– На участке его нет, ваше высокопреосвященство.
Архинаместник сердито хмурится, директор корчится под его взглядом.
– Вы как будто говорили, что в этот день он обычно работает в лаборатории?
– Так точно, ваше высокопреосвященство.
– Почему же его нет?
– Не представляю, ваше высокопреосвященство. Он никогда не менял расписания без моего ведома.
Молчание.
– Мне это не нравится, – сообщает наконец архинаместник. – Очень не нравится. – Он поворачивается к служкам: – Бегом в центр, отправьте полдюжины верховых на его поиски.
Служки кланяются, издают синхронный писк и исчезают.
– Что же касается вас, – повернувшись к перепуганному бледному директору, говорит архинаместник, – то, если что-нибудь случится, вы за это ответите.
Величественный и гневный, он поднимается и шествует к выходу.
Наплыв: монтажная композиция.
Лула со своей кожаной сумкой на плече и доктор Пул с ранцем, состоявшим на вооружении в армии еще до Этого, карабкаются через обвал, перегородивший одну из великолепно спроектированных автотрасс, которые еще бороздят отроги гор Сан-Габриэль.
Открытый всем ветрам гребень горы. Двое беглецов смотрят вниз, на необозримый простор пустыни Мохаве.
Следущий кадр: сосновый лес на северном склоне. Ночь. В пробивающейся сквозь кроны полосе лунного света доктор Пул и Лула спят, укрывшись домотканым одеялом.
Скалистое ущелье, по дну которого течет ручей. Любовники остановились: они пьют и наполняют водой бутылки.
А теперь мы в предгорьях, лежащих выше уровня пустыни. Идти среди кустиков полыни, зарослей юкки и можжевельника несложно. В кадр входят доктор Пул и Лула; камера следит, как они шагают по склону.
– Натерла ноги? – озабоченно спрашивает доктор Пул.
– Нет, ничего, – бодро улыбается Лула и качает головой.
– Думаю, нам нужно скоро делать привал и перекусить.
– Как скажешь, Алфи.
Он извлекает из кармана старинную карту и изучает ее на ходу.
– До Ланкастера еще миль тридцать, – говорит он. – Восемь часов ходу. Нужно подкрепиться.
– А как далеко мы будем завтра? – спрашивает Лула.
– Немного дальше Мохаве. А потом, по моим расчетам, нам потребуется не меньше двух дней, чтобы пересечь Техачапи и добраться до Бейкерсфилда. – Он засовывает карту в карман и продолжает: – Мне удалось выудить из директора довольно много всяких сведений. По его словам, на севере люди относятся весьма дружелюбно к беглецам из Южной Калифорнии. Не выдают их даже после официального запроса правительства.
– Слава Вел… то есть слава Богу! – восклицает Лула.
Снова наступает молчание. Вдруг Лула останавливается:
– Смотри! Что это?
Она протягивает руку, и с точки, где она стоит, мы видим невысокую юкку, а под ней – изъеденную ветрами бетонную плиту, которая нависла над старой могилой, заросшей сорной травой и гречихой.
– Здесь кто-то похоронен, – говорит доктор Пул.
Они подходят ближе; на плите, снятой крупным планом, мы видим надпись, которую читает за кадром доктор Пул:
Уильям Тэллис
1882-1948
В кадре снова двое влюбленных.
– Должно быть, он был очень печальным человеком, – говорит Лула.
– Может, не таким уж печальным, как ты думаешь, – отвечает доктор Пул, снимая тяжелую укладку и садясь на землю рядом с могилой.
Пока Лула достает из сумки хлеб, овощи, яйца и полоски вяленого мяса, доктор Пул листает томик Шелли.
– Вот, нашел, – наконец говорит он. – Эта строфа идет после той, что выбита здесь.
Краса, все приводящая в движенье,
Свет, чья улыбка вечно молода,
И милость, что проклятию рожденья
Не уничтожить, – ты, любовь, тверда,
Сквозь жизни ткань, что долгие года
Ткут человек и зверь, земля и море,
Горишь светло иль тускло, но всегда
Желанно – ты, со смертной тучей споря,
Ее развеешь надо мной в просторе.
Наступает молчание. Лула протягивает доктору Пулу крутое яйцо. Он разбивает его о надгробие, принимается чистить и бросает белые кусочки скорлупы на могилу.