и этом было вполне очевидно, что это человек сильный, решительный и волевой, привыкший больше делать, чем говорить. Именно такие люди становятся очень опасны, если попадают во власть или в криминальные структуры, ибо добиваются лидерства жестоко и целеустремленно.
Болезненно морщась, он слез с лошади и, заметив меня, сипло спросил:
— Гостиница где?
Я промолчал, подчеркивая невежливость подобного обращения к незнакомому человеку.
Прибывший пристально оглядел меня с головы до ног, чему-то усмехнулся и, не утруждая себя извинениями, направился к домам для паломников.
— Ну вот и дождались,— услышал я за спиной. Юродивый стоял в трех шагах от меня и со странным выражением смотрел в след приезжему.
— Что ж ты так подкрадываешься? — укорил я его.— Это невежливо... Кстати, друг мой, ты случайно не видел, кто ночью в мою комнату заходил? Или, может, слышал что-то подозрительное о кражах? Ты же постоянно у монастырских ворот вертишься...
— Что? — словно очнулся он.— О кражах? Да сейчас во всей России одни сплошные кражи... Да и ее саму тоже... в чужой карман положить норовят.
Странно, но в этот миг он выглядел вполне разумным. Мне даже показалось, что если бы не все эти его колкости и ужимки, то он вполне мог бы сойти за человека неглупого и рассудительного. Особенно если одеть его поприличней.
— У меня бумаги важные пропали,— признался я.— И документы... Точно ничего не видели?
— Отыщете вы свои бумаги, не волнуйтесь,— сказал он.— Никуда они от вас не денутся... До конца жизни... Это — ваша ноша, батюшка, вам и нести...
— Вот не поверишь: первый раз я бы хотел, чтоб ты и впрямь оказался этим... как его?.. провидцем,— вздохнул я.— Только как же мне их найти, если никто ничего не видел, никто ничего не знает? Как там в русской поговорке? «Как корова языком слизнула».
— Да уж скорее сорока-воровка унесла,— ответил он.— А раз сорока есть, то и гнездо у нее есть...
— Что ж вы допускаете такое в своем монастыре-то, а? Провели бы расследование, нашли бы вора, наказали примерно... А то бесы какие-то у вас виноваты, суккубы...
— Бесы и есть,— спокойно подтвердил он.— Какой же приличный монастырь без бесов? Если в монастыре тишь да гладь — веерный признак того, что монастырь сей Богу не угоден. Это ж не кладбище, где одни тела. Здесь души живые... Борющиеся. Как же бесам их в покое оставить? Только на Бога и надежда. Он один всемогущ.
— А как же старая шутка про то, что если Бог — всемогущ, то может ли Он создать камень, который и Сам поднять не сможет?
— На эту старую глупость есть такой же старый ответ: может, и уже создал давно. Этот камень — человек.
— Ого! — восхитился я.— Да вы, голубчик, тоже в глубине души философ? Как Диоген?
— Нет,— сказал он.— Потому что нет у меня ни своего мнения, ни свободы воли. Я их Богу отдал. А сказал это святитель Филарет, митрополит Московский. Вы вряд ли о нем слышали. Это русский Джон Донн.
— Да, это английский священник, приближенный к самой королеве...
— Королев много,— оборвал он меня.— Таких, как Филарет и Джон Донн, мало...
— Ну, вы меня тоже совсем уж за неуча не держите,— обиделся я.— Я прекрасно знаю, что даже Шекспир считал Донна поэтом куда лучше себя, но тот предпочел стезю священнослужителя. У него есть очень поэтичная проповедь о том, что все мы — единый материк, и когда умирает один, то словно камешек смывается с этого материка в море и весь он становится чуточку, но меньше. Поэтому никогда не спрашивайте, по ком звонит колокол. Колокол звонит по каждому из нас...
— Вот вам бы их побольше слушать, а не экономистов всяких,— кивнул он.— А то понятия у вас уж больно подменились...
— Так потому и живем мы лучше,— напомнил я.
— Да? — удивленно вскинул он бровь.— Лучше?.. Семечки это, батюшка. Фантики. Бесы и у вас есть, и у нас. Только мы с ними боремся, а не договариваемся... Кражи, говорите? Кражи — это плохо. Кражи в монастырях наказываются строже, чем прелюбодеяния. Тот грех лишь одному вредит, а кража грех подозрительности у многих вызывает... Но то, что вам сейчас кажется бедой, завтра тоже фантиками показаться может,— и он опять расплылся в своей дурацкой улыбке, неприлично демонстрируя гнилые зубы.
— Дурак ты все-таки,— с сожалением сказал я.— А мне уж было на секунду показалось...
— Легкий ум — тяжелая ноша,— подмигнул он мне.— Надо же иногда от такой тяжести отдыхать, слова умные говорить?.. Вы вот что, батюшка... Передайте это своему другу...
Он вытащил из кармана штанов огромный, ржавый гвоздь ручной ковки, втиснул мне в ладонь и быстро зашагал прочь, меся тающий снег босыми пятками.
— Какому другу-то? — крикнул я ему вслед.
— А какой придет,— не останавливаясь, отозвался сумасшедший.
Пожав плечами, я направился к себе, намереваясь вздремнуть пару часов, набравшись сил перед новым этапом расследования. Увы, этому намерению не суждено было осуществиться. Всего через несколько минут в мою дверь постучали, и в комнату вошел недавно виденный мной приезжий. Но этот раз он держал себя куда учтивей.
— Добрый день,— сказал он.— Могу я видеть господина Джеймса Блейза?
— К вашим услугам.
— Моя фамилия Звездин, Лев Сергеевич. Насколько я понимаю, вы ждете именно меня.
И он назвал пароль. Я ответил.
— Приношу свои извинения за некоторую неучтивость при нашей первой встрече,— сказал он на хорошем английском.— Оправданием мне служат лишь ужасная дорога и вконец измотавшая меня спешка. Если б вы только знали, господин Блейз, чего мне стоило добраться сюда. Ваша миссия столь важна для пославших меня сюда, что осуществлять ее безопасность предстоит лично мне. А это — поверьте! — немалый показатель. Я взял с собой отряд в тридцать сабель, но — дороги, снега, расстояния... Финны совсем обнаглели — дважды мы сталкивались с их передовыми отрядами. Прорывались с боем. А лошади у нас — увы! — не самые лучшие... Война оставила в тылах лишь кобыл да меринов, а на авто сюда попросту не добраться. Впрочем, я выезжал из Петрограда на вполне приличном коне. Конфисковали у одного... бывшего. Я загнал его, не проехав и полпути. Остальные же шли так медленно, что я принял решение добираться до вас в одиночку. Я очень беспокоился за вашу безопасность, господин Блейз.
— Спасибо, но, как видите, это довольно тихое место.
— В таких тихих омутах черти и водятся,— покачал он головой.— К тому же финские отряды, шайки дезертиров... Но теперь нас двое, и мы сумеем продержатся до подхода отряда охраны. Не знаю, насколько я опередил их и насколько задержат их бездорожье и трудности военного времени, но у них очень хороший командир. На товарища Плаудиса можно положиться. Это очень ответственный товарищ. Так что есть основания считать, что ожидание не затянется больше, чем на день-два. А потом мы будем возвращаться в Петроград.
— Хорошо. Присаживайтесь к столу. Хотите чая? Он, правда, без сахара, но довольно приятен на вкус, а главное — горяч. Вы же продрогли насквозь.
— Благодарю, не откажусь. Я искал вас в гостинице, или как тут эти домишки называются?.. Там живет омерзительнейший сброд! Сплошная контра...
— Кто?
— Контрреволюционеры. Купцы всякие, офицерье... Вы молодец, что сумели получить жилье здесь, подальше от лишних глаз. Как вам это удалось? Обычно монахи на такое не идут. Дали взятку?
— Нет, они сами пригласили. Очень гостеприимные, весьма милые люди. Умные. Хотя слишком уж эксцентричные...
— Сами? Совсем странно... Но не обольщайтесь их видимым миролюбием, господин Блейз. Священнослужители — верная опора для монархии, а значит — наши враги...
— Я — подданный Его Величества,— напомнил я.
— Я говорил о себе,— быстро поправился он.— Это они перед иностранцем хвост распушили, а свои, как видите, за оградкой остались... Лицемеры! Нет, это хитрая контра! Но ничего, мы и эту «опору монархизма» опрокинем! Вдрызг разобьем, уж поверьте!
— А как же без духовенства? — удивился я, протягивая ему приготовленный чай.— Или вы решили какую-то другую религию сделать государственной?
— Все это ерунда,— жестко отрезал он.— Сплошной обман! Религия всего лишь один из способов управления людьми. Нет никакого Бога, господин Блейз. И никогда не было. Люди просто не понимали устройства мира, вот и облегчали себе восприятие с помощью какого-то «всемогущего дедушки с бородой». А потом властители просто удачно воспользовались таким инструментом влияния. Вы же представитель просвещенной Англии, как вы можете верить во все это средневековье? Это все придумано для задурманивания голов и накопления богатств... Ничего, разберемся! Со всем разберемся... Богатства вернем трудовому народу, а паразитов — к ногтю!
— Во времена французской революции тоже... «богатство — народу, паразитов — к ногтю... » Даже из собора Парижской Богоматери хотели «Храм Вселенского Разума» сделать, но... Ничем хорошим это не кончилось. Нравы упали, преступность стала повальной, как чума, народ был весьма недоволен... Наполеону пришлось восстановить религию в своей империи. Это принесло ему много политических дивидендов. Не боитесь, что история повторится?
— Ну, уж этого-то мы не допустим,— твердо заверил он.— Партия постановила, что борьба с религиозным одурманиванием масс — одна из наших первоочередных задач. И мы ее решим — будьте уверены!
— А что вместо религии? Вместо Бога?
— Свобода. Равенство. Братство,— отчеканил он.— Французская революция провалилась из-за отсутствия крепкой идеологии и решимости идти до конца во что бы то ни стало! Надо было вершить дело крепкой рукой, а не останавливаться на полдороге, убоявшись слишком больших жертв. Мы учтем их опыт. Их «Директория» погрязла в роскоши, забыв идеалы революции, они утратили бдительность... У нас такого не повторится. Не допустим. Если потребуется идти по колено в крови — мы пойдем. И в своей, и в чужой!
— Послушайте, но вас же всего горстка...
— Вот что, господин Блейз,— он отставил стакан в сторону, устало потер лицо ладонями,— давайте начистоту, а? Мне сказали, что вы будете кем-то вроде связного между моими товарищами и вашим руководством. Через вас будут проходить сведения международной важности. Вы молоды, но если вам доверили такое дело, значит, на то были основания... Вы — еврей?