– Если Искалин затевает войну, я составлю ему партию, но надо успеть подготовиться, – пробормотала Сабран. – Если Раунус не проявит великодушия, мне, быть может, судьба заключить этот брак с вождем Аскрдалом. Ради Иниса.
Брак с человеком, который годится ей в прадеды. Даже привычная блюсти этикет Катриен наморщила нос. Сабран сложила руки на животе.
– Ну-ну. – Эда опустила ладонь ей на плечо. – Выйди подыши воздухом, пока снег не смяли.
– О да, – с облегчением подхватила Катриен. – Можно набрать черемши и цветов ежевики. И знаешь, Сабран, Мег видела на днях миленького ежика. Пока не подожгли костров из палой листвы, не помочь ли слугам выпугнуть бедняжку?
Сабран кивнула, но с застывшим, как маска, лицом. Эда видела, что душой она сама на костре и ждет, пока чья-то рука запалит огонь.
Вскоре после оповещения о наследнице Эда сидела в личных покоях, вышивая розы на шапочке для младенца. Сабран, запомнившая, как розы помогли ей против кошмаров, хотела видеть их на всей одежде дочери с первых дней ее жизни.
Королева лежала на кушетке, прикрывшись стеганым одеялом. После покушения в Аскалоне она похудела, отчего еще заметнее стал живот.
– Я ничего не чувствую, – сказала Сабран. – Почему она не толкается?
– Это естественно, королева. – Розлайн подшивала край одеяльца. Катриен трудилась над другим краем. – Ты только на пятом или шестом месяце почувствуешь, как она шевелится.
Сабран все ощупывала пальцами холмик живота.
– Пожалуй, – сказала она, – я уже знаю, как ее назову.
Первая дама вскинула голову так стремительно, что рисковала вывихнуть шею. Забыв об одеяльце, они с Катриен кинулись к кушетке, сели рядом с Сабран. Только Эда осталась на месте.
– Это прекрасно, Саб. – Катриен улыбнулась, накрыв ладонью ее руку. – Какое ты выбрала имя?
В роду Беретнет переходили от королевы к королеве пять имен, из которых самыми употребительными были Сабран и Мариан.
– Сильван. По Сильвану-у-Реки, где погиб ее благородный отец, – сказала королева.
Этого имени в истории не было.
Розлайн взволнованно переглянулась с Катриен.
– Сабран, – заговорила Розлайн, – это будет нарушение традиции. Не думаю, что это понравится твоему народу.
– Разве я не королева?
– Над суеверием нет власти.
Сабран холодным взглядом смотрела в окно:
– Катри?
– Я с ней согласна, ваше величество. Не надо, чтобы над головой ребенка висела тень смерти.
– А ты, Эда?
Эде хотелось ее поддержать. Она имела право назвать свое дитя как захочет, однако… в Инисе не любили перемен.
– Я согласна. – Эда проколола шелк иглой. – Сильван – красивое имя, королева, но оно может навеять твоей дочери печаль. Лучше назвать ее именем одной из царственных предков.
Сабран как будто утомил спор. Она повернулась на бок, опустила щеку на подушку.
– Тогда Глориан.
Прекрасное имя! После смерти Глориан Защитницы его не носила ни одна принцесса.
Катриен с Розлайн одобрили.
– Ее королевское высочество принцесса Глориан, – провозгласила Катриен, подражая мажордому. – Сразу подошло. Как оно ободрит и вдохновит твоих подданных!
Розлайн солидно кивнула:
– Давно пора было возродить это великолепное имя.
Сабран смотрела в потолок как в бездонную пропасть.
Слухи за несколько дней просочились в столицу. На день рождения принцессы наметили праздники, а орден священнослужителей предсказал королеве Глориан Четвертой могущество, которое приведет Инис к золотому веку.
Эда смотрела на все это устало и отстраненно. Настоятельница скоро отзовет ее домой. Частью души она стремилась к сестрам, чтобы вместе с ними воздавать хвалу Матери. Другая часть только и думала, как бы остаться.
Ей надо было кое-что закончить до отъезда. Однажды вечером, когда все дамы были заняты, а Сабран отдыхала, Эда пробралась в Невидимую башню, где содержалась Трюд утт Зидюр.
Стражники бдили, но Эда и без сидена умела обходить запреты. Она добралась до верха башни, когда часы пробили одиннадцать.
Маркесса Зидюра, в одних посеревших нижних юбках, превратилась в тень былой красавицы. Ее кудри развились и отяжелели от грязи, кости скул грозили порвать кожу. От ее лодыжки к стене вилась цепь.
– Госпожа Дариан… – Взгляд ее остался острым по-прежнему. – Пришла поглумиться?
Она плакала, увидев убитого принца. Теперь, как видно, ее печаль поостыла.
– Вежливость не позволяет, – ответила Дариан, – а судить тебя может только рыцарь Справедливости.
– Ты не знаешь Святого, еретичка!
– Громко сказано, изменница. – Эда отметила взглядом промокшую от мочи солому. – По тебе не скажешь, что боишься.
– Чего мне бояться?
– Ты в ответе за смерть принца-консорта. Это государственная измена.
– Ты еще узнаешь, что ментские граждане здесь под особой защитой, – возразила Трюд. – Может быть, в Бригстаде княгиня поставит меня перед судом, но казнить не казнит. Я, что ни говори, еще так молода.
Губы у нее растрескались. Эда достала из-за лифа флягу, и Трюд, запрокинув голову, стала пить.
– Я пришла спросить, – сказала Эда, – чего ты хотела добиться?
Трюд проглотила эль.
– Сама знаешь. – Она утерла губы. – Я не стану повторять.
– Ты хотела, чтобы Сабран испугалась за свою жизнь. Хотела, чтобы она почувствовала: впереди слишком много сражений, чтобы воевать в одиночку. Вообразила, что это заставит ее искать помощи на Востоке, – проговорила Эда. – А душегубов в Аскалонский дворец тоже ты подсылала?
– Душегубов?
Ей, фрейлине, могли о том и не рассказывать.
– Кто-то и раньше пытался ее убить? – настаивала Трюд.
Эда кивнула.
– Ты знаешь, кто этот чашник, о котором говорила убийца?
– Нет. Я уже сказала Ночному Ястребу. – Трюд отвела взгляд. – Он говорит, что добудет из меня его имя, так или иначе.
Эда почувствовала, что верит в ее неведение. При всех своих недостатках девица, по всему видно, хотела спасти Инис.
– Безымянный восстанет, как восстали его слуги, – заговорила Трюд. – Ни королева в Инисе, ни солнце в небе не помешают ему восстать. – Эда заметила, что цепь до крови натерла ей лодыжку. – Ты колдунья. Еретичка. Ты веришь, что только дом Беретнет сковывает зверя?
Эда заткнула флягу пробкой и села.
– Я не колдунья, – сказала она. – Я маг. То, чем я владею, ты могла бы назвать магией.
– Магии не существует.
– Существует, – ответила Эда, – и зовется она «сиден». С ним я защитила Сабран от Фиридела. Быть может, это убедит тебя, что мы на одной стороне, хотя и расходимся в средствах. И хотя твое мракобесие и глупость убили принца.
– Я вовсе не желала ему смерти. Это был розыгрыш. Все испортили безголовые чужаки. – Трюд душераздирающе закашлялась. – А все же смерть принца Обрехта открыла путь к союзу с Востоком. Сабран теперь может выйти за восточного правителя – Вечного императора Двенадцати Озер, к примеру. Отдать ему руку и получить войско, которое перебьет всех змеев.
Эда зашлась смехом:
– Она скорее выпьет яд, чем разделит ложе со змеелюбом.
– Погоди, пока в Инисе покажется Безымянный. Тогда народ увидит, что дом Беретнет стоит на лжи. Кое-кто уже теперь так думает, – сказала Трюд. – Они видели высшего западника. Видят, как осмелел Искалин. Сигосо знает правду.
Эда снова поднесла фляжку к губам девушки.
– Ты многим рискнула ради этой… своей веры, – проговорила она, пока Трюд глотала. – Уверена, это не просто суеверие. Скажи мне, что заронило семя.
Трюд напряглась. Ушла в себя, так что Эде долго казалось: она не ответит.
– Я скажу тебе, – наконец ответила девушка, – только потому, что знаю: изменницу никто не станет слушать. Может, это и в тебя заронит семя. – Девушка охватила колени руками. – Ты из Румелабара. Наверняка слышала про знаменитую каменную скрижаль, открытую в его копях.
– Слышала, – сказала Эда. – Ею интересуются алхимики.
– Я о ней первый раз прочитала в библиотеке Никлайса Рооза, любимого друга моего деда. Когда его изгнали, большую часть книг он доверил мне. – Трюд откинулась назад. – Румелабарская скрижаль говорит о равновесии огня и звездного света. Никто еще не сумел ее истолковать. Алхимики и мудрецы думали, что речь о символическом равновесии между мирским и мистическим или между гневом и умеренностью, человеческим и божественным, – а я думаю, что эти слова надо понимать буквально.
– Ты думаешь, – повторила Эда. – Ты, стало быть, умнее алхимиков, которые веками ломали над ней головы?
– Может, и не умнее, – признала Трюд, – хотя история знает множество так называемых мудрецов, которые только запутывали дело. Нет, не умнее… зато решительнее.
– И на что же ты решилась?
– Я отправилась в Гултагу.
Этот город, лежавший когда-то в тени горы Ужаса, засыпало пеплом.
– Дед говорил нам, что собирается в Вилгастром, – продолжала Трюд, – но он скончался от драконьей чумы, которой заразился в Гултаге. Отец рассказал мне правду, когда мне исполнилось пятнадцать. Я сама поехала в Погребенный город. Чтобы узнать, что привлекло туда деда.
Все полагали, что прежний герцог Зидюрский умер от оспы. Родным наверняка приказали так говорить, чтобы не распространять паники.
– Гултагу никогда не раскапывали, но сквозь слой туфа можно пробиться к руинам, – сказала Трюд. – Некоторые древние надписи уцелели. Я нашла, что изучал мой дед.
– Ты отправилась в Гултагу, зная, что там обитает драконья чума? Ты сумасшедшая, детка.
– Потому меня и отослали в Инис. Учиться умеренности, но ты сама видишь, госпожа Дариан, ее рыцарь мне не покровительствует. – Трюд улыбнулась. – Мой рыцарь – Доблести.
Эда ждала.
– Среди моих предков была наместница Орисимы. Из ее дневников я узнала, что комета прошла над морем Солнечных Бликов точно в тот час, когда пали огнедышащие, положив конец Горю Веков. – Глаза у Трюд загорелись. – Мой дед немного знал древний язык Гултаги. Он перевел некоторые астрономические труды. Они открыли, что та комета, Косматая звезда, каждый раз вызывает своим появлением сильный звездопад.