– Они уведут нас обратно в Эфрафу, – прошептала Вильтариль, обращаясь к Тетатиннанг. – А ауслафа…
– Успокойся, – сказала Хизентли. – Никто об этом не думает, и мы не будем. Но я все равно не жалею, что ушла из Эфрафы. Я рада, что сейчас здесь, а не там.
Она сказала это спокойно, но не только Орех догадался, о чем она думает. Шишак вспомнил, как в ту ночь в Эфрафе он успокаивал ее рассказами о высоких холмах и надежном доме. В темноте он коснулся плеча Ореха и отвел его в сторону.
– Послушай, Орех, – начал он, – пока что мы живы. Но надолго ли? Когда упадет кровля, они окажутся в этой части «Улья». Можно увести всех в спальни и закрыть входы. И опять оставить их с носом.
– Мы только протянем время, – ответил Орех. – Отсюда добраться до спален нетрудно.
– Здесь их встречу я, – заявил Шишак, – и не один. И тогда я не удивлюсь, если вдруг им захочется домой.
Тут Орех понял, что Шишак хочет принять на себя удар эфрафцев, и в душе позавидовал ему. Шишак знает, что он боец, и готовится к битве. Ни о чем другом он не думает. Ему не важно, насколько безнадежна эта затея. Слушая возню наверху, он думает только о том, как подороже продать свою жизнь. А как быть всем остальным? Если занять их делом, может быть, и отступит этот заполнивший «Улей» безмолвный страх.
– Ты прав, Шишак, – сказал он. – Приготовимся к небольшому приему. Ты не хочешь сам всем об этом сказать?
Шишак принялся объяснять Серебряному и Падубу, что он задумал, а Орех отправил в северную галерею Плющика слушать и докладывать, как наверху продвигается работа. Ему было все равно, где именно обрушится кровля, но нужно хотя бы сделать вид, что он ничего не упускает.
– Слушай, Шишак, обвалить здесь стены, чтобы закрыть проход, невозможно, – сказал Падуб. – Ты же знаешь, на этом конце именно они и держат кровлю.
– Знаю, – ответил Шишак. – Но мы начнем рыть в спальнях. Сделаем их побольше, раз уж придется всем забраться туда, а землей засыплем проходы между колоннами. Получится гладкая стена.
После возвращения из Эфрафы никто с Шишаком не спорил. А сейчас, почувствовав его спокойствие, каждый попытался скрыть собственный страх и принялся за работу, подрывая стенки и пол спален, а землю выталкивая в проходы до тех пор, пока земляная колоннада не превратилась в ровную стену. Едва все сделали передышку, как прибежал Плющик и доложил, что работы над северной галереей остановились. Орех побежал за ним, и несколько минут оба напряженно прислушивались. Наверху было тихо. Орех метнулся к Алтейке, который сторожил единственный открытый выход – ход Кехаара, как они его называли.
– Ты понимаешь, что произошло? – спросил он. – Они сообразили, что здесь сплошные корни, и бросили. Теперь на другой стороне работа у них пойдет быстрее.
– Я тоже так думаю, Орех-pax, – отозвался Алтейка. Помолчав, он добавил: – Помнишь крыс в амбаре? Неплохо мы с ними повеселились, правда? Но боюсь, с эфрафцами нам справиться не удастся. После всего, что мы сделали, это очень обидно.
– Справимся. – Орех постарался придать голосу твердость.
Но он знал: стоит ему здесь задержаться, и Алтейка поймет, о чем он думает. А думал Орех о том, где окажется завтра к ни-Фриту этот самый Алтейка, этот скромный и прямодушный парень. А сам Орех – куда заведут его собственные хитроумные планы? Неужели же они прошли через вересковую пустошь, через проволочные силки, через страшную грозу и речные плесы только для того, чтобы погибнуть от когтей генерала Дурмана? Они не заслужили такой смерти. После всех их дружных и славных дел это несправедливый конец. Но как остановить генерала? Как спасти городок? Орех понимал – никак. Разве что на самих эфрафцев вдруг извне обрушится сокрушительный удар, но на это рассчитывать не приходится. И Орех отвернулся от Алтейки.
«Царап, царап» – это царапанье доносилось сверху не прекращаясь. Орех пересек в темноте пещеру и наткнулся на скрючившегося подле свежей насыпи кролика. Орех остановился, принюхался. Это был Пятик.
– Разве ты не работаешь? – спросил Орех.
– Нет, – ответил Пятик. – Я слушаю.
– Слушаешь, как копают?
– Нет. Другое. Я пытаюсь услышать то, чего никто не слышит. Но у меня плохо получается. Оно близко. Глубоко. Листопад. Глубоко. Я ухожу, Орех, ухожу. – Голос его стал тихим и словно сонным. – Я падаю. Но там холодно. Холодно.
В темной пещере было жарко. Орех склонился над Пятиком и коснулся носом его взмокшего тельца.
– Холодно, – пробормотал Пятик. – Как… как… как холодно!
Наступило молчание.
– Пятик, – позвал Орех. – Пятик? Ты слышишь меня?
Неожиданно Пятик страшно закричал. Закричал так, что все в «Улье» от ужаса припали к земле; закричал так, как не может кричать ни один кролик на свете. Голос его стал низким и каким-то ненастоящим. Кролики, работавшие на дальнем конце пещеры, в страхе прижались друг к другу. Одна из крольчих заплакала.
– Грязные маленькие паршивцы! – выл Пятик. – Как… как вы посмели! Как… как! Пр-рочь, пр-р-рочь!
Сквозь груду свеженасыпанной земли, дрожа и задыхаясь, пробился Шишак.
– Ради Фрита, заставь его замолчать! – выпалил он. – Он сведет всех с ума!
И Орех, содрогнувшись, вцепился в Пятика.
– Проснись! Пятик, проснись!
Но Пятик лежал в забытьи.
Орех вспомнил качающиеся на ветру зеленые ветки. Ветки качаются вверх и вниз, гибкие, хлесткие. За ними что-то такое, что трудно рассмотреть. Что это? «Вода, – понял Орех, – и страх». Потом вдруг на мгновение он ясно увидел раннее утро, берег реки и несколько кроликов, чутко прислушивающихся к собачьему лаю и бряканью цепи.
«На твоем месте я не стал бы дожидаться ни-Фрита. Я бы не ждал ни минуты. Да ты просто обязан идти. По лесу бегает большой отвязавшийся пес».
Дунул ветер, с деревьев посыпались миллионы листьев. Река исчезла. Орех сидел в «Улье» рядом с Шишаком и неподвижным тельцем Пятика. Царапанье стало теперь отчетливее и ближе.
– Шишак, старина, – позвал он, – делай то, что я говорю. Пойди приведи к входу Кехаара Одуванчика и Черничку. Быстрее.
Алтейка все еще сидел на своем посту. Он не двинулся с места, даже услышав крик Пятика, только сердечко заколотилось и дыхание стало чаще. Вчетвером, с Черничкой, Одуванчиком и Шишаком, они сгрудились вокруг Ореха.
– Я кое-что придумал, – сказал Орех. – Если дело выгорит, мы покончим с Дурманом раз и навсегда. Объяснять – времени нет. Дорога каждая секунда. Ты, Черничка, и ты, Одуванчик, пойдете со мной. Побежим сначала прямо. Потом на север, к подножию, и в поле. Не останавливайтесь ни в коем случае. Вы бегаете быстрее. Подождете меня возле дерева.
– Но, Орех… – начал было Черничка.
– Как только мы уйдем, – Орех повернулся к Шишаку, – ты закроешь и этот выход и уведешь всех в укрытие. Если ворвутся эфрафцы, продержитесь, сколько сумеете. Ни в коем случае не сдавайтесь. Эль-Ахрайрах подсказал мне, что делать.
– Но куда ты, Орех? – спросил Шишак.
– На ферму, – ответил Орех. – Я должен перегрызть еще одну веревку. А теперь вы оба, за мной. И не забудьте: не останавливаться. Если встретите эфрафцев – не драться, бежать, пока не доберетесь до подножия.
И с этими словами он бросился к выходу, а Черничка и Одуванчик помчались за ним.
45. И снова ферма «Орешник»
«Пощады нет!» – и спустит псов войны.
В то же самое время генерал Дурман сидел в низенькой траве у обрыва под лучами неяркой желтой луны и разговаривал с Чертополохом и Барвинком.
– Вас поставили возле этого выхода не для того, чтобы слушать, – отчитывал он их. – Вас поставили, чтобы сторожить. Кто вам позволил бросать пост? Немедленно назад!
– Но, сэр, честное слово, – жалобно произнес Чертополох, – там внизу кто-то есть, и это не кролик. Мы оба слышали.
– Запах тоже почувствовали? – спросил Дурман.
– Нет, сэр. Следов и помета не видно. Но оба мы слышали его голос, и это не кролик.
Несколько солдат бросили работу и, навострив уши, подошли поближе. Послышался ропот.
– С ними была хомба, которая убила капитана Кровца. Мой брат там был. Он все видел своими глазами.
– С ними была птица, которая потом превратилась в молнию.
– С ними был еще какой-то зверь, который унес их по реке.
– Лучше вернемся домой.
– Отставить! – рявкнул генерал. Он подошел к солдатам. – Кто это сказал? Ты? Прекрасно, отправляйся домой. Иди-иди, поторапливайся. Я жду. Дорога вон там.
Кролик не шелохнулся. Генерал медленно оглядел собравшихся.
– Ладно, – сказал он. – Кто хочет вернуться домой, может уходить. Дорога отличная, долгая, офицеров у вас нет, потому что все они заняты делом, и я в том числе. Капитан Вереск, капитан Крестовник, подойдите сюда. Чертополох, приведи ко мне капитана Дрему. А ты, Барвинок, отправляйся на свой пост.
Вскоре работы возобновились. Солдаты вырыли глубоченную яму (глубже, чем ожидал генерал) – кровля держалась. Но кролики уже почуяли пустоту под ногами.
– Еще одно усилие, – подбодрил их генерал. – Недолго осталось.
Подошел Дрема и доложил, что заметил трех беглецов, направившихся к северу. Один из них, кажется, все тот же хромой. Дрема хотел было отправиться в погоню. Но по приказанию генерала вернулся.
– Ерунда, – бросил Дурман. – Пусть бегут. Когда мы окажемся внизу, их будет на трех меньше. Что? Опять ты? – прорычал он навстречу появившемуся рядом Барвинку. – Что там на этот раз?
– Открытый выход, сэр… – сказал Барвинок. – Они завалили его.
– Тогда займись чем-нибудь полезным, – велел генерал. – Выдерни этот корень. Да не тот, а этот, болван.
На востоке уже занималась заря, а работы все продолжались.
Большое поле у подножия холма сжали, и в бледном свете ущербной луны, бесцветные, неподвижные, торчали оставшиеся сорняки – горец, очный цвет, алтей, крушина, анютины глазки – и лежала на темной стерне светлая, сложенная рядами, не сожженная еще солома. Ряды тянулись далеко вниз.