо внутрь, и мы осмотрим там все с фонариками. Меньше всего я хочу, чтобы туда залезли.
– Может быть, лиса, – сказал Иэн. – Тут лисы повсюду, когда посуше, их даже можно учуять.
– Открывайте ворота.
Клайв Раули медленно вышел из фургона и споткнулся, зацепившись за собственную ногу.
– Черт!
– Давай-давай.
– Я лодыжку подвернул.
– Тебе не больно.
Но Раули прыгал на одной ноге, держась за бок фургона.
Уэстлтон вздохнул.
– Ладно, залезай обратно внутрь. Оставим все как есть.
– Скорее всего, там ничего, шеф.
Двое других помогли Раули забраться на приступку фургона и усадили на скамейку, где он стал тереть свою лодыжку и тихо бормотать:
– Уши. Лодыжка. Карандаш есть? Нужно составить медслужбе список.
– Ха-ха.
Лайам Уэстлтон развернул фургон и поехал в сторону дороги.
Сорок шесть
Он потратил неделю на то, чтобы все спланировать. Она прервала с ним всякое общение – ни слова, ни письма, ничего. И она, и все члены ее семьи. Он чувствовал себя так, будто в их глазах он больше не существовал, они как будто вымели его из своей жизни и из своей памяти.
Он не готов был с этим мириться. Но он никуда не торопился. Его ярость была как пылающий огонь, но он подождал до тех пор, пока он утих и превратился в маленький, дрожащий, раскаленный добела уголек, который, как он знал, он мог контролировать. Ведь контроль необходим. Он начал бегать, отправлялся в целые походы до Болот, гулял по лесам у Старли и стрелял в голубей, а после голубей он собрал шесть пустых консервных банок, поставил их в ряд и стал стрелять по ним до тех пор, пока не смог попасть в шесть подряд без единого промаха. Когда одна из них падала, это был один из них. Ее отец. Мать. Сестра. Бабушка. Маленький брат. Потом она. Она каждый раз была последней. Когда он укладывал их всех, он устанавливал их снова в том же порядке и снова начинал стрелять.