– Если бы я был в этом целиком и полностью уверен, то сообщил бы их командиру, достойному морскому начальнику в замке Соляных Цветов. – Эйзару склонил голову к плечу. – Почему ты спрашиваешь, друг мой? Ты думаешь, кто-то из них действительно совершил преступление?
Никлайс затаил улыбку.
– Нет, Эйзару, это вопрос умозрительный. – Он переменил тему: – Я слышал, что ров Гинурского замка полон прозрачных, как стекло, рыб. И когда они светятся ночью, их можно видеть насквозь, до костей. Скажи, правда ли это?
Он любил отложить хорошую мысль на сладкое.
Тани нашла уступ для ноги и, с силой толкнувшись, потянулась к нависающему карнизу. Под ней билось о камни море.
Она одолела полпути вверх по вулканическому останцу, поднимавшемуся над морем в устье Гинурской бухты. Гора называлась Скорбящий Сирота, потому что стояла на отшибе, как ребенок, потерявший родителей в кораблекрушении. Едва одна рука ее коснулась камня, как вторая соскользнула по морскому мху.
У Тани похолодело в животе. На миг показалось: она сорвется и переломает себе кости, но ей удалось рвануться вверх, зацепиться за карниз. Тани, как клещами, впилась в него. Последним огромным усилием она подтянулась и, тяжело отдуваясь, легла животом на камень. Лезть сюда без перчаток было безрассудством, но она хотела доказать себе, что сможет.
Мысли вернулись к встреченному на улице ментцу – как он на нее таращился. Как будто узнал. Конечно, этого быть не могло, Тани видела его впервые. Но что его так потрясло?
Он был крупный мужчина. Широкие плечи и грудь, заметное брюшко. Глаза как гвоздики, веки приспущены от возраста, а лицо бесцветное, как бы примятое. В седых волосах еще проблескивала медь. Морщины у губ напоминали, что его рот когда-то умел смеяться. И круглые очки.
Рооз.
Имя наконец всплыло в памяти.
Рооз. Это имя шепнула ей Суза, но разговор был таким коротким, что ночь унесла его из головы.
Этот человек спрятал у себя незнакомца.
Он не должен был оказаться в Гинуре. Если только его доставили для допроса о событиях той ночи. От этой мысли у Тани сперло в груди. А припомнив его проницательный взгляд, она задрожала всем телом.
Стиснув зубы, девушка потянулась к следующему уступу. Даже если Рооз что-то знал о ней или Сузе, доказательств у него не было. А чужестранца наверняка уже нет в живых.
Добравшись до вершины, она встала. Ладони были в крови. Водяной шелк ее одежды работал как оперение морской птицы: встряхнулась – и уже сухая.
Дракана ждала ее в своем убежище. Настоящее ее имя человеку было не выговорить, так что для Тани она звалась Наиматун. Наиматун вылупилась давным-давно в озере Глубоких Снегов и носила на себе бесчисленные шрамы Великой Скорби. Тани каждую ночь взбиралась к ней и сидела до восхода. Это было похоже на непрекращающийся сон.
Разговор поначалу не складывался. Наиматун не желала слышать почтительных обращений, приличествующих божеству. Они как родные, оговорила она. Как сестры. Иначе им не взлететь вместе. Дракон и всадник – одна душа на двоих.
Тани это правило давалось с трудом. Она всю жизнь обращалась к старшим с величайшим почтением, а тут богиня просила говорить с ней как с подружкой. Понемногу, урывками Тани рассказала Наиматун о своем детстве в Ампики, о пожаре, который унес ее родителей, о годах учения в Южном доме. Наиматун терпеливо слушала.
Сейчас, над океаном, только что проглотившим солнце, Тани босиком подошла к дракане, уложившей голову себе на шею. В такой позе она напоминала Тани спящую утку.
Встав рядом с ней на колени, Тани плашмя прижала ладони к чешуе. Драконы слышат иначе, чем люди. Прикосновение помогает им воспринимать вибрации голоса.
– Добрый вечер, Наиматун.
– Тани… – Наиматун приоткрыла один глаз. – Присядь ко мне.
Голос ее гудел, как боевая раковина, как песня кита, как рокот дальней бури, и слова выкатывались гладко, будто обкатанные морем стеклышки. Этот голос наводил на Тани сон.
Она села, прислонилась к вечно влажной чешуе. Дивная прохлада. Наиматун принюхалась:
– Ты поранилась.
У нее еще кровоточили ладони. Тани сжала кулаки.
– Чуть-чуть, – сказала она. – В спешке забыла перчатки.
– Некуда спешить, маленькая. Ночь только народилась. – Булькающий вздох прошел по всему телу драканы. – Я подумала, не поговорить ли нам о звездах.
Тани подняла глаза к небу, где загорались серебряные глазки:
– О звездах, Наиматун?
– Да. Вам в домах учения преподавали науку звезд?
– Немного. Наставники в Южном доме называли нам имена созвездий и учили находить по ним путь. – Тани помолчала. – В деревне, где я родилась, говорили, что звезды – это души людей, бежавших от Безымянного. Они взобрались по лестнице и укрылись на небесах в ожидании дня, когда последний огнедышащий мертвым упадет в море.
– Простой народ порой бывает мудрее ученых. – Наиматун взглянула на девушку. – Ты теперь моя всадница, Тани. И вправе разделить знания моего рода.
Никто из наставников не предупредил ее, что так случится.
– Принять их будет честью для меня.
Наиматун обратила взгляд к небу. Глаза ее загорелись ярче, словно отразили луну.
– Звездный свет, – сказала она, – вот что нас породило. Все драконы Востока родом с неба.
Тани, слушая дракану, любовалась ее блестящими рогами, шипастой бахромой под подбородком и гребнем, синим, как свежий кровоподтек. Гребень и позволял ей летать.
Наиматун заметила ее взгляд.
– Эта часть моего тела отмечает место, которым мои предки, упав со звезд, ударились головой о морское дно, – сказала она.
– Я думала… – Тани облизнула губы. – Прости меня, Наиматун, но я думала, что драконы рождаются из яиц.
Она знала это наверняка. Из перламутровых яиц, гладких, как лак, отливающих серебром… Они могут веками пролежать в воде, прежде чем выпустить из себя извивающегося змейкой новорожденного дракона. Но у Тани задрожал голос, потому что она противоречила дракону.
– Теперь – да, – согласилась Наиматун. – Но так было не всегда. – Она снова подняла голову к небу. – Наши предки явились с кометы, которую вы называете Фонарем Квирики, когда людей еще не было. Она пролила в воду свой свет, и из той воды вышел род драконов.
Тани уставилась на нее:
– Но, Наиматун, как же комета могла создать дракона?
– После нее осталось вещество. Расплавленный звездный свет падал в моря и озера. А как из того вещества возникли драконы – это мне неведомо. Комета явилась из небесного мира, а я в него еще не перешла. Во время прохождения кометы, – продолжила Наиматун, – мы в полной силе. Мы откладываем яйца, и они проклевываются, и мы обретаем все дары, которыми обладали когда-то наши предки. Но мало-помалу наша сила слабеет. И для ее возвращения нам надо ждать нового прихода кометы.
– И нет другого способа восстановить ваши силы?
Наиматун обратила к ней луны своих глаз. Тани под ее взглядом почувствовала себя очень маленькой.
– Не все драконы делятся этим знанием со своими всадниками, Мидучи Тани, – пророкотала дракана, – но я подарю тебе и его.
– Спасибо тебе!
Тани пробрала дрожь. Наверняка никто из живущих не удостоился от богов таких откровений.
– Комета, покончившая с Великой Скорбью, и до того много раз приходила в этот мир, – сказала Наиматун. – Когда-то, много лун тому назад, она обронила две небесные жемчужины, исполненные ее силы. Твердые осколки самой себя. Рядом с ними мы оставались в силе дольше, чем бывало прежде. Но жемчужины утрачены почти тысячу лет назад.
Уловив ее грусть, Тани погладила шею драканы. Чешуя, хоть и блестела, как рыбья, была изрезана шрамами от когтей и рогов.
– Как же потеряли такую драгоценность? – спросила она.
Наиматун тихо засвистала сквозь зубы.
– Почти тысячу лет с их помощью люди стянули море над Безымянным, – сказала она. – Так он был побежден. С тех пор две жемчужины выпали из истории мира, как будто их и не было.
Тани покачала головой.
– Люди… – повторила она и вспомнила западную легенду. – Того человека звали Беретнет?
– Нет. То была женщина с Востока.
Они помолчали. Вода капала со скалы над их головами.
– В старину мы обладали многими силами, Тани, – снова заговорила Наиматун. – Мы меняли кожу, как змеи. Меняли облик. Ты слышала сейкинскую легенду о Квирики и Снежной деве?
– Да. – Этот рассказ Тани не раз слышала в Южном доме. Одна из древнейших сейкинских сказок.
Давным-давно, впервые поднявшись из вод, драконы моря Солнечных Бликов договорились между собой подружиться с детьми плоти, чьи костры они видели на берегу. Драконы в знак добрых намерений принесли им в дар золотую рыбу – но робкие, недоверчивые островитяне забросали драконов копьями, и те с грустью вернулись в морские глубины, чтобы не показываться целый век.
Только одна девушка, видевшая явление драконов, тосковала по ним. Она что ни день уходила в большой лес и пела там песню печали по прекрасным созданиям, так ненадолго приходившим на остров. Сказка, как обычно в старинных историях, не называла ее по имени. Говорилось просто о Снежной деве.
Однажды в ненастное утро Снежная дева нашла в ручье раненую птицу. Она вправила ей крыло и стала кормить каплями молока. За год птица окрепла от ее забот, и дева унесла ее на скалу, чтобы та могла улететь.
Тогда-то птица и превратилась в великого старейшину Квирики: он получил рану в море и обернулся птицей, чтобы спастись. Снежная дева исполнилась радости. Доволен был и великий Квирики, потому что узнал, что в детях плоти скрывается доброта.
В благодарность за заботу великий Квирики сделал для Снежной девы трон из собственного рога – его назвали Радужным троном – и создал ей из морской пены прекрасного супруга, принца ночных бликов. Дева стала первой императрицей Сейки, и с великим Квирики летала над островом, наставляя людей полюбить драконов и больше не вредить им. Ее род правил Сейки до гибели последних наследников в Великой Скорби, когда первый государь взялся за оружие, чтобы отомстить за них.