Истина заключалась в том, что она была врачом. Просто врачом. Она так же плохо понимала, как пережить то, что твой любимый умирает от опухоли мозга, как и любой из ее пациентов, возможно даже хуже, потому что она понимала слишком много, она следила за симптомами, все интерпретировала. «Мне нужно просто смириться с этим. Смириться и принимать все как есть. Я разве не сама всегда так говорю? Каждый день принимайте только этот день».
Она поставила вино обратно в холодильник. На полке над ним стояли лекарства Криса. Она отнесет их наверх позже.
Она знала, как выглядят комнаты с умирающими больными: бесконечный звон бутылочек с лекарствами, кислородные баллоны, капельницы. Так же будет и здесь? Останется ли Крис? Сможет ли она с этим справиться? А дети?
Ветер пронесся по загону и ударил в окна кухни, когда на подъездной дорожке у дома описали дугу автомобильные фары. А потом на кухню ввалился Саймон, отряхиваясь от дождя.
– Привет, Крис, приятно снова видеть тебя дома. Как дела?
Кэт затаила дыхание, ожидая очередной вспышки ярости, испепеляющего комментария. Она снова достала бутылку вина, но Саймон покачал головой, плюхаясь на диван рядом со своим зятем.
– Более или менее, – сказал Крис. – Стало лучше, когда вернулся сюда. Чертовы больницы.
– Будет тебе уроком, чтобы зря не посылал туда людей.
– И то правда. Но уж если ты спросил, то с моей головой все гораздо лучше. Давление действительно уменьшилось. И я думал, что послеоперационные боли будут намного страшнее. Выходит, человеку можно распилить череп без особых неприятных последствий.
– Я это запомню.
– Меня мутит, но есть хорошее лекарство от тошноты. Я устаю, ну и что дальше, мне никто не мешает лечь спать. Так что в целом да, я в порядке.
«Почему? – думала Кэт, задергивая шторы, чтобы заглушить грозу. – Почему он не может со мной так разговаривать? Почему он мне не сказал? Почему он может говорить все это Саймону без всяких проблем, а мне нет? Я не понимаю, что здесь происходит, и меня это не устраивает. Мне больно».
– Кофе?
Она кивнула.
– Как ваше преступление? – спросил Крис.
Они болтали об этом так, как болтали всегда, не стесняясь друг друга, легко и непринужденно. И когда она слышала, как Крис смеется, выругивается, подкалывает ее брата, ей казалось, что ничего плохого на самом деле не случилось, все было хорошо, как и прежде. Ничего не изменилось.
Только когда Саймон стал говорить о том, как в полиции все сходят с ума из-за этого стрелка, который где-то там расхаживает на свободе и планирует бог знает что делать дальше, она взглянула на Криса и увидела его лицо, худое и осунувшееся, и его странное, как будто озадаченное выражение.
– Мы достигли переломного момента, под нашей ответственностью целая чертова ярмарка с кучей семей с детьми, у нас на носу королевская свадьба в соборе, и этот хренов стрелок обеспечил нам полный джекпот. Я редко теряю сон из-за чего-нибудь, но сейчас я просыпаюсь, не дожидаясь рассвета. Мы должны остановить его! – Он ударил ладонью по ручке кресла. – Мы должны взять его!
Повисла недолгая тишина, а потом Крис спросил:
– О чем ты говоришь? Какой стрелок?
– Опухоль мозга влияет на твою память? – спокойно спросил Саймон.
Кэт в ужасе замерла, ожидая, что Крис сейчас вспыхнет от ярости, как он делал по несколько раз на дню по гораздо, гораздо более мелким поводам.
Но он только пожал плечами и сказал:
– Очевидно.
Вскоре после этого он пошел прилечь, от его лица отлила вся кровь, он был настолько изможден, что Кэт пришлось помочь ему умыться и раздеться. Он свернулся в своей постели и с тихим стоном заснул.
– Ты сможешь остаться? – спросила она Саймона, который переключал каналы на телевизоре в маленькой комнате, когда она спустилась.
– Никак не получится, но я выпью еще кофе.
– Мы с Джудит собирались сводить детей на ярмарку, но теперь я сомневаюсь, насколько это безопасно.
– Безопаснее некуда. У нас все под контролем. Даже не думай о снайпере, у тебя больше вероятность нарваться на карманника.
– Надеюсь, ты прав. Положи уже этот чертов пульт.
– Извини. Крис плохо выглядит, но, кажется, настрой у него бодрый.
– Тебе кажется.
– Что они говорят?
Она пожала плечами.
– Они не будут ничего говорить. Мы можем обсудить что-нибудь другое?
– Зависит от того, что?
– О, тебе не захочется, но ты меня выслушаешь. Две «Дж». Джудит Коннолли. Джейн Фитцрой.
– Ничего не выйдет, старушка. Хочешь еще бокал вина?
– Сядь.
Но он уже вышел из комнаты. Она услышала, как наполняется чайник, льется в бокал вино, хлопают дверцы шкафов. Нет, подумала она, он снова вывернется, как обычно. И внезапно ей стало все равно. С нее было достаточно. Она устала. Пусть Саймон сам заботится и себе и думает об их отце что хочет.
Он вернулся.
– Скажи мне, что это за человек, который стреляет в людей без разбора? Он либо сумасшедший, либо очень обозленный. Но обозленный на что?
Саймон испытующе посмотрел на нее. Выпил. Помолчал. «Нет, – подумала Кэт. – Ничего не выйдет, как ты и сказал».
– Мы не знаем наверняка, что это один человек.
– Что, два стрелка?
– Такое может быть. Как говорится, полиция должна рассматривать все варианты. Я думаю, он один. Он может пользоваться винтовкой, он может пользоваться пистолетом. Он может стрелять с близкого расстояния, может с дальнего. Начальница хочет, чтобы мы пригласили профайлера. Я против, я считаю, что они бесполезны. Я могу составить профиль этого парня не хуже любого. Мужчина. Одиночка. Знаток оружия. Озлоблен на женщин – он убивает только молодых женщин. Умный. Организованный. Атлетичный. Хорошее зрение. Не выделяется в толпе. Местный – он хорошо знает округу. Психопат. С ясной головой – не на наркотиках, скорее всего, не пьет, или очень мало. Хорошо умеет заметать следы. Это элементарно, если знаешь как. А теперь иди, поймай его.
– Что вы собираетесь делать?
– Ждать, пока он оступится. Пытаться быть на шаг впереди – думать, как он. Вот это сложно. – Он покачал головой.
– Ты такое обожаешь.
– Да. Ты этого не слышала, но да… такое мне нравится. Я извращенная и испорченная натура?
– Нет. Тебе интересно изучать человеческую природу и преодолевать сложности.
– Точно. Пора мне идти. Господи, у меня это в голове не укладывается. Эта семья не заслуживает еще одной… – он остановился.
– Смерти. Ты можешь это сказать.
– Да… – Он заключил ее в свои объятия. – Он может поправиться?
– Нет, – сказала Кэт, крепко прижавшись к нему на секунду. – Никаких шансов. – Она отстранилась от него, подошла к телевизору и выключила. Оглянулась. «Скажи это, – подумала она. – Скажи».
– Не выкидывай все в трубу, Сай. Не прячься от своих чувств. Они могут никогда не вернуться снова.
Но он развернулся, ничего ей не ответив, и она знала, что так он и сделает.
Пятьдесят один
Орган издал единственную ноту – сигнал, чтобы все обернулись и посмотрели. И, конечно, она была красавицей: Челси Фишер, самая красивая невеста за всю историю, как и каждая невеста. Ее мать хотела сама сшить платье, сказала, что покупать платье в обычном магазине – это пустая трата денег, но оно было не из обычного магазина, оно было дизайнерское, они с невесткой специально ездили в лондонский шоурум. Понадобилось четыре примерки. Неважно, сколько оно стоило, никому не обязательно это знать, особенно ее матери, и если даже за эту цену можно было обставить полкухни, то кого это волнует? Прямо сейчас – никого. Ни ее мать. Ни Эндрю, который становился то пунцовым, то белым как мел, когда смотрел на нее. Никого.
Оно было тесное и облегало ее так, что она с трудом могла ходить, и еще было сужено книзу, и был длинный шлейф, как у русалки, и она вся переливалась – тоже как русалка; ткань являла собой какую-то невероятную, сияющую, сверкающую, мерцающую субстанцию, которая как будто слилась с ней, словно стала второй кожей. Топ был похож на чешую, обернутую вокруг ее талии, а руки оставались открытыми, только на плечах была легкая накидка, как будто из гусиного пуха. Она посмотрела на себя в зеркало, посмотрела на миниатюрную блестящую тиару, на пенящуюся вуаль, а потом упорхнула, стала порхать под руку с дядей Реем, потом пропорхнула мимо Линдси, Флика и маленькой Эми по узкому проходу, навстречу Энди и отцу Бреннеру, на лицах которых красовались широченные улыбки. Она пропорхнула мимо них всех, мимо шляпок и перьев, вуалеток и розового жоржета, лавандового крепа и черно-белых и фиолетовых галстуков. Она порхала. У матери Эндрю по лицу лились слезы. Она протянула руку, чтобы дотронуться до летящего шелка, и тонкого газа, и гусиного пуха, когда она плыла мимо.
Порхала.
Галстук Энди выглядел неаккуратно. Булавка съехала. Она хотела потянуться к нему и поправить, и ее руки затряслись, и мелкие гипсофилы по краям ее букета задрожали. Эндрю улыбался.
Отец Бреннер весь сиял. Позади нее все гремело и скрипело, пока гости усаживались, но она порхала. Все еще порхала. Стоящая за ее спиной маленькая Эми зашептала, спрашивая, что ей делать дальше. Линдси зашептала ей в ответ. Энди дотронулся до своего галстука.
Она продолжала порхать.
Священник заставил их почувствовать себя единственными людьми на всем белом свете, и уж точно единственными, кого он когда-либо женил. Он посмотрел им в глаза и улыбнулся, а когда он произнес несколько слов от себя, все рассмеялись. «Как тепло», – подумала Челси. Это была очень теплая церемония, как будто они были в объятиях счастья и смеха, а потом, когда священник объявил их мужем и женой и они повернулись, они оказались в объятиях аплодисментов, которые звоном разнеслись по маленькой светлой церкви.
То, что ее поразило больше всего, когда она крепко взяла Эндрю за руку и пошла вместе с ним по узкому проходу, – это как быстро все закончилось. Месяцы и недели подготовки, долгое планирование самой службы, белоснежные распечатанные открытки с серебряными лебедями, две репетиции – и вот все закончилось, пролетело, прошло, и теперь они женаты. Двери в дальнем конце церкви уже были открыты, и за ними она видела яркий свет солнца на белой свадебной машине. Они шли навстречу этому свету, и это было так, как если бы они шли навстречу своему светлому будущему. Все было правильно.