– Косматая звезда при своем прохождении оставляет след серебристой жидкости. Она называется звездной падью, – рассказывала Калайба. – В этой звездной пади живет стеррен – точно так же как в плодах живет сиден.
– Должно быть, он очень редок.
– Невероятно редок. Метеориты не падали с окончания Горя Веков – а тот звездопад, пойми, Эдаз, и покончил с Горем Веков. На Востоке об этом знают, хотя не понимают причины. Там верят, что комету послал их драконий бог Квирики, – улыбнулась Калайба. – Тот метеоритный дождь завершил эру власти сидена и загнал в спячку созданных из него огнедышащих змеев.
– И тогда в силу вошел стеррен, – подсказала Эда.
– На время, – согласилась Калайба. – Две ветви магии уравновешены. Каждая из них сдерживает другую. Если одна усиливается, другая убывает. За Эрой Огня последует Эра Звездного Света. В настоящее время сиден намного сильнее, а стеррен в тени. Но когда станут падать метеоры… стеррен снова разгорится.
Весь мир насмехался над зачарованными скрижалью алхимиками, а они веками ходили вплотную к истине.
Да, это была истина. Эда чуяла это нутром и сердцем. Одной Калайбе она бы не поверила, но ее объяснение стало нитью, на которую нанизались все бусины. Косматая звезда. Румелабарская скрижаль. Падение змеев в Горе Веков. Удивительный дар стоявшей перед ней женщины.
Все это было связано. Все росло из одного корня: огонь снизу, свет сверху. На этой двойственности стоял мир.
– Румелабарская скрижаль говорит о равновесии, – напомнила Эда. – Но еще и о том, что случается, когда равновесие нарушено.
– «Избыток одного воспламеняет другое, и в этом угасание вселенной», – на память повторила Калайба. – Мрачное пророчество. Но в чем – или в ком – угасание вселенной?
Эда покачала головой. Она почти не сомневалась в ответе, но сочла за лучшее разыграть дурочку. Чтобы не насторожить ведьму.
– Ох, Эдаз, а так хорошо начинала! Впрочем, – продолжила Калайба, – ты еще молода. Не стоит слишком строго тебя судить.
Она отвернулась, прижимая ладонью правый бок. Кожа на нем была такой же гладкой и чистой, как на всем теле, но движение выдавало боль.
– У тебя болит, госпожа? – спросила Эда.
Калайба не ответила.
– Давным-давно космическое равновесие было… нарушено, – только и сказала она. Эде в ее глазах почудился отблеск чего-то ужасного. Тень ненависти. – Стеррен в мире слишком усилился, и огонь, что у нас под ногами, ответил на это рождением чудовища. Ужасного творения сидена.
Угасание вселенной…
– Безымянный, – сказала Эда.
– И те, кто пришел за ним. Они – дети нарушенного равновесия. Дети хаоса. – Калайба присела на камень. – Сменявшие друг друга настоятельницы давно видели связь между деревом и змеями, но не признавались в этом даже самим себе. В Эру Огня – в нынешнюю эру – маги в силах даже создавать драконье пламя… но, конечно, использовать его для них запретно.
Все сестры знали, что могут извлекать змеиный огонь, но не учились этому.
– Твои иллюзии питаются стерреном, – пробормотала Эда, – поэтому сиден их выжигает.
– Сиден и стеррен при определенных обстоятельствах уничтожают друг друга, – признала Калайба, – но в то же время они притягиваются. Оба вида магии более всего тянутся к своему подобию, но и к другому виду тоже. – В ее темных глазах загорелось любопытство. – Ну, разгадай-ка еще одну загадку. Если апельсиновое дерево – естественный канал для сидена, что служит таким для стеррена?
Эда задумалась:
– Может быть, драконы Востока?
По тому немногому, что она о них знала, эти существа были связаны с водой. Она отвечала наугад, но Калайба улыбнулась:
– Умница. Они рождены стерреном. Когда приходит Косматая звезда, они обретают силу наводить сновидения, менять облик и сплетать иллюзии.
Словно в подтверждение своих слов, ведьма провела ладонью вдоль своего тела. И вот на ней уже инисское платье из коричневого бархата, с украшенным жемчугом и сердоликовыми бляшками поясом. В волосах расцвели самоцветные лилии. Была ли иллюзией ее прежняя нагота или это?
– Давным-давно я своим огнем придала форму собранной мною звездной пади. – Калайба лениво расчесывала пальцами волосы. – И создала самое удивительное на свете оружие.
– Аскалон.
– Меч из стеррена, выкованный сиденом. Идеальное единство. И когда я увидела его – меч, созданный из слез кометы, – то поняла, что я непростая волшебница. – У нее дрогнули губы. – В обители меня за мои способности прозвали ведьмой, но мне больше по нраву «чародейка». Мило звучит.
Эда уже узнала больше, чем просила, но надо было спросить еще и о жемчужине.
– Госпожа, – заговорила она, – твои таланты воистину удивительны. А еще что-нибудь ты создавала из стеррена?
– Никогда. Я хотела, чтобы в мире не было ничего подобного Аскалону. Его я подарила величайшему рыцарю своего времени. Конечно, – добавила она, – это не значит, что других таких предметов не было… но те сделаны не моими руками. И они, если и существуют, давно затерялись.
Велико было искушение рассказать ей о жемчужине, но лучше было оставить Калайбу в неведении, чтобы той не пришло в голову завладеть сокровищем.
– Больше всего на свете я хотела бы увидеть тот меч. О нем говорит весь Инис, – сказала Эда. – Ты мне его покажешь, госпожа?
Калайба тихо хихикнула:
– Будь он у меня, я, право, была бы счастлива. Я искала Аскалон много веков, но Галиан хорошо его спрятал.
– И не оставил подсказки, где искать?
– Известно только, что он отдал меч в руки тех, кто жизнь отдаст, лишь бы утаить его от меня. – Улыбка ее погасла. – Королевы Иниса тоже его искали, он ведь для них святыня… но и они не найдут. Если не нашла я, не найдет никто.
В обители все знали, что Аскалон выковала для Галиана Беретнета Калайба. Еще одна причина для недоверия многих сестер. Колдунья и рыцарь родились в одну эпоху, и оба жили в Златбуке или в его окрестностях, но, помимо этих скудных сведений, никто не знал, что их связывало.
– Королева Сабран видела этот Приют Вечности во сне, – сказала Эда. – Она мне рассказывала, когда я при ней состояла. Только ты, госпожа, умеешь навевать сны. Это ты ей насылала?
– За это знание, – ответила Калайба, – придется заплатить дороже.
Ведьма соскользнула с валуна, на котором сидела. Снова нагая, она придвинулась к Эде, а камень под ней преобразился в цветочное ложе. Цветы пахли сливками и медом.
– Иди ко мне. – Калайба разгладила лепестки ладонью. – Иди возляг со мной в моем доме, и я пропою тебе о сновидениях.
– Госпожа, – возразила Эда, – как бы мне ни хотелось тебе угодить и доказать свою верность, но сердце мое принадлежит другой.
– Неужели тайна сонных чар не стоит одной ночи? Я целые века не знала нежных прикосновений любви. – Калайба провела пальцем вниз по животу, остановившись чуть выше того места, где сходились бедра. – Однако… верность заслуживает восхищения. Я приму от тебя иной дар. В обмен на все, что знаю о звездах с их дарами.
– Я все отдам.
– Меня двадцать лет не подпускают к апельсиновому дереву. Раз попробовав его огня, маг нуждается в нем еще и еще. Эта жажда сжигает меня изнутри. Мне бы очень хотелось вернуть горевшее во мне пламя. – Калайба не отпускала ее взгляда. – Принеси мне апельсин – и станешь моей наследницей. Поклянись мне, Эдаз дю Зала ак-Нара. Поклянись, что принесешь мне желанный дар.
– Госпожа, – сказала Эда, – я клянусь Матерью.
– Так о жемчужинах она ничего не сказала? – переспросила настоятельница. – Кроме того что не она их создала?
Эда стояла перед ней в открытой солнцу комнате.
– Да, настоятельница, – подтвердила она. – Ее творение – один Аскалон. Я промолчала о жемчужинах, опасаясь, что она станет их искать.
– Хорошо.
Кассар был угрюм. Настоятельница опустила ладонь на перила балкона, так что ее кольцо с лунным камнем блеснуло на солнце.
– Две ветви магии. Впервые об этом слышу. – Она вздохнула. – И мне это не нравится. Ведьма от природы лжива. Ее не зря прозвали Погремушкой.
– Она могла приукрасить истину, – заметил Кассар. – Но как она ни кровожадна, ни холодна, лжи я за ней не припомню. В Иниске ее времени клятвопреступников карали очень жестоко.
– Ты забыл, Кассар, что о Зале она солгала. Уверяла, будто отравление – не ее рук дело, а ведь только чужой для обители человек мог отравить сестру.
Кассар опустил глаза.
– Эти жемчужины – наверняка из стеррена, – сказала Эда. – Пусть даже не Калайба их создала. В них не наша магия. Значит, та, другая. – (Настоятельница неохотно кивнула.) – Я поклялась принести ей плод. Станет она меня преследовать, если не принесу?
– Думаю, поскупится растрачивать магию на охоту за тобой. И в любом случае здесь ты под защитой. – Настоятельница взглянула на заходящее солнце. – Другим сестрам ничего не рассказывай. Теперь нам следует поинтересоваться этой… Непоро.
– Она была с Востока, – тихо заметила Эда. – Что доказывает: для Матери мир не сводился к Югу.
– Эти разговоры мне надоели, Эда.
Эда прикусила язык. Кассар украдкой переглянулся с ней.
– Если верить Непоро, нам для победы над врагом понадобится и Аскалон, и жемчужины. – Настоятельница потерла себе висок. – Оставь меня, Эдаз. Мне нужно… поразмыслить, что делать.
Эда склонила голову и вышла.
Она нашла Аралака похрапывающим в изножье ее кровати – устал от долгого бега. Присев с ним рядом, Эда потрепала шелковистое ухо. Он, не просыпаясь, дернул ушами.
Голова у Эды полна была огнем и звездами. Безымянный вернется, а у настоятельницы из трех нужных для победы только одно оружие. Угроза для стран Добродетели растет с каждым часом, и положение Сабран все опаснее. А Сигосо Веталда тем временем строит в бухте Медузы флот вторжения. Занятый внутренними сварами, Запад не сумеет дать ему отпор.
Эда теснее прижалась к Аралаку и закрыла глаза. Нужно так или иначе придумать, чем ей помочь.
– Эдаз.
В дверях стояла женщина. Тугие кудряшки, вьющиеся над темным лицом и падающие на желтоватые глаза.