— Всего одно отличие?
— Господи, но если вы — потомственные интеллигенты, то зачем же вам обязательно отличаться и подчеркивать свои отличия?!
— Хммм… — хмыкнул Мардарий, — не знаю, как у вас на Материке, Полуострове или еще где, а у нас субординация между разными слоями населения — наипервейшее дело. За нарушение судят по всей строгости, как и за нарушение одиннадцатой… Ой! — тут Мардарий вдруг осекся.
«Ага! Значит, у них какая-то одиннадцатая есть. Статья, наверное, — моментально догадался Борис Арнольдович, тоже проницательный мужик, — и значит, Мардарий нечаянно об этом сболтнул…» Борис Арнольдович решил попытаться как-то затушевать оплошность младшего председателя, чтоб тот не переживал.
— Хорошо-хорошо! Спасибо вам, Мардарий, ммм… простите, как ваше отчество?
— Ну, это излишне! — Оказывается, руководящий обезьян даже умел смущаться и казаться трогательно-беззащитным. — Я моложе тебя, и отчество мне еще не полагается.
— Прекрасно. Стало быть, спасибо вам, Мардарий. Я ваши советы с благодарностью принимаю к сведению. Не соблаговолите ли еще о чем-нибудь меня проинформировать? Например, где сейчас Нинель, ей же оберпредседателем паек был обещан? Или неувязка какая?
— Ну-у, сразу «не соблаговолите ли…», — еще больше смутился Мардарий, — брось ты это, разговаривай нормально, только за рамки не выходи и все. С Нинелью действительно неувязка вышла. Пока один паек пришел. Завтра, думаю, оба придут. Тогда уж ей можно будет не ходить на пастбище. А что касается другой информации, так я прямо не знаю…
— Я тем более.
— Верно… Однако дело в том, что у меня еще нет относительно тебя конкретных полномочий.
Мардарий вдруг сделался каким-то немного несчастным, и Борису Арнольдовичу захотелось пожалеть его.
— На нет и суда нет. Давайте тогда просто посидим. Молча. Раз уж вам непременно нужно меня караулить, а говорить ничего нельзя.
— А как ты догадался, что я тебя караулю? А я тебя вовсе не караулю, подумаешь, больно надо мне тебя караулить, словно у меня других дел нет, а я, между прочим, за порядок в целом отвечаю, я, между прочим, могу вовсе на КПП уйти и там весь день просидеть!
Конечно же, младший председатель даже не двинулся с места.
— Что-то жарко становится… — непринужденно зевнул Борис Арнольдович. — У вас всегда, что ли, так жарко в полдень?
Он зевнул непринужденно, а сам уже и за такие нейтральные слова опасался. Черт знает, какие еще нелепости на Острове существуют.
— О да! — обрадовался Мардарий. — У нас всегда к полудню жара становится невыносимой, да еще снизу тяжелый болотный дух идет. Сейчас лучше всего подняться на верхние ярусы, там свежий ветерок и простор. Сейчас, чтоб ты знал, и на пастбищах прекратили кормежку. Отдыхают наверху. Балдеют. Кто книжки читает, кто устные стихи придумывает, кто музыку. А кто и просто спит, подставив благодатному ветерку сытое брюхо… Пошли тоже наверх?
У Бориса Арнольдовича прямо язык зачесался, но он удержался от вопросов. Уяснил накрепко — все ответы гораздо легче получить, не спрашивая, а умело ведя повествовательную речь. Он развел руками, дескать, рад бы наверх, да не знаю, что из этого получится, развел руками и чуть не сверзился в болото.
— Вот, — Борис Арнольдович судорожно улыбнулся, — а вы говорите — наверх…
— Конечно, — улыбка у Мардария была до ушей, впрочем, в этом мире каждый имел рот размером в два кулака, — ты бы хотел всего враз, а всего враз не бывает! Надо постепенно, не спеша, не стремясь добиться сразу многого. Неужели там у себя, не знаю, на Полуострове, не знаю, на Материке, никогда по деревьям не лазал? Ну, в детстве-то? Совсем, что ли, забыл, как это делается?
«Ага, ты тоже не прочь все разузнать, не задавая прямых вопросов. Хитрый Митрий. В смысле, Мардарий…»
— Да было, конечно, лазал. Но один раз полез и свалился. А потом два месяца на вытяжке да еще хромал с полгода. Какой-то сложный перелом. С тех пор, сами понимаете, интереса к этому делу более не возникало. Так что навык, можно считать, — нулевой. Да еще комплекс на этой почве. Не-е-т, уж лучше от жары мучиться, чем с переломанными костями валяться. У вас небось со здравоохранением не очень?
Насчет здравоохранения Мардарий пропустил мимо ушей. А может, и не услышал, увлеченный замыслом затащить Бориса Арнольдовича под небеси.
— Да пустяки, не дрейфь, я тебя подстрахую, вот ставь эту ногу сюда, этой ногой берись за ту ветку, подтягивайся!..
— Нет-нет. Да мне и не подтянуться, а вдруг пальцы раскроются. Впрочем, я, конечно, могу, пожалуйста, если вы настаиваете, но имейте в виду, Мардарий, если свалюсь, вам же потом головы не сносить.
— Ну, ты о моей голове не беспокойся! Моя голова — не твоего ума дело! Не воображай, будто ты для нас такая ценность, что за тебя могут наказать младшего председателя! — Это Мардарий счел нужным опять напомнить о субординации.
— Да мне плевать на ваши порядки! Я, в конце концов, не ваш подданный!
— Ррр, — сказал Мардарий.
И Борис Арнольдович увидел такие клыки, какие накануне видел у тигра.
— Ррразорву за такие слова… А ну, марш наверх!
— Подчиняюсь насилию…
И полез Борис Арнольдович в указанном направлении. Так или иначе этому нужно было учиться. Так или иначе.
— Конечно, вам хорошо, — ворчал он, поднимаясь, — у вас, конечно, и ноги, как руки, и руки, как ноги. Да еще хвост вон какой. Попробовали бы вы на земле за мной угнаться. Или, например, в море. Вплавь.
— Ничего, — доносилось снизу, это Мардарий следовал по пятам, готовый поймать Бориса Арнольдовича на лету и наверняка способный на это, — поживешь на Острове, и у тебя все будет. И хвост, и ноги, как руки, и мех по всему телу. Так что, может, и ты со временем выйдешь в младшие председатели. Или даже в оберы. Но для этого нужно уметь лазать по деревьям и прыгать с ветки на ветку. Зато уметь плавать, наоборот, не нужно. Потому, что это противоречит… Не скажу чему.
«Важно, что противоречит, — подумал Борис Арнольдович, — а что касается хвоста и меха, то это ты, друг, заливаешь…»
Действительно, принять всерьез слова насчет хвоста и прочего Борису Арнольдовичу тогда и в голову не пришло. Слишком это диким показалось. Гораздо дичее прочего. Но не дичей же параллельного мира?..
— Все. Дальше не пойду, хоть что со мной делайте, — сказал Борис Арнольдович, устраиваясь поудобней в обширной развилке, — дальше ветки слишком тонкие.
— Говоришь так, будто что-то понимаешь в ветках. Да ладно, для первого раза достаточно. Я же говорю, постепенно всему научишься, все трудности преодолеешь. Зато посмотри теперь, какая красота кругом!
Мардарий, балансируя, прошел по толстой ветке до того места, где она угрожающе прогибалась, качнулся два раза и непринужденно перемахнул на соседний фикус. Где улегся в таком же гамаке из прутьев, в каком переводил дух его подопечный.
Борис Арнольдович вытер с лица обильный пот, слегка приподнялся на своем ложе, что еще там, дескать, за красота, какая такая особая красота может быть на вашем обезьяньем острове, осмотрелся вокруг, и, как говорилось в старину, дух его занялся. Настолько то, что виделось с высоты, превосходило то, что виделось с нижнего яруса.
— Действительно, красиво, — похвалил Борис Арнольдович увиденное, и Мардарий опять заулыбался во весь значительный рот, словно имел какое-то личное отношение к сотворению обозреваемой панорамы, — действительно, зачаровывает… Насколько хватает глаз — тропическое буйство. Но где горы? Реки где? Нету, что ли?
— Все есть. И горы. И реки. Две реки. Все со временем увидишь.
Несколько минут они лежали молча. Твердые ветки давили, впивались в тело. Постоянно хотелось переменить позу. Зато Мардарий чувствовал себя, по-видимому, прекрасно. Даже временами казалось, что он вообще уснул. Но когда Борис Арнольдович переворачивался с боку на бок, а делал он это часто, младший председатель всякий раз открывал глаза и глядел вопросительно-строго. Вероятно, если бы ему хотелось выяснить тайные намерения подопечного, он бы легко притворился спящим и подсматривал. Но, судя по всему, Мардарий лишь хотел удержать подопечного от неправильных действий, давал понять ему, гляди, мол, я сохраняю бдительность, не лезь на рожон. Что, конечно, было вполне благородно с его стороны. Борис Арнольдович это прекрасно сознавал, а все равно, помимо собственной воли, раздражался.
— Да отдыхайте спокойно, Мардарий! Я при всем желании никуда не сбегу! Я даже не представляю, как буду самостоятельно вниз спускаться, не то что совершать побег. Вам, возможно, вертолет вызывать придется.
На слово «вертолет» Мардарий не прореагировал никак. Неясным осталось, знает он его или не знает.
— Так что не убегу, не бойтесь!
— Вот еще, — хмыкнул младший председатель, — стану я бояться!
И он демонстративно отвернулся от Бориса Арнольдовича, хотя каждый раз напрягался весь, едва слышал какое-нибудь шевеление.
Наконец Борис Арнольдович нашел удобное положение. Пристроился так, что нигде ничего больше не давило, и расслабился, не рискуя свалиться вниз. Но стоило ему расслабиться, как в голову полезли тоскливые мысли.
Борис Арнольдович стал с тоской думать о Наташе, детях, он даже о некогда постылой работе стал думать с каким-то неведомым раньше умилением, даже об обскакавшем его сокурснике Алексее Николаевиче стал думать с нарастающим умилением и до того доумилялся, что из-под плотно закрытых век вдруг опять хлынули слезы. Борис Арнольдович заплакал третий раз за одни сутки после того, как не делал ничего подобного много лет!
Он плакал и чувствовал, как накопившаяся в горле горечь разбавляется обильными слезами и становится легко дышать, словно только что родился на свет. Он плакал, а младший председатель Мардарий, приподнявшись на локте, смотрел участливо и ничего не говорил…
Слезы кончились так же внезапно, как и появились. Горечь в горле не исчезла совсем, а лишь притаилась до следующего раза. Но, странно, теперь Борису Арнольдовичу казалось, что он не вчера попал на Остров, а уже давно.