ерит.
В самом деле, всем крепкий сладкий чай с лимоном, а Сидорову, почему-то именно Сидорову, стакан наиобыкновеннейшей кипяченой воды! Есть над чем задуматься!
Прахом пошла вся карьера Сидорова. Ну, не совсем прахом, а впредь до окончательного выяснения.
А как ты это выяснишь, когда никаких концов в этом деле не найдешь, а документов только и значится, что справка шеф-повара. Знаем мы эти справочки!
Вот ведь беда какая!
Морковные страсти
Хорошо работал Заяц заместителем заведующего мясным складом. Только такого и выдвигать.
Выдвинули. Заведующим морковным складом. Пускай растет на самостоятельной работе.
Но Заяц, представьте, всех удивил.
– Помилуйте меня! Не губите меня, Зайца честного, многодетного, никогда под судом не состоявшего!
Барсук, так тот даже оторопел.
– Это как понять? В каком таком смысле тебя, Зайца, миловать? Ведь мы тебя, братец, повышаем! Из замзавов в завы!
– Так ведь склад-то морковный! Морковный! А я Заяц!
– Мда-а-а! – сказали начальники. – Действительно, некрасиво как-то получилось. Только не передокладывать же в самом деле. Ты, Заяц, возьми себя в лапы и крепись.
Взял себя Заяц в лапы, стал крепиться. День крепится, два крепится. Совсем с морды спал Ползайца осталось.
На третий день с самого утра заявляется в Главное морковное управление. Трясется весь, глаза бегают, уши обвисли, как тряпочки.
– Жена! – говорит. – Семеро зайчат! – говорит. – На пороге, – говорит, – преступления стою! Не могу больше крепиться. С сего числа начинаю казенную морковку грызть.
И слезы льет в три ручья.
Снова зачесали затылки начальники.
– Вот ведь беда какая! Выдвигай после этого зайцев!.. Но не передокладывать же в самом деле! Ладно, – говорят они Зайцу, – ты, милый, не горюй. Мы твоей беде поможем.
И стали каждый день, только Заяц на склад, навешивать ему на губы висячий замок и запирать на два оборота.
Подобрали и честного, непьющего товарища: утром запирать, а вечером отпирать замок, снимать его с губ заведующего складом.
Только проходит еще трое суток, снова является Заяц по начальству. Какой там Заяц! Одна тень, И говорит:
– Увольняйте меня поскорее с этой должности, или я за себя не отвечаю! Уже я, – говорит, – ключик подобрал к моему замку.
И в голос воет.
Ах ты, беда какая! Экстренно собрали совещание и постановили:
– Помимо того замочка, навешивать Зайцу на губы еще дощечку и на ту дощечку ежеутренне накладывать большую сургучную печать.
Подобрали и для этой цели подходящего работника – печать накладывать и снимать, и еще одного проверенного товарища – на должность лодыря-хранителя печати, и еще одного – по спичечной части, и еще одного – по сургучной и шпагатной, и еще одного – хранителя дощечки, замка и двух к нему ключей, и бухгалтера на предмет материального учета, и еще одного – на должность агента по закупке сургуча и бечевок, и еще одного – в отдел кадров, чтобы ведать этими кадрами.
Итого девять человек работников.
Не передокладывать же в самом деле!
Конечно, против печати не попрешь. На печать даже Заяц в морковном окружении лапы не подымет. Ни одной казенной морковки Заяц не тронул. Но от незаячьего нервного напряжения захворал. Очень тяжело занемог. Вот-вот ноги протянет.
Доктора говорят: не жилец он на этом свете.
Но Заяц – это еще только полбеды.
А куда прикажете девать девятерых работников?
А ведь у каждого семья!..
Срочно ищут другого зайца.
Кузя
Жили-были муж и жена. У них долго не было детей. А потом родился сын. Они его назвали Кузей. Рос он здоровенький, пухленький, чистенький. Уж очень ему родители попались чистоплотные: чуть что – умывали руки.
Подрос маленечко Кузя, стали родители обучать его правильному хождению:
– Будешь ходить по улице, смотри, сынок, себе под ноги, как бы не споткнуться. Придется по паркету пройтись – под ноги смотри: на паркете поскользнуться проще простого. По горной тропинке подниматься будешь – олять-таки смотри под ноги. Не ровен час, скатишься с верхотуры в самый овраг. Как бы шею себе не сломал! Спускаться будешь с горы – пуще прежнего под ноги себе смотри, а то и до растяжения мышц недалеко. А пошлет тебе господь за благонравие и успехи путевочку в Сочи – по пляжу ступай осторожно, чтобы тапочки раньше времени не стоптать, и под ноги, под ноги себе смотри в оба! А то нахлынет на тебя, дурным часом, волна, захлестнет, промочит, а то и вовсе унесет в море.
Сказали так Кузе его любящие родители, еще какое-то время пожили и умерли, оплакиваемые ближайшими родственниками.
Стал Кузя родительское завещание выполнять: шагал ли по паркету, подымался ли в гору, спускался ли под гору, прогуливался ли по вешнему полю, бродил ли по вековому лесу, слонялся ли по улице, болтался ли по пляжу – всегда неустанно и прилежно себе под ноги смотрел. Ни разу за всю жизнь не споткнулся, ни разу не поскользнулся, ни разу себе мышц не растянул, ни разу лба не расшиб, ни разу в канаву ногой не попал, ни разу его волной морской не окатило.
Так, сукин сын, и помер, ни разу не увидев ни синего неба, ни ясных облаков, ни солнечных зорь, ни светлой россыпи звезд, ни огней городских, ни сельских красот, ни лиц человеческих.
Несчастный случай
Жил в одном городе писатель по имени Лука. Писал романы.
Ужасно его хвалили. Дескать, подумать только, левой ногой человек такие толстенные романы выкомаривает!
Что до читателей, то они его сочинения не могли вспомнить без слез: уж очень трудно было их вспоминать – памяти не за что зацепиться.
Но раз эти сочинения хвалили, то читатели понимали, что читать их надо. И читали.
Переходил как-то Лука через перекресток, на светофор не посмотрел (привык, что в его присутствии все движение останавливается) да и попал под машину. Она его не совсем задавила, но левую ногу все же порядочком попортило.
Кинулись читатели к Склифосовскому проверять, точно ли Луке ногу отдавило и точно ли левую, и надолго ли через этот несчастный случай произойдет облегчение и читателям и издателям.
Доктора сказали:
– Да, действительно. Ногу. Левую. Попортило по меньшей мере на целый исторический период.
Вроде как бы проверили, верно ведь?
Ан нет. Проверили, да не до конца.
Что левую ногу Луке попортило – это факт.
Что он той ногою по меньшей мере целый исторический период орудовать не сможет – тоже факт. Но только с чего, собственно, добрые люди решили, что Лука пи-сал свои сочинения левой ногой? Даже смех берет!
Совсем даже наоборот.
Лука был левша.
Лука писал правой ногой.
Про двух котов
Жили-были два кота. Одного Петькой звали, другого – Васькой.
И как раз в двух домах крысы завелись.
Взяли жильцы в один дом Петьку, в другой – Ваську.
Петька как принялся за дело, так, поверите, в три дня всех крыс до единой передушил. Не стало в доме крыс. Жильцы радуются, хвалят Петьку.
– Ай да кот! – говорят. – Всем котам кот!
Еще день проходит. Захотелось Петьке жрать. А крыс нет: всех передушил.
Стал Петька хлопотать, урчать, мяукать: дескать, граждане, исть хоцца. Подайте, урчит, коту на пропитание!
А жильцы:
– Да ну тебя, Петя! Где это видано – котов кормить? Коты должны мышами питаться, крысами.
Стал; конечно, Петька чахнуть, вянуть.
А Васька оказался не дурак. Двух крыс поймает, задушит, притащит, жильцам покажет. Жильцы видят: старается кот – похвалят. Потом Васька тех двух крыс уплетет и айда на боковую, спать до завтра. А завтра снова двух крыс поймает и снова, перед тем как съесть, хозяевам покажет.
И что же? Хозяева рады, крысы не особенно жалуются, а Васька на всю жизнь обеспечен лаской, очень хорошо поживает, Петьку жалеет.
– Ах, – говорит, – ну не глупый ли он кот, этот бедный Петька? Ужас до чего непрактичный!
Птичьи дела
Повысили Скворца в должности.
Стали в отделе кадров мозгами раскидывать, кого на Скворцово место поставить.
Орла?
Не пойдет.
Сыча?
Не пройдет.
Козла?
Нужна птица.
Грача?
Живет с Синицей.
Пересмешника?
Не видно проку.
Галку?
Родня Сороке.
Сороку?
В родстве с Галкой.
Тетерку?
Говорят, нахалка.
Ворон?
Слишком черен.
Дрозд?
Уж больно не прост.
А что до Ласточки, так у той и вовсе родственники в Африке. Думали, думали, весь четвертый том Брэма измусолили. Прочитали: «Ворона очень осторожна».
Остановились на Вороне.
А в помощь Вороне решили консультантом Ворона.
Прилетел Ворон на переговоры.
– Да вы, – говорит, – что, смеетесь?! Не надо быть Вороном, чтобы увидеть, что это самая что ни на есть Ворона!
Почернел с досады черней своего крыла и улетел восвояси. Помялись маленько в отделе кадров, почесали у себя в затылках и пригласили Дрозда.
– Вот что, Дрозд. Раскидывали мы тут в отделе мозгами, кого на Скворцово место поставить:
Орла?
Не пойдет.
Сыча?
Не пройдет.
Козла?
Нужна птица.
Грача?
Живет с Синицей.
Пересмешника?
Не видим проку.
Галку?
Родня Сороке.
Сороку?
В родстве с Галкой.
Тетерку?
Говорят, нахалка.
Ворон?
Слишком черен.
Ты, Дрозд,
Извини, уж больно не прост.
А что до Ласточки, так у той и вовсе родственники в Африке. Словом, остановились мы на Вороне. А тебе, Дрозд, особое наше доверие: будешь при Вороне первым консультантом. На тебе, братец Дрозд, ответственность будет во какая! Поскольку, сам понимаешь, Ворона – она ворона и есть, да еще к тому же молодая, малоопытная, да и знаний у нее кот наплакал. А ты, Дрозд, и глубокоуважаемый, и многоопытный, и общественник, и чересчур даже грамотный, и в боях участвовал, и за границей не был, и т. д., и т. п. Понятно?