Восходящее солнце светило им в спину. Когда сквозь песок пробились солончаковые кедры, Эда поняла, что родина близко, а потом под ними разом открылась вся Лазия.
Ее страна была царством рыжих пустынь и скалистых пиков, тайных пещер и гремящих водопадов, золотых пляжей и пенного прибоя моря Халасса. Большая часть страны была засушливой, как в Эрсире, но протекали по Лазии и большие реки, вдоль которых земля зеленела. Глядя на каменистую равнину внизу, Эда чувствовала, как отступает наконец тоска по дому. Сколько бы стран она ни перевидала, эта всегда оставалась для нее самой прекрасной.
Парспа уже проносилась над руинами Юкалы. Сколько раз Эда с Йонду сбегали сюда в детстве в поисках старинных вещиц времен Матери.
Парспа свернула к Лазийской пуще. Этот огромный и древний лес питала река Минара. В лесу укрывалась обитель. К тому времени, как поднялось солнце, Парспа уже пролетала над деревьями, и по плотному балдахину крон скользила ее тень.
Наконец птица спустилась на одну из редких в лесу полян. Эда соскользнула с ее спины.
– Спасибо, друг мой, – сказала она на селини. – Отсюда я знаю дорогу.
Птица беззвучно взлетела.
Эда быстро шла по лесу, ощущая себя маленькой, как зеленый листок. Баньяны оплетали толстые стволы. Ее усталые ноги вспомнили бы дорогу, даже если бы разум ошибся. Устье пещеры было где-то здесь, защищенное скрытыми в гуще листвы мощными сторожками. Оно проведет в глубину горы, в лабиринт тайных ходов.
Шепот в крови. Эда обернулась. В озерце света стояла женщина с большим животом, вскоре ожидавшая ребенка.
– Найруй, – узнала Эда.
– Эдаз, – отозвалась женщина. – С возвращением!
Маслянистый свет лился в частые переплеты сводчатых окон, пробитых прямо в камне. Эда поняла, что лежит на низкой кровати, под головой шелковая подушка. Подошвы у нее горели после долгого пути.
Приглушенный рев заставил ее приподняться на постели. Тяжело дыша, она потянулась за мечом.
– Эдаз. – Мозолистые руки перехватили ее ладонь. – Тише, Эдаз.
Она уставилась в возникшее перед ней бородатое лицо. Темные глаза с приподнятыми, как у нее, уголками.
– Кассар, – зашептала она. – Кассар, это?..
– Да. – Он целовал ее руки. – Ты дома, милая.
Она уткнулась ему в грудь. Промочила ему рубаху влагой с ресниц.
– Ты прошла долгий путь. – Его ладонь погладила ее припорошенные песком волосы. – Если бы написала до отъезда из Аскалона, я бы раньше послал к тебе Парспу.
Эда ухватилась за его плечо.
– Не успела, Кассар, – сказала она. – Ты должен знать. Сабран в опасности, – думаю, герцоги Духа будут оспаривать у нее трон.
– Инисские дела нас больше не касаются. Скоро с тобой поговорит настоятельница.
Она снова уснула. Когда проснулась, небо светилось красным, как остывающие угли. В Лазии большую часть года было тепло, но вечерний ветер приносил прохладу. Поднявшись, Эда завернулась в парчовый халат и вышла на балкон. И увидела его.
Апельсиновое дерево.
Оно тянулось к небу из самого сердца Лазийской пущи – больше и прекраснее, чем ей помнилось. В ветвях и на траве белели цветы. Кругом раскинулась Долина Крови – здесь Мать поразила Безымянного. Эда перевела дух. Она дома.
Пещеры обители в эту долину не выходили. Только эти двенадцать солнечных комнат имели счастье смотреть на нее. Настоятельница оказала Эде честь, когда отвела ей одну из них для отдыха. Обычно эти комнаты оставляли для молитв и рожениц.
С высоты три тысячи локтей непрерывным потоком рушилась вода. Ее рев и слышала Эда. Саяти ак-Нара в насмешку над трусостью Обманщика назвала этот водопад «Слезы Галиана». Глубоко внизу воды Минары, пробившись через долину, питали корни дерева.
Взгляд Эды заблудился в лабиринте его ветвей. Здесь и там сияли среди листвы плоды. У Эды пересохло во рту. Никакой напиток не мог бы унять жажды, которая забилась в ней от их вида.
Вернувшись в комнату, она прижалась лбом к прохладному розоватому камню стены.
Дома!
От басовитого ворчания у нее приподнялись волоски на загривке. Обернувшись, Эда увидела в дверях взрослого ихневмона:
– Аралак?
– Эдаз. – Его густой голос скрежетал, будто камень о камень. – В последний раз я видел тебя щенком.
Ей не верилось, что он так вырос. А был когда-то крошечным, умещался у нее на коленях. Теперь, мощный и широкогрудый, он был на голову выше ее.
– И ты тоже. – Улыбка смягчила лицо Эды. – Ты весь день меня сторожил?
– Три дня.
Ее улыбка погасла.
– Три, – пробормотала она. – Я и не знала, как ослабела.
– Ты слишком долго прожила вдали от дерева.
Аралак, мягко ступая лапами, подошел к ней, ткнулся носом в ладонь. Эда хихикнула, когда шершавый язык облизал ей щеки. Вспомнился писклявый комочек меха – одни глаза да любопытный нос – и как он спотыкался о собственный длинный хвост.
Одна из сестер нашла осиротевшего детеныша в Эрсире и принесла в обитель, где поручила их с Йонду заботам. Они выкармливали его молоком и кусочками змеиного мяса.
– Тебе надо искупаться. – Аралак лизнул ей пальцы. – Пахнешь верблюдом.
Эда поцокала языком:
– Вот спасибо! Ты и сам, знаешь ли, основательно благоухаешь.
Прихватив стоявший у кровати светильник, Эда пошла за ним. Аралак провел ее по туннелям и вверх по ступеням. Они разминулись с двумя лазийцами – сыновьями Саяти, служившими сестрам. Оба почтительно кивнули Эде.
В купальне Аралак подтолкнул ее носом:
– Иди. А потом слуга отведет тебя к настоятельнице. – Золотистые глаза глянули на нее мрачно. – С ней ходи обережно, дочь Залы.
Он ушел, помахивая хвостом. Проводив его взглядом, Эда шагнула в освещенную свечами купальню.
Эта комната, как и солнечные, располагалась на открытой стороне обители. Ветерок сдувал с воды пар, и он тянулся нитями морского тумана. Поставив на пол светильник и сбросив одежду, Эда спустилась в бассейн. Каждый шаг в воду уносил песок, грязь и пот, возвращая телу гладкость и обновляя его.
Она оттерла кожу мылом из золы. Вымыла из волос весь песок и отдалась теплу, гнавшему из костей усталость.
«Ходи обережно…»
Ихневмон не стал бы пугать ее зря. Настоятельница захочет узнать, отчего она так старалась задержаться в Инисе.
«Останься со мной, Эда Дариан…»
– Сестра.
Она обернулась. В дверях стоял один из сыновей Саяти.
– Настоятельница приглашает тебя отужинать с ней, – сказал он. – Одежда для тебя готова.
– Спасибо.
Вернувшись к себе, она неспешно оделась. Одежда – не форменная – соответствовала ее новому рангу претендентки. Оставив обитель послушницей, Эда выполнила задание обители и могла претендовать теперь на звание красной девы. Достойна ли она этой чести, могла решить только настоятельница.
Начала она с пелерины из морского шелка – сверкавшая золотом ткань накрыла ее до пупка. За ней последовала белая вышитая юбка. Стеклянный браслет украсил руку – руку меча, на шее повисли деревянные бусы. Влажные волосы она оставила свободными.
Новая настоятельница не видела ее с семнадцати лет. Наливая себе вина для храбрости, Эда наткнулась взглядом на свое отражение в плоскости столового ножа.
Полные губы. Глаза цвета дубового меда, над ними низкие прямые брови. Нос тонкий в переносице, расширяется к кончику. Все это было ей знакомо. Но Эда только сейчас заметила, как изменила ее зрелость. Яснее обозначились скулы, сошла детская пухлость. Появилась в ней и жесткость от того голода, что знаком только воительницам обители.
Такой она всегда мечтала вырасти. Словно вытесанной из камня.
– Ты готова, сестра?
Посланный вернулся. Эда оправила платье.
– Да, – сказала она. – Веди меня к ней.
Основав обитель Апельсинового Дерева, Клеолинда Онйеню отказалась от жизни принцессы и вместе со своими девами укрылась в Долине Крови. Свое пристанище они назвали в пику Галиану. Как раз в то время его рыцари на Инисских островах приносили обеты заложить святые обители. И в Юкале Галиан намеревался основать первую на Юге обитель.
– Я заложу обитель иного рода, – сказала Клеолинда, – и ее сада не осквернит ни один лживый рыцарь.
Мать сама стала первой настоятельницей. Ее сменила Саяти ак-Нара, от которой числили свой род многие братья и сестры обители, в том числе и Эда. Со смертью каждой настоятельницы красные девы выбирали новую.
Настоятельница сидела за столом с Кассаром. При виде Эды поднялась, взяла ее за руки:
– Милая дочь. – Она поцеловала Эду в щеку. – С возвращением в Лазию!
Эда ответила на поцелуй:
– Да не угаснет в тебе пламя Матери, настоятельница.
– И в тебе.
Светло-карие глаза вобрали ее в себя, отметили перемены, после чего старшая вернулась на свое место.
Мита Йеданья, в недавнем прошлом мунгуна – признанная наследница, была, должно быть, на пятом десятке. Фигурой она напоминала двуручный меч – была широка в плечах и долговяза. У нее, как у Эды, в предках числились и лазийцы, и эрсирцы и кожа была цвета обласканного волной песка. Черные волосы, уже с проблесками серебра, заколоты деревянной шпилькой.
Со своего насеста приветственно закурлыкал Сарсун. Кассар уже наполовину разобрался с ягнятиной в бульоне из йогуша. Он оторвался от еды, чтобы улыбнуться Эде. Та села с ним рядом, и сын Саяти поставил перед ней миску вареных земляных орехов.
По всему столу красовались блюда с кушаньями. Белый сыр, медовые галеты, пальмовые плоды и абрикосы, горячие лепешки с нутом, рис с луком и мелкими помидорами, вяленная на солнце рыба, отварные моллюски, полоски красных бананов с пряностями. Эда без малого десять лет скучала по таким лакомствам.
– Нас покидала девочка, а вернулась женщина, – заговорила настоятельница, пока сын Саяти наполнял Эде тарелку до краев. – Не хочу тебя торопить, но нам нужно знать, при каких обстоятельствах ты оставила Инис. Кассар говорил об изгнании.
– Я бежала, спасаясь от ареста.
– Что случилось, дочь?