– Бедняги, что остались снаружи. Линора… – На щеке у князя была кровь. – Сабран, я должен вернуться, помочь капитану Куделю. Останься здесь с Гранцем и госпожой Дариан.
Сабран кинулась к нему, сжала его руки:
– Нет! Я приказываю тебе остаться.
– Мой меч не хуже других, – уговаривал ее Льевелин. – Моя охрана…
– Мои телохранители тоже остались там, – перебила его Сабран, – но, если мы погибнем, усилия наших защитников пропадут зря. Им придется думать не только о себе, но и о нас.
Льевелин взял ее лицо в ладони.
– Милая, – сказал он, – ничего со мной не случится.
Сейчас Эда впервые увидела, как глубоко он любит Сабран, – и была потрясена.
– Проклятье, ты мой супруг! Ты получил мое ложе. Мое тело. Мое… мое сердце! – обрушилась на него Сабран. Лицо ее осунулось, голос прерывался. – И ты не оставишь нашу дочь без отца, Обрехт Льевелин. Ты не оставишь нас тебя оплакивать.
Он разом переменился в лице. В глазах засветилась надежда.
– Правда?
Не отпуская его взгляда, Сабран нашла ладонь князя и положила себе на живот.
– Правда, – очень тихо сказала она.
Льевелин прерывисто вздохнул. Улыбка растянула его губы. Он погладил щеку королевы одним пальцем.
– Я счастливейший из принцев, – прошептал он. – И наша дочь, клянусь, будет самой любимой из принцесс. – Выдохнув, князь прижал Сабран к груди. – Моя королева. Счастье мое. Я буду любить вас обеих так, чтобы заслужить это счастье.
– Ты и так заслужил. – Сабран поцеловала его в щеку, куда дотянулась. – Разве ты не носишь кольцо с моим узлом любви?
Она уткнулась подбородком ему в плечо, ладонями погладила по спине и крепко зажмурилась, когда он тронул губами ее висок. Если между ними и было недоверие, оно ушло. Пропало, как сбитое пламя, – когда их тела сомкнулись воедино.
В дверь застучали кулаками.
– Королева! – услышали они. – Ваше величество, это Катриен и Маргрет. Впустите нас, пожалуйста.
– Катри, Мег… – Сабран поспешно разжала объятия. – Впусти их, – прикрикнула она на Спини. – Поспеши, рыцарь!
Эда опоздала распознать уловку. За дверью была не Катриен Вити. Кто-то подделывался под ее голос.
– Нет! – приказала она. – Стой!
– Как ты смеешь противоречить моему слову, – накинулась на нее Сабран. – Кто тебе позволил?..
Она пылала от гнева, но Эда не дрогнула:
– Ваше величество, это не Катриен.
– Я, кажется, узнаю голос. – Сабран кивнула Спини. – Впусти моих дам. Не медли.
Он был ее рыцарем. Он повиновался.
Эда не теряла времени. Когда в открывшуюся дверь ворвался убийца, ее нож уже рассекал воздух. Мужчина в маске ловко уклонился от летящей смерти, выстрелил в Спини и тут же навел пистолет на Эду.
Доспех рыцаря зазвенел по каменному полу. Пуля попала Спини между глаз.
– Ни с места, эрсирка, – прозвучало из-под маски. Ствол пистолета дымился. – Брось нож.
– Чтобы ты убил королеву Инисскую? – Эда и не думала слушаться. – Скорее я приняла бы твою пулю в сердце, только, думаю, нет у тебя больше пуль, не то все мы были бы уже мертвы.
Убийца молчал.
– Кто тебя подослал? – Сабран расправила плечи. – Кто замыслил покончить с родом Святого?
– Чашник не желает вам зла, ваше величество, – вы только прислушайтесь к голосу разума. Если вы уведете Инис с ложного пути…
Чашник…
– Этот путь, – продолжал голос, заглушенный маской чумного доктора, – ведет Инис ко злу.
Видя, что ствол разворачивается к супругам, Эда метнула последний нож. Он вонзился в сердце убийцы одновременно с грянувшим выстрелом.
Сабран вздрогнула. Эда, метнувшись к ней, замирая от страха, ощупала ее корсаж, но крови не было. Платье осталось чистым. А вот стоявший шагом дальше Обрехт Льевелин припал на одно колено. Его ладони зажимали расползавшееся темное пятно на дублете.
– Сабран, – выговорил он.
Она обернулась.
– Нет, – вырвалось у нее с хриплым дыханием. – Обрехт…
Эда будто из дальнего далека смотрела, как королева Иниса подбегает к супругу, укладывает его на пол рядом с собой, как повторяет его имя, в то время как кровь его сердца впитывается в ткань ее платья. Она прижимала его к себе, упрашивала остаться, но он уже уходил. Она склонилась над ним, обняла его голову. И он замер.
– Обрехт.
Ее губы задрожали, она подняла полные слез глаза:
– Эда. Эда, спаси его, прошу…
Эде было не до того. Дверь снова распахнулась, и новый головорез ввалился в святилище. Эда мигом завладела мечом погибшего рыцаря и прижала убийцу к стене.
– Сними маску, – велела она, – или, даю слово, я срежу ее вместе с лицом.
Руки в перчатках обнажили бледное лицо. Трюд утт Зидюр не сводила глаз с безжизненного тела князя.
– Я совсем не хотела его смерти, – зашептала она. – Я хотела только помочь вам, ваше величество. Чтобы вы выслушали…
27Восток
Никлайс Рооз строил козни. Затевал такую опасную и наглую интригу, что с трудом верил, мог ли выдумать такое он – вечный трус.
Он решил приготовить эликсир и купить за него возвращение на Запад, даже ценой жизни. А затея вполне могла стоить жизни. Чтобы навсегда вырваться с Орисимы и вдохнуть новую жизнь в свои труды, приходилось рисковать. Ему требовалось то, что запрещал закон Востока.
Ему нужна была драконья кровь, чтобы узнать, каким образом обновляются тела богов.
К счастью, он точно знал, с чего начать.
Слуги все были на кухне, трудились над обедом.
– Чем мы можем быть полезны, премудрый доктор Рооз? – спросил один, когда Никлайс показался в дверях.
– Мне нужно передать послание. – Не дав себе растерять жалкие крупицы храбрости, он протянул письмо. – Его нужно до заката вручить достойной госпоже Тани в замке Соляных Цветов. Не отнесете ли его гонцам?
– Да, ученый доктор Рооз. Будет сделано.
– И не говорите, кто его послал, – тихо добавил Рооз.
Взявшая письмо служанка с сомнением, но согласилась. Он дал ей деньги, чтобы заплатить гонцу, и девушка ушла.
Оставалось только ждать.
Хорошо, что ожидание оставило время для книг. Эйзару был на рынке, Пуруме занималась пациентами, а Никлайс в своей комнате устроился рядом с мурлычущим котом и углубился в «Цену золота» – свой любимый алхимический труд. Том был основательно зачитан.
К вечеру, когда он добрался до новой главы, из книги вылетел обрезок тонкого шелка.
У Никлайса перехватило дыхание. Отобрав обрывок у любопытствующего кота, он разгладил шелк на колене. Сколько лет он не позволял себе оглядываться на величайшую тайну своей жизни!
Почти все книги и документы достались ему от Яннарта, уступившего Никлайсу половину своей библиотеки заодно с армиллярной сферой, лакустринскими огненными часами и другими диковинками. В собрании Яннарта было много прекрасных томов: иллюстрированных рукописей, редких трактатов, миниатюрных молитвенников… но ничто не захватило Никлайса так, как этот клочок шелка. Не потому, что текст на нем был написан на неизвестном языке, и не потому, что по всем признакам запись была очень древней, – а потому, что, пытаясь разгадать ее загадку, Яннарт встретил свою смерть.
Его вдова Алейдин отдала записку Трюд, которая, горюя по деду, жадно цеплялась за его вещи. Девочка год хранила обрывок у себя в сундучке.
Как раз перед отъездом Никлайса в Инис Трюд пришла в его бригстадский дом. На ней был плоеный воротничок, и волосы – волосы Яннарта – кудрями спадали на плечи.
«Дядя Никлайс, – серьезно сказала она. – Я знаю, ты скоро уезжаешь. Мой благородный дед умер с этой запиской в руке. Я пробовала разобрать, что там сказано, но в нашей школе этому не учили. – Она протянула ему шелк на ладони перчатки. – Папа говорит, что ты очень умный. Я думаю, ты сможешь понять, что здесь написано».
«Запись твоя, детка, – сказал он, хотя руки чесались схватить шелк. – Твоя благородная бабушка отдала ее тебе».
«Мне кажется, она предназначалась тебе. Я хочу ее тебе отдать. Ты только напиши мне и расскажи, что там, когда разберешься».
Никлайсу нечем было ее порадовать. По письму и материалу бесспорным представлялось происхождение записи с древнего Востока, и Яннарт при жизни не сумел узнать большего. Шли годы, а Никлайс так и не знал, почему его возлюбленный, умирая, сжимал эту записку.
Сейчас он заботливо сложил ткань и убрал в подаренный Эйзару резной ящичек. Потом вытер глаза, глубоко вздохнул и снова взялся за «Цену золота».
В тот вечер, поужинав с Эйзару и Пуруме, Никлайс только сделал вид, что ложится спать. В час ночи он выбрался из своей комнаты и надел вместо своей шляпы шляпу Эйзару. А потом тихо выскользнул в темноту.
Дорогу к берегу он знал. Обходя часовых, быстро, склонив голову и опираясь на трость, миновал ночной рынок.
Не было луны, которая могла бы его выдать. На берегу – никого, кроме нее.
Тани Мидучи ждала его у озерца на утесе. Поля шляпы скрывали тенью ее лицо. Никлайс сел поодаль:
– Ты делаешь мне честь своим присутствием, госпожа Тани.
Она ответила, помедлив:
– Ты говоришь на сейкинском?
– Конечно.
– Чего ты хочешь?
– Услуги.
– Я тебе ничего не должна, – тихо и холодно прозвучал ее голос. – Я могла бы тебя убить.
– Я ждал угроз и потому оставил доктору Мояке записку о твоем преступлении. – Он, разумеется, лгал, но она этого знать не могла. – Сейчас его домочадцы спят – но, если я не успею сжечь записки, о твоих делах узнают все. Сомневаюсь, что морской начальник оставит тебя среди всадников – тебя, кто едва не впустила на Сейки красную болезнь.
– Ты не представляешь, на что я готова, чтобы остаться всадницей.
Никлайс захихикал.
– Ты оставила невинного мужчину и девушку умирать в загаженной тюрьме, лишь бы не сорвалась важная для тебя церемония, – напомнил он. – Нет, Тани, я оцениваю тебя по достоинству. Мне кажется, я очень хорошо тебя понимаю.
Она долго молчала. Потом…
– Ты сказал «девушку»?