я даже до ауслы.
Шли месяцы, и дальние патрули стали обычным делом. Летом и в начале осени одновременно в поиск выходили два-три патруля. И вскоре вокруг Эфрафы не осталось ни одной кроличьей норы, а если вдруг сюда случайно забредал одинокий бродяга, его сразу подбирали патрульные. Потери во время таких рейдов были большие, поскольку хищники быстро усекли, что гвардейцы ходят на патрулирование регулярно. Частенько командирам требовалось все мужество и опыт, чтобы и задание выполнить, и привести патруль – вернее, остатки патруля – обратно в Эфрафу. Но аусла лишь гордилась этим. Кроме того, генерал любил время от времени сам пойти вслед за патрулем и проверить, кто и на что способен. И не раз случалось, что командир патруля, хромая вдоль изгороди под дождем, в целой миле от Эфрафы натыкался на генерала, сидящего, как заяц, под кустиком плевела, и вытягивался в струнку, давая отчет, чем это он занимается и почему отклонился от маршрута. В патрули отбирали самых смышленых, самых быстроногих, самых безжалостных, а потери – в плохие времена погибало за месяц по пять-шесть гвардейцев – вполне устраивали Дурмана: во-первых, ему так и так надо было сократить население городка, а во-вторых, это означало, что аусле понадобятся новые гвардейцы и юные кролики изо всех сил постараются заслужить эту честь. Мысль о том, что гвардейцы расплачиваются жизнью, чтобы выполнить его приказ, льстила Дурману, хотя и он сам, и Совет безоговорочно верили в то, что именно он дал всему племени спокойную, безопасную жизнь, а цена, которую им приходится платить, несравнима с таким благом.
Но в тот вечер, когда генерал вышел из-под вязов поговорить с капитаном Кервелем, он был всерьез озабочен. Держать поселение в прежних границах становилось все трудней и трудней. Перенаселение превратилось в серьезную угрозу, причем тогда, когда большинство крольчих осталось без потомства. От этого, несмотря на прекрасную жизнь, у них испортился характер, и управлять ими стало нелегко. Недавно несколько крольчих пришли на Совет за разрешением покинуть город. Сначала они говорили спокойно, обещая, если Совет захочет, уйти далеко-далеко, но когда поняли, что их просьбу ни за что не удовлетворят, пришли в такой гнев, в такую ярость, что пришлось применить строгие меры. До сих пор у генерала не прошел неприятный осадок. И наконец, в последнее время аусла начала терять среди рядовых былое уважение.
Какие-то четверо бродяг, выдававших себя за послов, по решению Совета были отправлены в подразделение с меткой на правом боку. Генерал не успел выяснить, откуда они взялись. Им с легкостью удалось провести командира подразделения, прорваться сквозь посты и скрыться под покровом ночи. Разумеется, офицера, отвечавшего за это подразделение, капитана Анхуза, разжаловали и прогнали из ауслы. И это наказание, пусть справедливое, тоже оставило неприятный след в душе генерала. Беда была в том, что в Эфрафе почти не осталось хороших офицеров. Подобрать гвардейцев для ауслы – как правило, часовых – не представляет труда, но офицеров – другое дело, а тут меньше чем за месяц потеряны трое. Анхуза генерал списал со счетов – никогда его не восстановят в звании. Капитану Горчаку не повезло еще больше: преследуя беглецов, он, храбрый, изобретательный кролик, попал под поезд. Вот еще одно доказательство того, что все зло на свете от людей. Но самую скверную и поразительную новость принесли гвардейцы, вернувшиеся всего две ночи назад после обхода северных границ Эфрафы. Капитана Кровца, самого опытного, самого достойного служаку, убила лисица. Случай странный и неприятный. Патруль наткнулся на след довольно большой группы кроликов, очевидно направлявшихся в сторону Эфрафы с севера. Патруль устремился вдогонку, вышел на окраину леса, но не успели гвардейцы и глазом моргнуть, как вдруг прямо на них вылетел чужак. Разумеется, его попытались остановить, но за ним, как видно, гналась лиса, потому что в мгновение ока она ворвалась в лес и убила беднягу Кровца. Помощник командира патруля Крестовник приказал остальным возвращаться и довел их до дома в полном порядке. И правильно сделал. Но чужака потерял, а гибель Кровца, ни за что ни про что, привела ауслу в полное уныние.
Генерал выслал в погоню новые патрули, но тем удалось лишь установить, что чужаки перебрались через железную дорогу и исчезли где-то на юге. Мысль о том, что они прошли так близко от Эфрафы и ускользнули от гвардейцев, была просто невыносима. Наверняка по-настоящему предприимчивый офицер и теперь еще смог бы догнать их. Именно предприимчивый, скажем, как капитан Дрема. Генерал редко посылал патрульных на ту сторону железной дороги, и эфрафцы плохо знали сырой правый берег. Он пошел бы и сам, но из-за всех домашних неурядиц это было рискованно, да и Дрему сейчас не отпустишь. Нет! Пусть это невероятно обидно, но о чужаках лучше на время забыть. Сначала нужно пополнить поредевшие ряды ауслы. Желательно теми, кто, не колеблясь, мог бы погасить малейшие очаги неповиновения. Нужно побыстрее повысить в звании лучших. Не высовываться какое-то время и толком их обучить. А потом жизнь войдет в обычную колею.
Немного рассеянно генерал поздоровался с капитаном Кервелем и мысленно вернулся к своим заботам.
– Кто у тебя на посту, Кервель? – наконец спросил он. – Я знаю кого-нибудь?
– Там хорошие ребята, сэр, – ответил Кервель. – Вы знакомы с Майораном – он был в вашем патруле вестовым. И еще, может быть, с Тимьяном.
– Да, этих я знаю, – произнес Дурман. – Офицеров из них не получится. Надо кем-то заменить Горчака и Кровца – вот куда я клоню.
– Непростая задача, сэр, – отозвался Кервель. – Такие кролики в траве не валяются.
– И все-таки их найти надо, – сказал Дурман. – Подумай над этим хорошенько, потом доложишь. А сейчас я хочу проверить у тебя посты. Не хочешь пройтись со мной?
Но едва они собрались в обход, как подбежал еще один кролик. Это оказался не кто иной, как сам капитан Дрема. В обязанности Дремы входил в первую очередь поиск хлессилей в окрестностях Эфрафы. Он же обязан был докладывать о любых переменах, все равно, что это – появится ли в грязи след гусеничного трактора, обнаружат ли ястребиный помет или новые удобрения на пшеничном поле. Опытный следопыт, Дрема ничего – или почти ничего – не упускал из виду и был одним из тех немногих, кого Дурман искренне уважал.
– Я тебе нужен? – после некоторой паузы спросил его генерал.
– По-моему, да, сэр, – ответил Дрема. – Мы нашли хлессиля и привели сюда.
– Где вы его нашли?
– Рядом с аркой, сэр. На нашей стороне.
– Что он делал?
– Сэр, он говорит, что проделал большой путь, чтобы добраться до Эфрафы. Потому я и подумал, что, возможно, вы захотите взглянуть на него.
– Он сам хочет в Эфрафу? – спросил пораженный Дурман.
– Так он говорит, сэр.
– Почему бы не отвести его завтра на Совет?
– Разумеется. Как скажете, сэр. Но меня он поразил. Это не совсем обычный кролик. И мог бы быть нам полезен.
– Гм, – неуверенно произнес генерал. – Что ж, отлично. Я не люблю ждать. Где он?
– Возле Крикса, сэр. – Дрема имел в виду перекресток верховых троп ярдах в пятидесяти, который сейчас скрывали деревья. – С ним остались двое из моего патруля.
Дурман поспешил к Криксу. Кервель, сейчас находившийся в своем подразделении на дежурстве, остался на месте. Дрема побежал вслед за генералом. В этот час Крикс укрывала зеленая тень. Рыжие солнечные лучи пробивались сквозь кроны деревьев. В сырой траве по обе стороны дорожек пестрели звездочки розовато-лиловой дубницы, подлесник и желтые густые цветы дудника. По другую сторону дорожки под кустом бузины генерала дожидались двое гвардейцев из ауслафы, специальной полиции Совета, с ними и был чужак.
Дурман тотчас же понял, что имел в виду Дрема. Чужак был крупный, тяжелый, проворный, а по его ободранным, потрепанным бокам можно было узнать в нем изрядного драчуна. Шерсть на макушке росла густо и странно – наподобие шлема. Чужак уставился на генерала пристальным, оценивающим взглядом – давно на него никто так не смотрел.
– Кто ты? – спросил Дурман.
– Меня зовут Тлайли, – ответил незнакомец.
– Тлайли, сэр, – подсказал Дрема.
Незнакомец промолчал.
– Мне доложили, что тебя привел сюда патруль. Что ты здесь делал?
– Я шел в Эфрафу.
– Почему?
– Что за странный вопрос! Ведь это ваше поселение или нет? Так что удивительного в том, что кто-то к вам попросился?
Дурман почувствовал замешательство. Он был неглуп и, конечно же, понимал, что ни один кролик в здравом уме добровольно не явится в Эфрафу. Но признаться в этом не мог.
– Что ты умеешь?
– Умею бегать, умею драться, а если меня попросят рассказать сказку, сумею испортить любую. Я был офицером ауслы.
– Драться, говоришь? А с ним справишься? – спросил Дурман, кивнув на капитана Дрему.
– Как хотите. – Незнакомец встал на дыбы и всем весом обрушился на капитана, который едва успел отскочить.
– Не валяй дурака, – осадил его генерал. – Сядь. Где ты был офицером?
– Далеко. Люди уничтожили наш городок, но я удрал. Пришлось мне побродить. И вряд ли вас удивит, что до меня дошли слухи об Эфрафе. Я долго шел к вам. Думаю, что мог бы и пригодиться.
– Ты один?
– Сейчас – да.
Генерал снова задумался. Похоже, кролик и впрямь офицер ауслы. Любая гвардия примет такого. И если не врет, он довольно умен, раз сбежал из гибнущего городка, выжил и одолел в одиночку долгий путь. Наверное, он издалека, потому что в окрестностях Эфрафы никаких городков давным-давно не осталось.
– Что ж, – наконец сказал Дурман, – думаю, ты можешь нам пригодиться. Сегодня за тобой присмотрит Дрема, а завтра утром ты предстанешь перед Советом. А пока не вздумай затеять драку, понятно? Тебе и без того забот хватит.
– Вот и хорошо.
На следующее утро Совет обсудил стоявший в повестке дня вопрос о больших потерях в аусле, и генерал Дурман предложил попытаться частично восполнить урон и поставить помощником офицера, капитана Кервеля, в подразделение с меткой на задней левой ноге сильного, крепкого новичка. Незнакомец предстал перед Советом, и все согласились. Еще до ни-Фрита Тлайли поставили знак отличия, и, прихрамывая на заднюю левую лапу, он приступил к своим обязанностям.