екал струйками по шерстке.
— Господи, Орех, — сказал Черничка, — ты что, действительно хочешь есть здесь? Жуть какая. Я-то решил подкрепиться из хозяйских запасов, а потом поспать… В чем дело?
— Не знаю, — ответил Орех. — Я вдруг почувствовал, что должен немедленно уйти оттуда и мне нужна твоя компания. Теперь понимаю, почему заволновался Пятик, но он что-нибудь придумает, я уверен. В здешних кроликах есть нечто странное. Ты знаешь, они камни втыкают в землю.
— Они… Что они делают?
Орех рассказал. Черничка был озадачен не меньше Ореха.
— А я тебе вот еще что скажу, — начал Черничка. — Шишак почти угадал. Они здесь еще и поют, как птицы. Я попал в нору к Чистику. У них дети, и его жена чирикала над ними, как малиновка осенью. Мне она объяснила, что это для того, чтобы крошки уснули. Не могу сказать, до чего мне это не понравилось.
— А ты что скажешь, Хлао-ру? — спросил Орех.
— Они милые, добрые, — отвечал Плошка, — но кое-что мне показалось странным. Они все ужасно печальные. Понять не могу почему; они такие сильные, такие большие, у них такой дом. Но они как деревья в ноябре. Знаю, Орех, я говорю глупости. Ты привел нас сюда, а это значит, что здесь все хорошо и безопасно.
— Нет, это не глупости. Сам я не задумывался об этом, но ты точно прав. У всех у них такой вид, будто их что-то гнетет.
— В конце концов, — сказал Черничка, — мы ведь так и не узнали, почему их так мало. И много пустых нор. Может быть, у них случилась какая- то беда, потому все так и печальны.
— Мы ничего не знаем, потому что они сами не желают ничего рассказывать. Но если мы хотим здесь остаться, нужно выяснить все до конца. Драку затевать бессмысленно — слишком уж они большие. Доводить до того, чтобы они на нас накинулись, тоже не хочется. — А по-моему, они не умеют драться, — произнес Плошка. — Не похожи они на драчунов, хоть и большие. Не то что Шишак или Серебряный.
— Ты многое замечаешь, Хлао-ру, — сказал Орех. — А вот что дождь припустил, ты заметил? Я наелся. Пошли-ка вниз, но давайте не отходить далеко друг от друга.
— Как насчет поспать? — поинтересовался Черничка. — Мы не спали всю ночь и весь день, и я промок насквозь.
Они спустились другим ходом, нашли сухую пустовавшую нору и свернулись одним клубком, согревая друг друга теплом своих уставших тел.
Когда Орех проснулся, то по запаху сразу сообразил, что уже утро и взошло солнце. В нору долетал сильный аромат яблоневого цвета. Потом Орех уловил запахи послабее — лютиков и лошадей. И еще один, примешавшийся к ним, незнакомый. Орех даже слегка растерялся, не понимая, что это такое. Страшный, неприятный, неестественный запах дыма был совсем близко, словно что-то горело. Потом Орех вспомнил, как Шишак, вернувшись вчера из разведки, рассказывал о маленьких белых палочках в траве. Это они так пахли. Наверху по земле прошел человек. Наверное, оттого Орех и проснулся.
Орех лежал в теплой темной норе, и его охватило изумительное чувство защищенности. Он может почуять запах человека. А вот человек не может почуять его, Ореха, запах. Все, что этот человек мог почуять, так это отвратительную вонь дыма, который сам же и выпустил. Орех погрузился в мысли об «Очертании» на стене колодца, а потом провалился в дремоту, и ему приснился сон, где Эль-Ахрайрах сказал, что это его проделка, это он притворился ядовитым Ракитником и воткнул камешки в землю, чтобы отвлечь внимание Землянички, а пока тот разглядывал «Очертание», Эль-Ахрайрах познакомился с Нильдро-хэйн.
Плошка заворочался, повернулся во сне на другой бок, пробормотав: «Марли, и сайн нарн?» («Мама, а крестовник хороший?») У Ореха мелькнула мысль, что, наверное, тому снится дом, и подвинулся так, чтобы Плошка улегся удобней. В ту же минуту он услышал, как где-то рядом по тоннелю бежит кролик. Тот барабанил изо всех сил и звал кого-то, как показалось Ореху, довольно странно. Голос, как сказал и Черничка, чем-то напоминал птичью трель. Когда кролик был уже рядом, Орех расслышал слово «флэйрах».
— Флэйрах! Флэйрах!
Кричал Земляничка. Плошка и Черничка проснулись — скорей от топота, чем от крика: тонкий и непривычный голос не вызвал тревоги у спящих. Орех выскользнул из норы и неожиданно встал перед Земляничкой, который деловито молотил задней ногой по твердому земляному полу.
— Моя мать всегда в таких случаях говорила: «Хорошо, что ты не лошадь, не то потолок рухнул бы», — сказал Орех. — Ты зачем стучишь под землей?
— Чтобы разбудить остальных, — ответил Земляничка. — Дождь лил всю ночь. Обычно в плохую погоду мы спим допоздна. Но сегодня утро замечательное.
— А все же зачем их будить?
— Ну, тут прошел человек, и мы с Барабанчиком решили, что ради флэйраха стоит проснуться пораньше. Если не поторопиться, появятся крысы и грачи, а я не люблю драться с крысами. Хотя, возможно, для таких любителей приключений, как вы, — это пара пустяков.
— Не понимаю.
— Ладно, иди за мной. Я хочу сбегать за Нильдро-хэйн. У нас, понимаешь, сейчас нет малышей, поэтому она тоже пойдет с нами.
По всем переходам уже бежали кролики. Земляничка несколько раз заговаривал с кем-то и повторял, что хотел бы сводить за поле новых друзей. Он все больше и больше нравился Ореху. Вчера Орех слишком устал и растерялся, чтобы как следует оценить нового знакомого. Но теперь, хорошенько выспавшись, он решил, что его новый друг поистине безобидный и замечательный парень. Его трогала преданность Землянички очаровательной Нильдро-хэйн, нравились чувство юмора и любовь к забавам. Выйдя на воздух, окунувшись в майское утро, Земляничка перескочил через канаву и исчез в высокой траве, беспечный, как белка. Печаль, так напугавшая вчера Ореха, кажется, исчезла вовсе. Сам Орех задержался на выходе — как дома, под куманичным пологом — и оглядел долину.
За подлеском вставало солнце, и длинные тени деревьев, падая к юго-западу, перечерчивали поле.
Поблескивала влажная трава, а орешник неподалеку радужно сиял, мерцая и переливаясь, когда его трогало легким ветром. Вода в ручье поднялась, и чуткое ухо Ореха уловило изменившийся за ночь звук — звук стал ниже, ровнее. Между ручьем и подлеском склон усеяли лиловые сердечники — они стояли в траве отдельно друг от друга, покачивая нежными шапочками цветов над разлапистыми светлыми листьями. Ветер замер, и вся маленькая долина, окаймленная с обеих сторон лесом, лежала, не шелохнувшись, греясь в косых лучах света. И в ясный этот покой, словно перышко в заводь, упал голос кукушки.
— Все в порядке, Орех, — послышался за спиной голос Барабанчика. — Знаю, вы привыкли выходить с оглядкой, а мы всегда выбегаем сразу.
Орех не собирался менять свои привычки или выполнять указания Барабанчика. Но в спину его никто не толкал, а препираться из-за ерунды не хотелось. Он перескочил канаву и еще раз огляделся. Несколько кроликов уже неслись через поле к дальней изгороди, пестревшей белыми пятнами майских цветов. Орех увидел Шишака и Серебряного и побежал к ним, на каждом шагу, словно кот, отряхивая от росы передние лапы.
— Орех, надеюсь, вчера твои друзья позаботились о тебе не хуже, чем о нас вот эти ребята, — сказал Шишак. — Мы с Серебряным были просто как дома. Если хочешь знать мое мнение, я считаю, что тут даже лучше, чем там, у нас. И если Пятик ошибся и с нашими все в порядке, я все равно его не попрекну. Ты ведь тоже идешь поесть?
— А ты не знаешь, в чем тут дело с этой кормежкой? — спросил Орех.
— Тебе еще не сказали? Там, в поле, должен быть флэйрах. Они ходят туда чуть не каждый день.
Как известно, обычно кролики едят траву. Но есть одно лакомство, ради которого они готовы бежать куда угодно, даже на огород, — это кресс-салат или морковка, то есть флэйрах.
— Флэйрах? Разве уже не поздно лезть в огород? — удивился Орех, поглядывая на просвечивавшие меж деревьев далекие крыши фермы.
— Нет-нет, — ответил, услышав Ореха, один из местных кроликов. — Флэйрах нам оставляют в поле, обычно у брода. Мы или съедаем все на месте, или уносим с собой, или делаем и то и другое. Но сегодня обязательно надо что-нибудь принести. Дождь вчера лил долго, наверх никто не выходил, и мы съели почти все запасы.
Там, где у зеленой изгороди ручей пересекал широкую тропу, был коровий брод. Вода после дождя поднялась и наполнила ямки, оставленные копытами. Кролики обходили их стороной, а за изгородь пробирались чуть подальше, возле скрюченной старой кислицы. За ней в зарослях ситника стояло какое-то сооружение из бревен и досок высотой в половину человеческого роста. Между бревен цвели кувшинки и спешил себе дальше ручей.
На краю пастбища Орех увидел разбросанные красновато-коричневые и оранжевые брусочки: одни были гладкие, другие — с хвостиками, светло-зелеными султанчиками, отчетливо выделявшимися на темной траве. От брусочков шел острый и терпкий запах, словно их только что сняли с грядки. Запах звал. У Ореха потекли слюнки, и он остановился, чтобы «хратануть». Барабанчик, который бежал рядом, повернулся к нему со своей странной улыбкой. Но теперь Орех, увлеченный запахом, не обратил на нее внимания. Подчиняясь властному зову, он пролез через изгородь и оказался прямо перед оранжевой россыпью. Он подошел к первому брусочку, понюхал и надкусил. Это была морковь.
За свою жизнь Ореху довелось попробовать немало разных кореньев, но морковку он ел дома только раз, когда с проезжавшей мимо телеги свалился мешок. Здесь морковь была старая, наполовину изъеденная жучками или мышами. Но кроликам и она казалась благоуханной роскошью, пиршеством, ради которого можно забыть обо всем на свете. Орех кусал, грыз, жевал, и от вкуса этой нежданно дарованной благодати на него накатывало ощущение счастья. Он скакал в траве, обнюхивал одну морковину задругой, грызя зелень вместе с корнеплодом. Никто ему не мешал. Хватало, похоже, на всех.
Время от времени он инстинктивно останавливался, чтобы послушать ветер, и почти забыл об осторожности. «Если прибежит лиса… Ну и что, — думал он. — Дрался я с ними. Кроме того, надоело постоянно убегать. Хватит с меня всяких страхов. В конце концов, удрать я всегда успею. Ах, вот так земля! Вот так племя! Ничего удивительного, что ростом они не меньше зайцев, а пахнут как принцы!»