— Это был верный, надежный товарищ, — заметил ночной искатель. — Мир да будет его душе!
Между тем дон Эстеван продолжал осмотр разбросанных трупов; наконец, утомившись бесполезным исканием, он медленно повернул к месту, где расстелил попону, погруженный в тревожные мысли. Трупа Кучильо нигде не было.
В лагере опять водворилась тишина, продолжавшаяся на этот раз довольно долго, так что разведенные огни едва бросали слабый блеск. Смешанный шум человеческих голосов и конский топот возвестили о возвращении авантюристов, преследовавших апахов. Дон Эстеван тотчас же направился к ним и стал расспрашивать. Пока несколько всадников, сойдя с лошадей, пробирались между повозками, Педро Диац пустился в объяснения. Кровавый пот капал с его лба.
— Сеньор Эстеван, — начал Педро Диац, — мы не можем похвалиться, что наше преследование было счастливо. Нам едва удалось доколоть нашими пиками всего каких-нибудь двух беглецов, а между тем мы потеряли одного из наших людей. Впрочем, я вам привез тут одного пленного, которого можно будет подвергнуть допросу.
При этих словах Диац, отвязав свое лассо от седельной луки, указал на фигуру, которая была спутана веревкой. То был индеец, которого он безжалостно тащил за собой по земле, невзирая на встречавшиеся камни и колючий кустарник, измочалившие пленника до смерти.
— А ведь он был еще жив, когда я его поймал, — сказал смеясь мексиканец, — но эти собаки-индейцы уж такой народ, что готовы скорее околеть, лишь бы только не заговорить.
Не удостоив эту жестокую шутку улыбкой, дон Эстеван дал знак Диацу, чтобы тот следовал за ним.
Когда они отошли в сторону и все вокруг них затихло, дон Эстеван обратился к своему спутнику со следующими словами:
— Диац, мы теперь приближаемся к цели нашего предприятия; завтра мы уже раскинем наши палатки у подножия вон тех гор; но, чтобы успех увенчал наши усилия, надо постараться предотвратить измену и малейшую возможность помешать нашему общему делу. Хотя вы знаете Кучильо давно, но изучили его плохо. Еще юношей он сделал своим ремеслом предательство тех, к кому он наиболее привязан. Не знаю, какие достоинства наиболее преобладают у него, но подлость наименьший порок этой черной душонки. Он продал мне драгоценную тайну золотых россыпей, скрытых в долине, куда я вас веду, ему удалось ценой убийства своего верного спутника сделаться единственным обладателем этой тайны. Поэтому я всегда не доверял Кучильо, и его исчезновение этим вечером сильно меня беспокоит, хотя это может статься делом простого случая, которые так часто повторяются в этих пустынях; но нападение, которое нам чуть не стоило жизни, подтвердило мое подозрение. Апахи были сегодня только орудием в его в руках и невольными соучастниками его замыслов!
— Пожалуй, вы правы, — отвечал Диац. — Он всегда казался мне подозрительным типом, но у нас есть простое средство избавиться от него: можно составить военный совет и, уличив Кучильо в измене, тотчас расстрелять.
— Еще в начале стычки я ему нарочно указал место подле себя, для того чтобы легче было стеречь его, и он сначала не знал, что ему делать, но потом ж увидел, что он упал, словно смертельно раненный. Между тем я только что перед вами пересмотрел всех убитых и не обнаружил трупа Кучильо. Нам крайне необходимо пуститься за ним в погоню немедленно, и я думаю, нам недолго придется его искать. Кучильо нигде не может теперь быть, кроме как на дороге к Золотоносной долине; в этом направлении мы и должны его искать. Поэтому отдохните с часок, так как вы очень устали, и скажите Барайе и Ороче, что мы вчетвером поедем вместе вперед, а солдатам накажите быть до нашего возвращения поосторожнее.
— Наверное, Кучильо именно там, где вы сказали, — ответил Диац. — Несмотря на то, что он уже давно ускакал вперед, мы наверняка или догоним его теперь, или встретим на обратном пути.
С этими словами Диац простился со своим начальником, чтобы поспешить дать распоряжения для исполнения его указаний. Между тем дон Эстеван велел опять раскинуть свою палатку, для того чтобы и в его отсутствие знамя развевалось над лагерем; потом, бросившись на постель, он заснул, как солдат, отдыхающий после многотрудного дня на поле битвы. Час спустя Диац вошел к нему в палатку.
Дон Эстеван, отдыхавший на постели не раздеваясь, тотчас вскочил. Его оседланная лошадь дожидалась его, а Барайя и Ороче уже сидели на конях.
— Диац, — произнес дон Эстеван шепотом, становясь ногою в стремя, — спросите, вернулся ли всадник, которого я отправил на поиски.
Диац повторил вопрос начальника караульному и получил отрицательный ответ.
— Кажется, можно с уверенностью предположить, что Гейферос — это было имя посланного — убит, — заметил Диац.
Между тем дон Эстеван успел уже вскочить в седло, и все четверо скорой рысью направились к туманным горам.
Глава XI
Возвратимся опять к Фабиану и его обоим спутникам, о которых мы совсем забыли.
Было около четырех часов пополудни, то самое время, когда индейцы сидели вокруг разведенного огня и совещались, как ловчее напасть на лагерь искателей золота. В пустыне царствовала совершенная тишина; туман стал медленно подниматься над рекою, посреди которой находился островок — убежище наших странников. На расстоянии ружейного выстрела от островка, на берегу реки Рио-Гила, росли во множестве высокие ракиты и тополя. Деревья эти стояли так близко к воде, что их корни проросли сквозь берег и омывались рекой. Промежутки же между деревьями сплошь заросли вьющимися растениями, но против самого островка находилась обширная поляна, вовсе лишенная растительности. Через эту поляну табуны диких лошадей и стада буйволов имели обыкновение ходить на водопой к реке, а со стороны острова можно было через этот прогал беспрепятственно обозревать равнину.
Островок, на котором находились три охотника, был обязан своим существованием живучести трех, выросших в пору обмеления реки деревьев, которые пустили корни посреди старого, заиленного русла. Другие деревья, прибитые течением, застревали здесь, некоторые еще сохранили свои ветви и листву, другие же давно уже высохли, и так как их корни переплелись между собою, то из этой массы вскоре образовался род грубого плота. С тех пор прошло, вероятно, много лет, потому что сухая трава, отрываемая во время половодья с корнями и наносимая меж ветвей, мало-помалу успела уже наполнить пустоты в этой живой плотине. Пыль, гонимая ветром через сотни миль, покрыла эту траву земляной корой и образовала таким образом на этом плавучем острове богатый слой почвы. Берега островка были покрыты водяными растениями. Мелкий молодой кустарник и камыш окружали его зеленым поясом, на котором возвышались развесистые ивы.
Этот замечательный плот имел от пяти до шести футов в поперечнике, и человек, находящийся в лежачем положении или даже стоящий на коленях, хотя бы и весьма высокого роста, мог совершенно скрыться за зеленевшим поясом молодого кустарника.
Солнце стало уже склоняться к западу, и тени от кустарников на островке начали удлиняться. Приятная прохлада, царившая здесь в тени, располагала ко сну. Фабиан задремал, а Розбуа решил сторожить сон юноши, утомленного после многотрудного и продолжительного перехода, что же касаемо Хозе, то он, опустив ноги в воду, старался немного освежиться.
— Посмотри-ка, — заметил старик, обращаясь к Хозе, — над берегом реки поднялось целое облако пыли; это табун диких лошадей, которые пробираются к водопою перед тем, как искать себе пастбища на ночлег. А вон там видишь большого оленя, который по временам показывает в прогалах деревьев свои блестящие глаза и черную морду. Он, верно, чует опасность; смотри, он насторожил уши и поднял голову вверх. Эге! — воскликнул Розбуа после недолгого молчания. — Что я тебе сказал? Неужели ты не слышишь в отдалении рева? Бедный олень! Не разбудить ли теперь Фабиана, чтобы он полюбовался на эту картину? — спросил Розбуа с торжествующей миной.
— Конечно же буди, — ответил Хозе.
Старый охотник принялся осторожно трясти Фабиана за плечо, стараясь не испугать внезапным пробуждением.
С рогами, закинутыми почти на спину, с раздувающимися ноздрями и откинутой назад головой, чтобы легче дышать, олень летел с быстротою стрелы через бесконечную равнину. За ним виднелась гнавшаяся голодная стая волков, некоторые из них были совершенно белого, другие черного цвета.
Олень опередил свои преследователей, гнавшихся за ним с необыкновенною быстротою, и изрядно оторвался; но острое зрение охотника различило в песчаных дюнах, разнообразивших саванну, других волков, которые, по-видимому, были расставлены в виде ловцов и должны были помочь преследовавшим оленя волкам порвать его.
Благородное животное не замечало засады. Почти добежав до волков, стороживших его за дюнами, олень остановился на минуту, чтобы перевести дух. Он был обложен со всех сторон, и круг становился все уже и уже. Внезапно олень повернул морду навстречу преследователям, пытаясь сделать последнее усилие проскочить мимо волков. Однако ему не удалось перепрыгнуть через стаю, и он попал в ее самую гущу. Некоторые из волков пали под ударами его копыт, два или три хищника, взброшенные мощными рогами вверх, описали в воздухе дугу и грохнулись оземь. Но одному волку удалось вцепиться зубами в бок оленю, и бедное животное, истекая кровью и высунув язык, понеслось вместе с вцепившимся в него волком к берегу реки, к тому месту, где скрывались наши охотники.
— Какое великолепное зрелище! — воскликнул Фабиан, увлекаясь восторгом охотника, который пробуждается в лесу, заставляя молчать чувство человеколюбия.
— Подожди-ка, дитя мое, — заметил Розбуа, — мы увидим еще более замечательные зрелища. Ты увидишь здесь худшую сторону американских пустынь; но когда мы с тобою и с Хозе побываем на берегах больших рек и озер севера, тогда…
Оленю удалось освободиться от преследователя, бросившись в воду.
Вода запенилась, когда олень грохнулся в реку, и через несколько мгновений из белой пены вынырнула голова оленя, за которой тянулись цепочкой головы волков.