Мать Нэнси произнесла:
– Это чудо. Это просто удивительное чудо.
– Это определенно хорошие новости, – сказала Джейн. Ей становилось не по себе, когда люди заговаривали о чудесах, особенно сразу после важных операций или на ранних стадиях серьезной болезни. И что такое вообще чудо? Она подумала о Крисе Дирбоне, которого не ждали хорошие перспективы, или приятный сюрприз, или чудо. Она вгляделась в юное лицо Нэнси. Она выглядела бесконечно далекой, бесконечно хрупкой.
– Вы прочтете благодарственную молитву? Бог был так добр к нам, он сдержал свое обещание. – Мать Нэнси была евангельской христианкой, непоколебимо преданной своей основанной на Библии вере, и ее лицо светилось благостью, когда она держала руку своей дочери.
Все гораздо сложнее, хотела сказать Джейн, все никогда не бывает так очевидно, мы никогда не должны искать простых ответов. Но она не могла сказать ничего такого. Она мягко опустила руку на лоб Нэнси и благословила ее.
– Я приду завтра с утра, – сказала она. – Проверю, как она себя чувствует. Первые дни, сами знаете.
– Она полностью оправится. Мы можем на это надеяться.
Джейн улыбнулась и выскользнула из палаты.
По пути обратно в колледж ее стало обуревать беспокойство, не высказалась ли она слишком негативно и не выказала ли сомнение в искренней вере матери. Как она могла быть священницей Церкви Англии, если не принимала то, что чудеса случаются и что молитвы бывают услышаны? Она верила в силу молитвы. Но чудеса – что это такое? Редкость – это уж точно. Медицинский диагноз, который оказался слишком пессимистичным, когда в результате все сложилось гораздо лучше, чем кто-то смел надеяться и ожидать, – это было объяснимо, и это был повод для радости и благодарности, но это не было чудом. В больнице можно было увидеть счастливые и печальные исходы каждый день – она сама сегодня стала свидетельницей и того, и другого. И все же она отвергала веру этой женщины и корила себя за это.
Она припарковала машину и задумчиво зашагала по двору колледжа. Было тихо. В воздухе пахло по-осеннему, хотя было тепло, и тут и там плясали маленькие облачка гнуса и мошкары. Она знала, насколько ей повезло, что она имеет право занимать несколько комнат в колледже, работая замещающим капелланом и здесь, и в больнице, и при этом может писать свою докторскую диссертацию. Она совершила так много ошибок, столько раз сворачивала не туда, постоянно приходила к выводу, что выбранные ею профессии – не для нее. А сейчас у нее было и личное пространство, и время. Она надеялась, что теперь наконец сможет доказать, что достаточно хороша – хороша для того, чтобы оправдать надежды, которые на нее возложили («в который раз», – подумала она). Она удивлялась, почему уверенность, которая была так сильна, когда она решила стать священницей, так стремительно ослабла.
К двери ее комнаты была пришпилена записка: «Дорогая Джейн, не согласишься ли ты выпить со мной завтра чаю в четыре тридцать? Надеюсь, у тебя все хорошо, и ты комфортно обустроилась. С наилучшими пожеланиями, Питер». Такая изысканная вежливость со стороны старшего капеллана вместе со словами «чаю в четыре тридцать» заставили ее улыбнуться. Некоторые вещи не меняются.
На ужине присутствовали всего несколько человек, и она осталась в общей гостиной, чтобы поддержать разговор, до начала десятого. Она почти никого не знала, но в колледже знакомились легко, и возвращалась она в свою комнату в хорошем настроении, планируя в ближайший час поработать, а потом позвонить Кэт Дирбон. Но прежде она включила телевизор, чтобы посмотреть новости. Когда появилась картинка, на экране возникло лицо Саймона Серрэйлера крупным планом. Джейн стояла и смотрела на него, взволнованная одновременным ощущением его близости, как будто он был здесь и разговаривал с ней, и невероятной отдаленности.
Он выглядел спокойным и уравновешенным, но становился мрачным, когда ему задавали вопросы про стрельбу в Лаффертоне. Было очевидно, что Саймона прижали к стенке, но в то же время нельзя было не отнестись с пониманием к общественности, которая негодовала из-за того, что по городу катится волна кровавых убийств, а полиция как будто бы ничего не делает, чтобы это остановить. Но в следующее мгновение Джейн увидела Саймона не там, под лучами телевизионных софитов, а за окном своего домика, где обезумевший от горя мужчина удерживал ее: как Саймон разговаривал с ним, пытался его успокоить, и потом, когда ее наконец выпустили, как он дождался ее и утешил. Она вспомнила единственный вечер, который они провели вместе. Она состряпала нехитрый ужин. Ей было хорошо рядом с ним, но в последний момент она отвергла его, отступила, смущенная и неуверенная, все еще шокированная тем, что с ней произошло. Она не должна была давать Саймону шанс, и она знала это, потому что ему была в тягость настоящая близость, ее поведение его удивило и ранило. Он не понял, почему, несмотря на такой громадный риск с его стороны, ему все равно отказали.
Потом, после отъезда из Лаффертона, в последние выходные перед тем, как отправиться в аббатство, она написала ему длинное и очень деликатное письмо, в котором пыталась извиниться и объясниться. Она так его и не отправила.
Телефон звонил очень долго, прежде чем Кэт ответила.
– Это Джейн.
– Извини, я была наверху с Крисом.
– Я по этому поводу и звоню. Как дела?
Кэт вздохнула.
– Подожди, дай мне присесть. Я рада, что ты позвонила.
– Хорошо, но всегда говори, если время неподходящее или ты не в силах разговаривать об этом. Я не хочу навязываться.
– Ты совсем не навязываешься. Но ладно, я обязательно скажу. Он очень плохо себя чувствует… У него слишком резкие перепады настроения, и он постоянно спит. Понятно, он на сильных препаратах, к тому же у него было три сеанса радиотерапии.
– Это помогает?
– Пока сложно сказать. Но у меня сомнения.
– Ты сказала детям?
– О да. Столько, сколько смогла. Сэм понимает… но он молчит об этом. Хотя постоянно пытается быть рядом со мной и много сидит дома. Ханна – я даже не знаю. Она просто маленькая егоза, я не уверена, что она серьезно это восприняла. Я не могу сказать им, что он умрет, Джейн… Я сказала, что не уверена, что он поправится, но это не одно и то же. Сэм смотрит на меня. Я знаю, что он думает. Феликс, естественно, еще слишком маленький, но он заметил, что ему нельзя больше скакать на Крисе, как раньше. Мне приходится держать его подальше, он слишком шебутной. Сегодня у нас был папа. Он не особо чуток, как и всегда. Джудит не смогла прийти, она уехала в Эдинбург повидаться с дочерью. С ней было бы проще, она сглаживает острые углы в общении с отцом. Но потом пришел Саймон, и он единственный, кто подобрал ключик к Крису… его как будто вообще ничего не смущает. Они просто разговаривают. Он может сказать что угодно, и Крис принимает это.
– Я только что видела его в новостях.
– Я пропустила. Криса тошнило, ему нужен был таз. Как Сай держится?
– Очень профессионально. Но хмуро.
– Они в полном раздрае. У них ни одной зацепки, Джейн, этот парень водит их за нос. Ты с ним связывалась?
– Нет.
– Думаю, он будет рад.
– Посмотрим. Может, когда они с этим разделаются.
– Этого может не случиться никогда. Как Кембридж?
– Прекрасно. Мне нравится. Мне все нравится. Все правильно, Кэт… и я просто хочу, чтобы все так и было. Я сделала очень много ошибок.
– Не твоя вина.
– А чья?
– Мне надо идти, Крис зовет. Звони еще, ты будешь мне нужна.
Джейн подошла к окну и открыла его. Воздух пах влагой и землей. Одно или два окна горели, но стояла почти полная тишина.
Она не могла выкинуть Саймона из головы. Его лицо было на экране телевизора. Его лицо, на которое она подняла глаза и в которое вглядывалась на похоронах Карин. Его лицо в тот далекий момент, когда он говорил, что хочет чаще видеть ее, сидя после ужина в ее домике в Лаффертоне.
Но она проделала долгий путь через всю страну, чтобы убежать от него, чтобы начать новую жизнь. И она хотела этой новой жизни. Она казалась правильной. Она не хотела переживать день за днем с образом Саймона Серрэйлера в голове, маячащим где-то на задворках ее сознания.
Пятьдесят четыре
– Это на хрен смешно, – негодовал Клайв Раули. – Это как раз то, чем должна возмущаться общественность. Если пресса об этом пронюхает…
– Застегни ремень, будь добр.
– Я к тому, что у них есть полное право задавать вопросы. Я задаю вопросы, тебе бы следовало задавать вопросы.
– Ну а я не задаю. Так, поехали-ка на Старли-роуд, посмотрим, кого мы сможем поймать за разговоры по мобильному за рулем.
Клайв недовольно фыркнул. Их отправили следить за дорожным движением.
– Да, времена изменились.
– Еще как! Я к тому, что мы хорошо обученные офицеры спецназа, какого черта мы на подхвате у дорожной полиции?
– Ресурсы.
– У них всегда находится куча денег, чтобы отыскать эти самые ресурсы, когда нужно охранять чертову королевскую семью.
– Если говорить откровенно, то на это брошены далеко не только наши силы, и тем более это всего на один раз.
– Нет, не на один, это происходит каждый раз, когда они что-нибудь открывают или объявляют.
– Я слышал, что свадьба считается частным мероприятием, так что они сами заплатили за свою охрану.
– Ну да, конечно.
– Боже, какой же ты циник, Клайв.
– Нет, я просто хочу выполнять работу, к которой меня готовили. Когда по улицам бегает вооруженный псих, до них могло бы дойти, что мы должны быть в постоянной готовности.
– То есть сидеть и играть в карты. Вот этот выглядит подозрительно… спорим, у него нет страховки – только посмотри на него.
– Остановить его?
– Почему нет? Кажется, он угрожает дорожному движению. – Лайам включил мигалку и сирену и увеличил скорость, чтобы обогнать парня, который ехал на старенькой перекрашенной «Фиесте». – Так, пацан, давай-ка с тобой разберемся.