Вера Юты была немыслима без карающего начала. Наблюдая за хулиганским поведением старшего сына, она полагала, что это Божье возмездие ей, матери. Чарли Кингдон был зачат во грехе, думала она. Каждый раз, когда Чарли Кингдон забирался к ней на полные колени и зарывался лицом в ее грудь, ей хотелось приласкать его, прижать к себе. Но всегда в ту же секунду ей приходила в голову мысль, что он уже и так в немилости у Бога за ее грех. «Я не вправе потакать ему», — думала она и говорила вслух:
— Слезай, Чарли Кингдон. Ты слишком тяжелый, чтобы ползать по мне.
Однажды в июле Юта на заднем дворе собирала фрукты для пирога на ужин. Вдруг она услышала детское хихиканье, доносившееся из тени за пустующей конюшней. Смех был тихий, но явно возбужденный. Дурное предчувствие охватило Юту, холодный пот выступил у нее на спине. Прижимая к себе собранные в передник спелые сливы, она направилась за конюшню. Тучная Юта шагала тяжело и шумно, но дети были так увлечены чем-то, что не услышали ее приближения.
— Чарли Кингдон, что ты там делаешь? — позвала она, заворачивая за угол конюшни. Тут она в ужасе открыла рот и замерла на месте. Сливы посыпались из передника на землю.
За конюшней ее сын и какая-то маленькая девочка, сняв с себя штанишки, рассматривали друг друга. Извечная детская сексуальная игра: «Ты мне покажи свое, а я тебе свое». Юту обуял ужас. Случилось то, чего она всегда так боялась: ее собственное вожделение передалось сыну и теперь проявилось! Вскрикнув, она бросилась вперед. Она так и не узнала девочку, которая в страхе убежала, на ходу натягивая штанишки. Юта нависла над Чарли Кингдоном. Не глядя на разъяренную мать, он застегивал ширинку.
Юта схватила его за худую ручонку и потащила через двор, а потом по ступенькам заднего крыльца в кухню. Печь была жарко натоплена, готовая принять пирожки к ужину. Юта прижала руку сына к горячему чугуну.
— Вот что бывает, когда грешишь! — кричала она. — Вечный огонь! В нем тебе и место!
Он долго молча терпел боль. Материнский приговор сносил с мальчишеской отвагой. Он заслужил эту боль. Но когда стало уже совсем невтерпеж, разрыдался. Юта, тоже всхлипывая, прижала его к своей груди.
После этого на Кингдона снизошло раскаяние, растянувшееся на годы. Он до сих пор каялся, ибо, по его мнению, с возрастом все глубже и глубже погружался в пучину греха. Греховная тьма словно пригвоздила его к земле, сделала пресмыкающимся. И тогда его героями стали люди, которым на крылатых велосипедах удавалось на несколько минут оторваться от поверхности земли. С годами грезы об авиации превратились в неодолимую юношескую страсть. Он уехал из Бейкерсфилда в шестнадцать лет. С тех пор он ни разу не был в церкви. Ощущение того, что он чего-то да стоит в этой жизни, отныне являлось к нему лишь тогда, когда он парил в небе на полотняных крыльях, натянутых на хрупкие распорки.
Тесса сказала, что ее родители уехали на восток, где Хендрик Ван Влит Младший организовал продажу облигаций, рассчитывая на вырученные средства расширить «Паловерде ойл».
«Дядюшка, видимо, решил скупить на корню весь мир, — думал Кингдон, — и теперь собирает наличность для этой покупки».
Каждое утро, ровно в половине одиннадцатого, Тесса заезжала за ним. Они колесили по окрестностям, поставив на заднее сиденье корзину с едой. Объезжали пыльные и тенистые рощи Сан-Фернандо Вэли от Ван Нуиса до Ланкершима. Катались по курортным местечкам: Санта-Моника, Оушен-парк, Редондо бич. Еще несколько раз были в Венеции. Уезжали на восток к миссии Сан-Габриэль и вслушивались в перезвон древних колоколов, звучавший с глинобитных колоколен. Однажды они проехали по шумной оживленной Спринг-стрит, и Тесса показала Кингдону, где стоял когда-то магазин скобяных товаров их деда. Квартал Ван Влитов снесли, на его месте воздвигли штаб-квартиру «Паловерде ойл» — просторное и современное десятиэтажное монументальное здание. Более высокие дома строить было нельзя, так как здесь случались землетрясения. Оставив машину у обочины, они заходили в магазины на Бродвее, где когда-то дом Ван Влитов, крытый красной кровельной дранкой, соседствовал с особняком Динов.
Тесса пригласила Кингдона в Гринвуд, который прежде назывался Паловерде, но он отказался. Она не настаивала.
Они провели вместе почти десять дней, но все это время Тесса не забывала про свою работу. Однажды, когда они прощались в его «дворике», она вытащила из сумочки конверт.
— Я закончила черновик «Летчика», — сказала она смущенно.
— Хочешь, чтобы я прочитал?
Кингдон сильно загорел за эти дни. Он взял конверт и пошел по обсаженной цветами тропинке к дому. Она сочла, что его хромота уже не так заметна.
Он прочитал черновик в тот же вечер. Романтическая картинка войны в воздухе. Но даже при этом рукопись была бы сносной, если убрать эпизоды с благородным крестоносцем.
Когда они встретились на следующий день, он поделился с Тессой своими впечатлениями.
— Я сказала, что вставлю эти эпизоды, еще до того, как мистер Римини согласился посмотреть мой сценарий, — возразила она.
У нее был тихий голос. Она всегда говорила как-то робко, смущенно. Он понял, каким позором было бы предать ее.
«Нежная девушка не от мира сего, — думал он, — это моя сестра».
Кингдон, Лайя и Тесса, усевшись на подножке «мерсера», наблюдали за пятью ковбоями, которые промчались по улице вверх и спрятались за макетом церковного фасада. Пыль, поднятая ими, осела. Римини, коренастый Римини в сапогах и пробковом шлеме, поднял руку с пистолетом и выстрелил. Ковбои тут же выскочили из-за церкви и, что-то выкрикивая и паля из пистолетов, понеслись прямо на грузовик, где была установлена камера. Римини лично руководил съемками ковбойского сериала. Тесса, не обнаружив его в сарае-студии, приехала сюда, на эту выжженную солнцем улицу, в надежде услышать его оценку «Летчика». Кингдон был здесь только потому, что уже свыкся проводить все время с кузиной. Лайя, надевшая сегодня новое желтое крепдешиновое платье, пришла «себя показать».
Ковбои спешились. Потные и пыльные, они по очереди пили из olla, не обращая никакого внимания на крики Римини. А тот орал:
— Холостые патроны стоят денег! Не тратьте их попусту! А теперь переходим к следующей сцене! Хватит прохлаждаться! Я вам не за это плачу!
Ковбои, напившись, вновь вскочили на коней и поехали к кустарнику у макета церкви.
Тесса подбежала к Римини.
— Мистер Римини, вы уже успели прочитать мою вещь?
— Неплохой сюжет, — ответил он.
— Спасибо. — Она улыбнулась. — Значит, можно приступать к работе над окончательным сценарием?
Он топнул ногой в сапоге о сухую землю, подняв целое облако пыли.
— Вчера вот на этом самом месте нашли гремучую змею. Жирную, коричневую с желтым и с кольцами на хвосте. Здесь их полно, словно объеденных кукурузных початков.
— Такая пора, — объяснила Тесса. — Не трогайте их, и они не тронут вас, мистер Римини.
— Сделай мне одолжение, вот этого не надо! Тебя они, может, и не тронут, а меня еще как! И вообще в следующий раз приходи сюда в сапогах. — Он помолчал, потом добавил: — Я обещал, что посмотрю? Я посмотрел.
— Так можно мне...
— Ты и так уже потратила достаточно времени на черновик.
— Но... — Она наморщила лоб. — Вы сказали, что вам понравилось!
— Если мне понравилось, это еще не значит, что понравится прокатчикам. Они не купят военный фильм. Отправляйся домой. Сочини что-нибудь историческое. Вставь туда своего крестоносца, если хочешь. Отрабатывай свои гонорары.
— Я напишу сценарий полнометражного фильма бесплатно, мистер Римини...
Но он уже шел к грузовику с камерой, опасливо глядя себе под ноги, нет ли змей. Тесса пошла за ним. Она видела, как два оператора отошли в сторонку, чтобы дать Римини посмотреть в видоискатель камеры. Римини демонстративно игнорировал Тессу.
Она ждала. Она не могла сдаться. Кингдон и «Летчик» были от нее неотделимы. Десять машинописных страничек черновика стали такой же частью ее самой, как, например, рука, нога или сердце.
Сзади подошла Лайя. Ее обтянутая перчаткой ладошка изящно легла на крыло грузовика. Она сказала:
— Здравствуйте, мистер Римини. Похоже, может получиться великолепный фильм. Динамичный, насыщенный внутренним действием. Просто прелесть! — Последние слова были ее «коронными».
Римини на секунду отвлекся от камеры.
— Слушай, Лайя. Сделай мне одолжение. Скажи своей подруге, чтобы она образумилась. Пусть прислушается к голосу разума.
— Народ прислушивается к вам, мистер Римини, а не к голосу разума, — ответила Лайя, стреляя в него глазками.
Тесса, Лайя и Кингдон уехали. За их спинами орали и палили в воздух ковбои, не жалея дорогих холостых патронов.
Они хранили молчание до тех пор, пока не оказались у стойки забегаловки в Кахуэнго-пасс, на которой было выведено: ЗА ПЯТЬ ЦЕНТОВ ПЕЙТЕ АПЕЛЬСИНОВОГО СОКА СКОЛЬКО ВЛЕЗЕТ.
— Ты все неправильно сделала, — объявила Лайя. Она поставила пустой стакан на клеенку стойки и глянула на хозяина с засученными рукавами, давая понять, что хочет еще.
— Я согласен, — сказал Кингдон. — Тессе надо было опрокинуть Римини на землю и держать до тех пор, пока он не согласится поставить фильм по ее сценарию. Придавить и уговаривать.
— Ой, ну не смеши, — нетерпеливо отмахнулась Лайя. — Ты что, не знаешь, что в нашем бизнесе никто слов даром не тратит? Экран-то нем!
— Теперь буду знать, — сказал Кингдон.
— Надо было подпустить побольше драматизма, — сказала Лайя и встала в вызывающую позу. — Когда я пришла на пробы для съемок в «Нетерпимости», то надела черный парик, прозрачную блузку и нацепила все свои браслеты и ожерелья. И что же? Получила роль.
— Может, Тессе не стоило описывать сражение при Марне?
Хорошенькое личико Лайи приобрело сосредоточенное выражение.
— Нужны только отдельные боевые эпизоды. Как тут у тебя? Летчика сбивают над территорией врага? И он падает прямо на дом? — Она глянула на Тессу. Тесса кивнула. — По-моему, это захватывающе. Мы гадаем: погибнет он или нет? Зрители привстают с мест. Но Римини... Его это не трогает. По одной простой причине. Он никогда не видел воздушной катастрофы.