Положив трубку, я посмотрел в коридор, в глубь дома, в темноту нашей спальни, которой не пользовался после смерти Деррин. Ее книги все так же стояли под подоконником — обложки помяты, уголки страниц загнуты за неимением закладки. На подоконнике рос ее паучник, его длинные, тонкие веточки касались романов на верхней полке.
После того как Деррин не стало, я не провел в спальне ни единой ночи. Входил туда, чтобы принять душ, полить ее растения, но спал в гостиной на диване при включенном телевизоре. Его звуки меня успокаивают. Люди, программы, привычность всего этого помогают заполнить часть того пространства, что занимала Деррин.
4
На другое утро около десяти я подъехал к дому Мэри в псевдотюдоровском стиле, находящемуся в часе езды к западу от Лондона. Это был живописный загородный коттедж в самом конце обсаженного деревьями тупика: окна со ставнями, широкое, цвета тикового дерева крыльцо, корзины с цветами, слегка раскачивающиеся на ветерке. Я поднялся по ступеням и позвонил.
Через несколько секунд створ чуть приоткрылся и появилось лицо Мэри. Узнав меня, она распахнула дверь, позади нее на лестнице сидел муж.
— Привет, Дэвид.
— Привет, Мэри.
Она отступила, и я вошел в дом. Муж неотрывно смотрел на игральную карту в своих руках, поворачивая ее то вверх лицевой стороной, то вниз.
— Хочешь кофе или чаю?
— Кофе. Спасибо.
Мэри кивнула.
— Малькольм, это Дэвид.
Тот не шевельнулся.
— Малькольм.
Никакой реакции.
— Малькольм.
Он вздрогнул, словно от удара током, и поднял взгляд. Но лишь затем, чтобы определить источник шума.
— Малькольм, иди сюда, — жестом пригласила его Мэри.
Малькольм поднялся и зашаркал к нам. Тощий, усталый, безжизненный. Кожа на лице обвисла. Он был немногим старше Мэри, но выглядел стариком. Он имел фигуру регбиста и, возможно, некогда был сильным. Но теперь его жизнь уходила, и вес вместе с ней.
— Этого человека зовут Дэвид.
Я поднял его свисавшую руку и пожал. Он, казалось, не понял, что происходит.
Когда я выпустил его руку, она бессильно упала, и он направился к телевизору, словно оглушенный лекарствами. Я пошел за ним, ожидая, что Мэри последует нашему примеру. Но она скрылась в кухне. Я взглянул на Малькольма Тауна. Он таращился в телевизор, на лицо падали разноцветные блики.
— Тебе нравится телевизор? — спросил я.
Малькольм взглянул на меня с каким-то странным выражением, словно понял вопрос, но не знал, как на него ответить. Потом снова повернулся к экрану и через несколько секунд захихикал, почти виновато. Я видел, как движутся его губы.
Мэри вернулась с подносом.
— Извини, что так долго. Вот сахар, вот молоко. — Она положила на тарелку пирожок и протянула мужу: — Ешь, Мальк.
Он взял тарелку и уставился на нее.
— Я не знала, как ты это воспримешь, — сказала мне Мэри.
— Все в порядке.
— Вот пирожки с черникой, вот с малиной. Бери какие хочешь. Малькольм предпочитает с малиной, правда, Мальк?
Я взглянул на него. Он тупо смотрел на тарелочку. Можно ли помнить, какие пирожки предпочитаешь, забыв собственное имя? Мэри словно прочитала мои мысли, но не придала им значения.
— Когда у Малькольма появились первые признаки болезни Альцгеймера?
Она пожала плечами:
— Два-три года назад, но, по-моему, мы заметили неладное после исчезновения Алекса. Тогда он просто забывал всякие мелочи, как мы с тобой, только эти воспоминания не возвращались. Улетучивались. Потом настал черед серьезных вещей, имен, событий, и в конце концов он начал забывать меня и Алекса.
— Алекс и Малькольм были близки?
— Были, всегда.
Я кивнул, откусил кусочек пирожка с черникой и сказал:
— Знаешь, мне кое-что потребуется. Прежде всего любые фотографии, какие есть. Затем адреса его друзей, работы, девушки, если она у него была. Еще я хотел бы осмотреть его комнату. Думаю, это пригодится.
Я почувствовал пристальный взгляд Малькольма Тауна и обернулся. Голова его была слегка опущена, мрачные глаза прятались под нависшими бровями. Из уголка рта свисала капля слюны.
— Перестань таращиться, Мальк, — сказала Мэри.
Он снова повернулся к телевизору.
— Алекс в момент исчезновения жил не дома?
— Да. Но приехал в отпуск на несколько недель.
— Где он жил?
— В Бристоле. Он там учился в университете.
— А после университета?
— Нашел там работу, связанную с компьютером.
— Он был программистом?
— Не совсем, — негромко ответила она. В глазах ее мелькнуло разочарование.
— Что произошло?
Мэри пожала плечами:
— Я просила его вернуться домой после выпуска. Работа там была ужасной: он с утра до вечера вводил данные в компьютер, каждый день одно и то же. Да и зарплата жалкая. Алекс заслуживал большего.
— Но возвращаться не хотел?
— По английскому языку у него была ученая степень первой ступени. Он мог бы найти в Лондоне прекрасное место, получать совсем другие деньги. Вернувшись сюда, меньше бы платил за квартиру, имел бы возможность для поиска работы. Мог бы целыми днями заполнять бланки заявлений и ходить на собеседования в достойные компании.
— Но он не хотел возвращаться? — уточнил я.
— Нет. Хотел остаться там.
— Почему?
— Видимо, устроил себе жизнь в Бристоле.
— После его исчезновения ты ни разу с ним не разговаривала?
— Нет.
— Даже по телефону?
— Ни разу, — подтвердила Мэри.
Я заставил ее вновь повторить всю эту историю. Где она увидела Алекса. Когда. Долго ли шла за ним. Как он выглядел. Как был одет и, наконец, где скрылся. Оставалось еще кое-что.
— Значит, Алекс исчез на пять лет, а потом погиб в автокатастрофе, — я заглянул в свой блокнот, — чуть больше года назад, верно?
— Верно.
— Где он разбился?
— На выезде из Бристоля к автомагистрали.
— Что произошло с машиной?
— Ты о чем?
— Не осталось ли личных вещей?
— Там был только остов.
Я продолжил:
— У Алекса имелся банковский счет?
— Да.
— Снял он какие-то деньги перед исчезновением?
— Половину.
— Сколько там было?
— Пять тысяч фунтов.
— И все?
— И все.
— Ты проверяла его счета?
— Регулярно — но это было бессмысленно. Алекс оставил свою карточку, когда ушел, и, насколько мне известно, не подавал заявления о ее замене.
— Была у него девушка?
— Да.
— В Бристоле?
Мэри кивнула.
— Она все еще там?
— Нет, — ответила Мэри. — Ее родители живут в северной части Лондона. После исчезновения Алекса Кэти вернулась к ним.
— Ты с ней разговаривала?
— После похорон нет.
— Ни разу?
— Алекс был мертв. Нам не о чем было говорить.
Я выдержал паузу. Пусть снова соберется с духом.
— Они познакомились в университете?
— Нет. На вечеринке, ради которой Алекс приехал в Лондон. Когда он вернулся в университет, она последовала за ним.
— Чем она занималась?
— Работала официанткой в одном из ресторанов рядом с университетом.
Я записал ее адрес. Придется сочинить правдоподобную историю, если понадобится ей звонить. Алекс погиб больше года назад.
Мэри, словно прочитав мои мысли, спросила:
— Что ты ей скажешь?
— То же самое, что и всем остальным: ты попросила меня уточнить последние действия сына. В этом есть доля правды. Ты хотела бы их знать.
Она кивнула:
— Да, хотела бы.
Мэри встала и подошла к комоду в гостиной. Выдвинула ящик и достала оттуда перехваченный резинкой конверт. Поглядела на него, потом задвинула ящик, вернулась и положила на стол передо мной.
— Надеюсь, теперь ты видишь, что это не шутка. — Она продемонстрировала мне содержимое конверта.
Я пододвинул его к себе, и Мэри проводила деньги взглядом.
— Как думаешь, почему Алекс взял с собой так мало наличных?
Она подняла взгляд от конверта и на несколько секунд погрузилась в свои мысли, словно в последний раз взвешивая все, что просила меня сделать и, как ей казалось, она видела.
Я повторил вопрос:
— Почему он взял так мало денег?
— Не представляю. Может, ему не выдали больше за один раз. Или этого было достаточно, чтобы устроиться на новом месте. — Мэри оглядела комнату и негромко вздохнула. — Право, я не понимаю многих поступков Алекса. У него была хорошая жизнь.
— Может, она ему наскучила?
Мэри пожала плечами и опустила голову.
Я поглядел на нее и понял, что здесь две тайны: почему Мэри сочла, что видела Алекса живым через год после его смерти, и, главное, почему Алекс все бросил?
В его маленькой комнате на стенах висели музыкальные афиши. На полках стояли учебники по усложненной программе средней школы. В углу телевизор, рядом с ним кассетный видеомагнитофон, на нем стопка старых кассет. Я перебрал их. Алекс предпочитал боевики.
— Он очень любил кино.
Я повернулся. Мэри стояла в дверном проеме.
— Да, вижу. У него хороший вкус.
— Думаешь?
— Несомненно. — Я показал ей кассету «Умри трудно». — В восьмидесятых я был подростком. Это мой любимый фильм.
Она улыбнулась:
— Пожалуй, вы бы с ним поладили.
— Определенно поладили бы. В прошлом году я смотрел этот боевик, наверно, в пятидесятый раз. Лучший антидепрессант, какой только есть на рынке.
Мэри снова улыбнулась, осмотрела комнату и остановила взгляд на одной из фотографий Алекса. Глаза ее потускнели, улыбка исчезла.
— Тяжело оставлять все в прежнем виде.
— Знаю, — кивнул я.
— Ты тоже так чувствуешь?
— Да, — ответил я. — Именно так.
Мэри взглянула на меня с благодарностью, словно для нее было облегчением узнать, что она не одинока. Я посмотрел в дальний угол, где у стены стояли два шкафа.
— Что в них?
— Одежда, которую он оставил.
— Можно взглянуть?
— Конечно.
Я подошел к шкафам и открыл дверцы — несколько старых рубашек и отдающий затхлостью костюм. Я отодвинул их в сторону и увидел фотоальбом и книги.