– Понятно!
– Ну и действуй!
Моментально вызвали Ворону.
– Смотри, Ворона, чтобы без консультации с Дроздом ни-ни! Понятно?
– Понятно!
– Ну и с богом!
Стала Ворона действовать. Ворона – ворона, а пользу свою понимает. Без Дрозда ни шагу.
Дрозд на бюллетень, и Ворона на всякий случай прихворнет. Дрозд выздоровеет, и Ворона тут как тут, посетителей принимает.
Но ответа сразу не дает.
– Уж ты, – говорит, – дорогой посетитель, не обессудь, а только я поначалу с Дроздом проконсультируюсь, и как тот скажет, так и будет.
Посоветуется с Дроздом, хорошенечко запомнит его точку зрения и выскажет ее посетителю уже как свою резолюцию.
Посетитель уходит довольный, премного благодарный, мечтательный.
– Эх, – говорит, – вот бы нам да такую Ворону, как этот Дрозд!
О пользе известки
Большой был сад. Одного садовника не хватало. Двоих наняли. Оба старательные. Оба саду добра желали.
Пришла пора стволы белить, чтобы червь не пошел.
Один садовник так говорит:
Сад у нас большой, хозяйство богатое. Не будем прибедняться. Денег хватит.
И вымазал деревья чудной белой эмалью.
Блестят деревья – глазам больно. Красота неописуемая.
Хоть экскурсии води.
А второй садовник говорит:
Нам сад разводить, а не богатством хвастать.
Разболтал в ведре известку и побелил свои деревья.
Ему тот садовник говорит:
Ты что? Дамы пройдут, еще испачкаются о твою известку. Второй садовник говорит:
– А пес с ними, пусть не шляются. Здесь не парк для прогулок, а плодовый сад. Тут фрукты растут на пользу людям.
Прошла весна, лето минуло. Наступила осень.
Стали сравнивать, у кого как уродилось.
Смотрят, а у того, на которого дамы жаловались, урожай получился не в пример богаче…
Мы никак не говорим, что эмаль хуже известки.
Все полезно во благовремении. Для борьбы с червями полезней известка.
Про Таракана
Ходил Таракан за море-океан.
В чемодане. Словчил, залез, спрятался.
А прилетели за море-океан. Таракан из чемодана вылез, усики расправил, и пошел, и пошел.
Сначала всю комнату обошел, где чемодан лежал. Все обнюхал, Забрался в комод, а там библия. Таракан и по ней полазил, обнюхал всесторонне. Пахла библия вкусным клеем. У Таракана даже слюнки потекли.
Потом под щель дверную подполз, снова усики расправил – ив коридор.
«Батюшки! – думает Таракан. – Да я ли это? Вот уж доподлинно сподобился. На старости, можно сказать, лет. Заграница! Люди кругом сплошь заграничные. Хоть бы увидеть здешних тараканов! Чай, каждый не менее навозного жука! А вдруг с мышь ростом?! Вполне даже свободно!..»
Шел он так, шел, от восторга в слезах по щиколотки, чуть кому-то под ноги не попал, но увернулся – и шасть в приоткрытую дверь.
А за дверью комната, вся белая. Светло, как днем. Сколько у Таракана глаз, все зажмурил. Ах, сколь хорошо! До чего благолепно!
И стоит посреди того помещения (кому комната, а Таракану – «площадь неоглядная» что-то круглое, белое, гладкое, блестящее, высокое-превысокое, в полтораста тараканьих ростов, а то и более. И пахнет-то, пахнет, ну как в раю тараканьем.
«Вот она, – Таракан подумал, – та самая башня из слоновой кости! Теперь мне бы только на нее взобраться, глянуть с этой неописуемой высоты на всю заграницу – и помирать можно».
Перекрестился и полез. Сколько он раз с полпути вниз падал, уму непостижимо! Но своего все-таки достиг. Добрался до самой вершины, глянул по сторонам, закружилась у Таракана голова от необъятных просторов, и упал он прямо внутрь той самой башни. Но не разбился. Живой остался.
Смотрит, а он в воде на спине плавает.
Хорошо! Прохладно!
И вдруг загремели, заревели могучие горние потоки…
И унесло Таракана из заграничного унитаза прямо в заграничную канализацию.
А что с ним дальше было, с тем Тараканом, то нам не известно.
Происхождение вида
Загорелось Кондрату стать кандидатом. Кандидатом наук.
Каких наук?
А хоть каких.
Кондрат как рассуждал? Кондрат рассуждал так:
«Васька – кандидат? Кандидат.
Кузя – кандидат? Кандидат.
Борька на что уж собой невидный – кандидат. И уже он будто бы на заграничных научных конгрессах выступал с докладами.
А я чем хуже? Хочу тоже быть кандидатом!»
Работа не пыльная. Почет. Всякоа другое…
Стал Кондрат прикидывать, в какую науку податься, чтобы полегче. Чтобы без математики.
«А что, – думает, – давай ударю по обезьянам! Уж больно они забавные. Смехота».
Ударил. Накарябал работу «О превращении обезьяны в человека». Обрисовал, конечно, роль труда в очеловечении обезьян. Доказал, что Фридрих Энгельс и на этот счет не ошибся.
Комиссия видит: Фридрих Энгельс не ошибся. Это факт. Значит, основная мысль кондратовой работы вполне здоровая.
С другой стороны, какая разница – кандидатом больше, кандидатом меньше? Жалко, что ли?
Стал Кондрат кандидатом наук. Оформился научным сотрудником, плюнул на ладошки, приступил к работе. А работа, ну никак не идет. Не те у Кондрата данные. Неподходящие для подобной деятельности.
Ему бы уйти работать по прежней специальности. Но ах как не хочется из науки уходить! Уж больно непыльная работа. Почет. То-се.
Смотрит Кондрат: единственный выход – заделаться Хорошим парнем.
Заделался.
В стенгазету написать?
Другие волынят, мешкают. Кондрат пишет. За то его редколлегия любит.
Со школьниками покалякать о пользе наук?
Другим, бывает, недосуг. Кондрату всегда досуг. За это его местком ценит.
В комиссию войти по склочному делу? Морока, маята, времени съедает невпроворот. Другие идут с неохотой. Кондрат – с дорогой душой. За это на него ученый секретарь не надышится.
За это его и в Самом главном обезьяньем управлении не раз а приказах отмечали.
Приходит надлежащий срок сдавать научную работу. У Кондрата спрашивают:
– Как у тебя, Кондрат, с темой?
А как у Кондрата с темой? Никак, конечно.
Директор сомневается:
– А может, нам Кондрата уволить?
Редколлегия возражает:
– Что вы! Такого Хорошего парня!
Местком говорит:
– Будем конфликтовать. Такие Хорошие парни на улицах не валяются. Самородок-общественник.
А ученому секретарю только конфликтов и не хватает.
– Ладно, – говорит, – имеется предложение: дать Кондрату отсрочку по его теме годика на полтора. Нет смысла его особенно торопить. Нет в науке ничего хуже спешки.
Шло время. Наука росла.
А Кондрат отрастил себе бороду. Почище, чем у Шмидта. Завел золотые очки. Достиг такой научной внешности, что фоторепортеры его второпях то и дело принимали за члена-корреспондента Академии наук. И даже были случаи – за академика.
Пришло время в девятнадцатый раз отсрочить Кондрату представление его научной работы, смотрят, а он стал как-то очень уж странно передвигаться по институту. То, бывало, ходил, как все люди. А сейчас все норовит никому не казать своей спины. Скинет у себя в кабинете пальто в одиночку, чтобы никто не видел, и передвигается куда надо, прижимаясь спиной к стенке.
Мало ли какие странности у научных сотрудников случаются!
Привыкли и к Кондратовым странностям. Перестали обращать внимание.
Только как-то поднялся внезапно на улице сильный ветер. Ка-ак хлопнет форточку! Стекло брызнуло, зазвенело.
Обомлел Кондрат с перепугу, кинулся наутек.
И тут все вдруг замечают, что у Кондрата сзади болтается хвост. Темно-рыжий. Мохнатый. С кисточкой. Торчит из штанов сквозь специальную прорезь.
Конечно, моментально вызвали «неотложку».
Осмотрели доктора Кондрата, покачали головами. Дескать, процесс зашел у пациента слишком далеко.
Объясняют:
– Что верно, то верно: время, труд превратили обезьяну в человека. А от безделья, оказывается, получается наоборот: человек на наших глазах превратился обратно в обезьяну. И наша наука медицинская в данном случае бессильна. Теперь уже совсем скоро Кондрат начнет шерстью обрастать.
Ах ты, боже мой, скандал какой!
Отвезли Кондрата в зоопарк, поместили в персональную клетку. Все-таки бывший кандидат наук…
Теперь каждый может его там увидеть: третья обезьяна справа.
Печальная такая.
Еще бы! Превратиться в обезьяну за два года до пенсии!
Про Ахмета
Будто бы не в нашем царстве, не в нашем государстве жил в стародавние времена один научный сотрудник. Астроном. По имени Ахмет. И будто бы тот Ахмет придумал, как гасить небесные светила. По представившейся чрезвычайной надобности.
Прослушал про это тамошний султан, велел доставить Ахмета пред его ясные очи.
Доставили.
– Ты, – султан спрашивает, – тот самый Ахметка, который якобы умеет гасить небесные светила?
– Тот самый, ваше султанство. Но только не якобы, а на самом деле придумал, как гасить небесные светила по представившейся, конечно, чрезвычайной надобности.
– А ну, – султан говорит, – погаси-ка мне во-о-он то светило!
И ткнул пальцем в небо.
– Ваше султанское величество! – побелел прямо-таки Ахмет. – Зачем понапрасну светила переводить? Ведь только по представившейся чрезвычайной надобности!..
– А мое пожелание – не чрезвычайная надобность?.. Гаси, сукин сын, сию минуту! Или мой меч – твоя голова с плеч!..
Делать нечего. Сбегал Ахмет под конвоем к себе домой за надлежащим инструментом, что-то такое с тем инструментом проделал и докладывает:
– О мудрейший отец и друг всех ученых и мыслителей, погашено светило согласно твоему гениальному указанию.
Задрал султан голову кверху, а звезда как до того светила, так и сейчас горела ровным белым светом.
– Ах ты, – говорит, – вражий сын! Над родным султаном изгиляться вздумал?! Эй, слуги!..
– Отец и друг! – повалился ему в ноги Ахмет. – Не вели казнить, вели слово молвить!.. Я тебе все объясню!..