— Смотри, тварь! Это тебе за детишек.
Будаков оказался прижатым к спинке стула и расширяющимися от страха глазами следил за велинским пальцем, которым тот медленно отжимал курок.
— Не надо! — испугался Кременчук.
— Велин, не смей, — шепотом потребовал Танков. — Он сдался. Он сам сдался…
Танкова трясло. Трясло все сильнее, и, как он ни старался, ничего не мог с этим поделать. Из своего угла он наблюдал, как Велин с вошедшим Игнатьевым защелкивали на запястьях задержанного наручники, как влетела в комнату Галина, с разгону прорвалась к мужу и грязными ногтями пропахала на его лице четыре борозды, моментально наполнившихся резво бегущими ручейками.
Будаков даже не попытался отклониться. Он стоял и с тоской смотрел на жену.
— А отмучились, кажись, мы с тобой, Галина, — негромко сказал он. — Видать, все к тому и шло…
Она, еще за секунду перед тем с трудом удерживаемая двумя здоровыми мужчинами, разом затихла и задумалась, словно мысль эта оказалась для нее новой и неожиданной. Наконец, на ощупь опустилась на стул и только тут приласкала подбежавших детей.
— Сам напросился, — резко бросила она, но не было в ней ни злобы, ни уверенности.
— Пошли, — подтолкнул Будакова Велин.
Тот тронулся и остановился, глядя на затихшего в углу Танкова.
— Повезло тебе, парень, — покачал он головой. — Ты когда в форточке брыкался, я ведь над тобой с молотком стоял. Все решал. Видать, есть твой бог.
И тут Танков нутром припомнил ощущение нависшего топора. Его судорожно перетряхнуло, и возникшая тошнота стремительно подступила к горлу. Зажав рукой рот, он выскочил в дощатый туалет и там, уже опорожнив желудок, долго, без слез, всхлипывал. Оттуда услышал и вой сирены. Он вошел в комнату, надел заботливо принесенный кем-то — Кременчуком, конечно, — китель, как мог, оправил одежду и вышел из пустого, никому больше не интересного дома.
На площади возле двух «Волг» с распахнутыми дверцами прохаживались, весело перешучиваясь, человек пять здоровых парней, упакованных в тяжелые бронежилеты. На боку у каждого покачивались подсумки. Плечи оттягивали автоматы Калашникова. Это была управленческая группа захвата. Чуть в стороне стоял заместитель начальника областного угро подполковник Силин и внимательно слушал азартно жестикулировавшего перед ним Велина. Здесь же, ковыряя носком сапога землю, топтался и Захаров.
Танков вздохнул, незаметно скосился на свои брюки и, всем телом ощущая мерзкую сырость, подошел к ним.
— Товарищ подполковник, — негромко, почти в спину доложил он. — Дежурный по райотделу лейтенант Танков.
Силин, повернув вбок голову, глянул на лейтенанта. На лице его отразилась та степень неудовольствия, при которой еще можно сдерживаться, но которую нельзя скрыть.
— Как понимать случившееся? — Силин сделал паузу. — Как могло получиться, что группа выехала на задержание… Вы хоть осмысливаете это слово: за-дер-жа-ни-е?! Во-о-ру-жен-но-го! Преступника!
«Так вот откуда у Гордеева эта манера чеканить слова», — некстати подумалось Танкову.
— Шофер-милиционер без оружия, — продолжал рубить воздух подполковник, — все без бронежилетов. Вдобавок в малочисленном составе. Да еще с задержанным в машине. Это что — выезд на происшествие или на пикничок с девочками?! — Он сорвался-таки на крик.
— Я боялся, что опоздаем, товарищ подполковник, — промямлил Танков. — Думал, как быстрее. Передали, что дети.
— Оправдываться не надо! — будто только того и ждал Силин.
— Виноват.
— Что за бардак здесь был, мне уже доложили.
— Сергей Константиныч, — со снисходительной участливостью вступился Велин. — Танков еще совсем неопытный. Первое дежурство.
— Детишек спас. — Растерявшийся Захаров никак не мог сообразить, что здесь происходит.
— Оставьте вы!.. — раздраженно отмахнулся Силин. — Людей спасать — это наша профессия. А с руководством отдела мы завтра разберемся, почему вот таким, — он сверху донизу провел рукой вдоль фигуры Танкова, и тому показалось, что рука многозначительно задержалась на брюках, отчего он еще гуще покраснел, — доверяют судьбу района. Благодарите бога, лейтенант, что вас не ухлопали. Полез как слон в посудную лавку! Насмотрелись, понимаешь, детективов… По машинам! — крикнул он. — Этого забираем с собой. — Будаков уже сидел в одной из «Волг», сплющенный с двух сторон объемистыми операми.
— Там дежурный следователь, сразу и оформим, а завтра передадим в прокуратуру. — Он сделал знак Танкову отойти в сторону:
— Приедете в отдел, не забудьте сразу передать сообщение.
— Есть, — еле слышно ответил Танков.
— Сколько лет в органах?
— Так уже… почти три месяца.
— Уже… почти… — Силин качнул головой. — Здорово перетрусил?
Танков хотел ответить что-то бодрое, но слишком свежи были воспоминания, и он молча кивнул.
— Интересно начинаете, — неожиданно хмыкнул подполковник. — Завтра доложу о вас генералу. Думаю, поощрим. А вообще второй раз такое не проскочит. Здесь выучка нужна, дрессура. До свидания, лейтенант.
Уже садясь в машину, Силин придержал дверцу.
— Велин, — раздумчиво припомнил он. — Мне докладывали, что вы подавали рапорт о переводе в другую службу.
— Был грех, — громко смутился Велин. — Жена, злыдня, подбивала. Прихожу поздно, ревновала. Беспричинно, конечно, товарищ подполковник. Но теперь я тверд — никуда.
— В течение трех суток вы должны подать аналогичный рапорт, — предельно сухо потребовал Силин. — Я подпишу.
— Но почему? — Велин оторопел.
— Размеры крупноваты. В форточку не пролезаете… Поехали! — Силин захлопнул дверцу.
Водители «Волг» с лихостью, принятой среди управленческих шоферов, резво, безжалостно «пожирая» шины, развернулись и помчались, заливая село дальним светом фар.
Танков побрел к УАЗу, в котором уже поджидали Игнатьев и Велин. Ему кивали, говорили что-то ласковое, благодарственное. Остановил его Виктор Мефодьевич.
— Ты, главное, не унывай, — сказал он. — Мне этот ваш подполковник не понравился. А то, что ты сделал, — это, я тебе скажу, подвиг. И я завтра же проинформирую район. Если надо, письмо вашему министру напишем. Защитим, словом.
— Не надо меня защищать, — словно отходя от заморозки, Танков через силу улыбнулся. — Всё хорошо.
Он пожал руку Захарову и залез на заднее сиденье. Заглянул Кременчук.
— Держи, лейтенант. Это я из ружья вынул. — На глазах Танкова он выковырял ножом пыж и высыпал тому на ладонь горку рубленого свинца — картечь. — На память тебе.
— Разрешите трогаться, товарищ дежурный? — Игнатьев включил зажигание.
Старчески покряхтывая на ухабах, уазик потащился за молоденькими «двадцатьчетверками». Завезли домой молчаливого Велина.
— Будешь писать рапорт, не забудь фразу: «Захватил вооруженного преступника», — посоветовал он, выходя.
— Так Будаков не сопротивлялся…
— Салага ты еще. Набрали вас тут… Пиши, как сказано. — Велин с силой захлопнул дверцу.
Возле самого отдела Танков вспомнил о притихшем сзади Воробьеве:
— Его ж в ИВС отвезти надо.
— Не поеду! — категорически отрезал Игнатьев. — Как хошь, товарищ дежурный, хоть снимай, хоть как, а не поеду. Это ж в два конца километров двадцать, а мы и так доехали на одном желании.
Стрелка уровня бензина и впрямь зашкаливала за ноль. Усталый и измотанный, Танков смирился.
Через полчаса в отделе всё стихло. Устроились на стульях в Ленкомнате Игнатьев и Филиппов, храпел беспокойно за решеткой, прямо на полу, Воробьев. В полной тишине сидел за столом Танков. Еще долго он то делал записи в многочисленных, путанных пока для него журналах и тетрадях, то отвечал на уточняющие вопросы дежурного по управлению. Потом, возбужденный, ходил возле стола, улыбаясь чему-то или стыдливо потряхивая головой. Наконец, присел за стол и тут же заснул, положив голову на раскрытую книгу учета происшествий. Во сне он постанывал и улыбался.
Густая осенняя ночь уже блекла и медленно, разводами преобразовывалась в нерадостное, тяжелое утро, когда раздался резкий в такой полной тишине звонок в дверь. Танков встряхнулся, пытаясь снять помятость после неудобного сна, потер щеки и пошел открывать. На крыльце стояла женщина лет сорока пяти в вытянутой, изъеденной молью кофте. Правый чулок у нее был спущен, и резинка, о каких Танков думал, что их давно не носят, волочилась по асфальту. О беспорядке в своей одежде она, похоже, не догадывалась либо просто не обращала на такую мелочь внимания.
— Я с поселка Восток, — оттеснив Танкова, она прошла в отдел. Достала из-за пазухи паспорт, протянула: — Где здесь тюрьма?
— Чего вам надо? — Танков разглядывал диковатую пришелицу, а в голове некстати вертелось: «Утро туманное, утро седое…»
— Так сюда мне.
Они стояли теперь в дежурной части, и женщина показывала рукой на решетку.
— Куда «сюда»?! Вы хоть знаете, для кого это?
— Так… для преступников всяких. Что я, дура совсем? Я ж говорю, Пудышина я. Помните, звонила? Ушибла-таки я его.
Танков, еще у двери начавший понимать, в чем дело, сглотнул прорезиненную слюну:
— Так, может, мимо?
— Чего там мимо? — Она с состраданием посмотрела на него. — Прямёхонько топором по темечку. Главное ж, предупреждала: не лезь, не пущу. По-хорошему предупреждала. Мой это дом! — Она прервалась, села на стул и всхлипнула: — Детишек жалко. К соседке отвела, а сама с ночи прямо по шпалам. — Она вдруг заговорщически погрозила Танкову пальцем: — А ведь я тебе говорила. А ты не приехал.
— Подвинулась баба, — констатировал прилипший к решетке Воробей. — Видать, и впрямь убила.
А Танков больше и не сомневался. Поэтому опустился на стул и сидел так несколько минут, рисуя крестики на листе бумаги. Потом, не глядя на диск, набрал нужный коммутатор, дождался ответа.
— Соедините с квартирой Карелова в Центральном поселке.
— Совесть бы поимели, — возмутилась телефонистка. — Пятый час всего. Дайте хоть поспать человеку.
— Хватит, отоспался, — безжалостно перебил Танков. — Соединяйте! Это из районной милиции.