- Нет, в Ленинграде. Там живёт моя мама.
- Она тоже артистка?
- Хирург... - и, немного помявшись, добавила: - Только она теперь сама по себе.
- Это как же?
- У неё теперь другой муж.
- Понимаю, - произнёс с сожалением и, не желая вмешиваться в чужие дела, польстил Кате: - А хорошо работать в цирке! Вечный праздник, музыка, свет... Какое-то ожидание весёлого чуда.
- Это адская работа, - поправила Катя.
- Здорово устаёшь?
- До чёртиков! Но не жалуюсь. Это моя жизнь. И я всё-таки счастлива, и махнув рукой, мол, не всё же говорить только обо мне, она спросила: - А ты? Как ты решил стать моряком?
- Очень просто, влюбился в море. С этого всё и началось, поскромничал Егор.
- Не жалеешь? - допытывалась она.
- Я?! - Непрядов замедлил шаг, удивившись. - Но почему? Что должен жалеть?
- Моряки - те же самые цирковые артисты: разновидность кочевых племён. Не каждый переносит вечную дорогу.
- Думаю, на свете кочевых профессий хватает. Суть в том, чтобы найти себя в каком-то деле и не изменять ему. Вот наш адмирал говаривает: "Если судьба истинного моряка выбрасывает на берег, он задыхается без воды как рыба. Коль служить на флоте, так уж до последнего оборота винта, до "деревянного бушлата"".
- Он мудрый человек, этот ваш адмирал.
- Ещё бы! Полвека под вымпелом. Предки его ещё при Петре Первом служили. Вот это жизнь! Вот это судьба!
Вскоре светлый березняк принял их под высокие, полные лесной тайны кроны. У Егора на душе стало необычайно торжественно, легко и весело. В густом дурмане разнотравья хмелела голова. В ушах полоскался зелёный шепоток листвы. Хотелось кружиться в нескончаемом хороводе берёз. "Голубая фея" смело вела его по неведомым тропинкам своего королевства. Верилось, что всё здесь послушно ей. Она творила волшебство, соединяя быль и небыль: вспорхнёт ли пугливая сойка в кустах, прошуршит ли в траве, уступая дорогу, проворная гадюка и даже... треснет ли сучком, нагоняя жуть, притаившийся в чащобе леший...
Катя нашла первый гриб. Она с восторгом, точно это был маленький гномик, показала его Непрядову. И повалили в её кузовок боровички да подосиновики, чернушки да солюшки. Егор, как ни старался, не мог угнаться за Катей. В его корзине едва донышко прикрылось.
- Егор! - хохоча, Катя показала рукой. - Ты опять прошёл мимо.
Он послушно попятился и едва не наступил на целую семейку крепеньких, глазастых боровиков, лукаво выглядывавших из-под прошлогодних листьев.
- Да у тебя отменное зрение, - похвалил Непрядов. - Я бы, не дрогнув, доверил тебе сигнальную вахту на флагманском корабле.
- Мне тоже раньше не везло, - успокоила его Катя. - Бабуля научила, и выдала, подстраиваясь под дребезжащий бабкин голос: - Не ленись травушке в пояс поклонись, вставай с петухами - будешь с грибами.
- Ворчливая она у вас, как наш старшина роты.
- Пустяки. Бабуля очень добрая и любит всех нас. Она как родная... Что бы мы без неё делали!
- Но Тимофей Фёдорович, по-моему, любит с бабулей "за жизнь" поговорить...
- Он шутит. Он вообще человек весёлый. А бабуля сердится - так себе, для вида.
К полудню солнце разогрело воздух. Даже в тени ощущалась мерно сгущавшаяся духота. Нестерпимо захотелось пить.
Ложбинкой они выбрались к лесному ручью. Вода в нём прохладная, прозрачнее и чище горного хрусталя. По дну стайками ходят малявки, а поверху, как на лыжах, скользят плавунцы. Над стремнинкой вьются мошки, очумело проносятся пучеглазые стрекозы.
Раздвинув осоку и тальник, Егор первым пробился к воде. Катя неотступно следовала за ним, морщась от укусов крапивы.
Пили ненасытно и всласть. От приятной, холодившей зубы воды невозможно было оторваться, хотелось ещё и ещё.
Решили возвращаться домой. Непрядов подхватил обе корзинки, и они пошли вдоль ручья, надеясь выбраться на дорогу.
- А ты знаешь, мы, кажется, заблудились, - предположил Егор.
- Вот здорово! - таинственно улыбаясь, согласилась Катя. - Это так интересно. Кругом дремучий лес, а мы идём, идём...
- Только вот куда... - буркнул Егор, озабоченно глядя по сторонам.
- Это не важно. Мы просто идём, - Катя засмеялась негромко и радостно. Раскинув руки, она принялась легко кружиться на одном месте.
"Какое она всё же чудо, - восхищённо улыбаясь, думал Егор. - Как много дал бы я, чтобы никогда с ней не расставаться. Вот так бы идти всю жизнь... и чтобы лес никогда не кончался".
А кругом помрачнело. Замолкли птицы, онемела на деревьях листва. Тяжёлые тучи, напирая друг на друга, жадно заглатывали небесную синеву. Где-то рядом затрещало, будто приближавшаяся гроза нетерпеливо рвала на своей груди тельняшку. Вот шквалом пронёсся верховой ветер, и тотчас загудела, ожила листва, пробиваемая первыми крупными каплями дождя.
Егор с Катей едва успели добежать до старой, заматеревшей ели, прикрывшей их своим густым лапником. Дождь начался мгновенно, как если бы в тучах разом открыли все сливные клапана.
Катя стояла рядом с Егором, прислонившись спиной к шершавому стволу. Она как-то непривычно притихла, то ли испугавшись грозы, то ли смущаясь своего взволнованного спутника. Оба ждали, что же случится дальше...
Непрядов почувствовал, как его тело начинает охватывать наэлектризованная этим ожиданием дрожь. Но это не был страх за себя и за Катю. Да и чего ему вообще бояться, натренированному, сильному, умеющему постоять за себя и за других. Просто уж не было сил противиться судьбе, полагаясь на рассудок.
Заветные слова уже готовы были сорваться у него с языка, как вдруг со страшным грохотом над их головами раскололось небо и ослепительно полоснула молния. Катя испуганно подалась к нему, и он в каком-то сладком беспамятстве обнял её: губы их сошлись, оба замерли, проваливаясь в счастливую бездну...
Гроза по-прежнему ярилась, только им теперь до неё не было никакого дела.
- Катя, - прошептал Егор, точно по секрету, как если бы их кто-то мог подслушать.
- Что? - так же тихо ответила она, доверчиво прижимаясь головой к его груди.
- Знаешь, - Егор попытался подыскать какие-то особенные слова, но, так и не найдя их, сказал просто. - Давай так, чтобы всегда вместе - на всю жизнь.
- Давай, - согласилась она без тени сомнения и понимая его.
И здесь Непрядова точно прорвало. Он принялся торопливо говорить, словно боясь, что его перебьют и он не успеет поведать самого главного, о чём думал со дня их первой встречи. Катя слушала его с молчаливой, восторженной улыбкой, какая бывает разве что у детей, получивших необыкновенный подарок. Чувствовалось, что Егоровы слова были желанны и приятны ей.
Никогда прежде Егор не испытывал в себе самом столько безудержной силы, желания достичь немыслимых пределов и даже пpeодолеть их. Ничто уже в этом стремлении не могло ему помешать. Будто целый мир сейчас уместился под размашистой елью. И в этом мире их теперь было двое - он и Катя.
Гроза прошла, тучи сдвинулись, протерев насухо небесную голубизну. Она сделалась яснее и чище. Вновь солнце проткнуло скошенными лучами кроны деревьев. Ожил умытый лес. Но Егор с Катей долго ещё не покидали своего необыкновенного убежища. Не в силах оторваться друг от друга, они пребывали в блаженном и сладостном полусне. Они говорили о самом главном, что касалось только их.
Трава около ели зашуршала. Совсем рядом послышалось частое дыхание.
- Волк! - вскрикнула Катя, ещё теснее прижимаясь к Егору.
Меж пригнутых к земле веток промелькнула тень. Непрядов мгновенно заступил девушку, укрывая её спиной, и сдернул с себя флотский ремень с увесистой латунной бляхой. Он готов был драться и умереть за Катю.
Но волк повёл себя как-то странно, завилял хвостом и гавкнул.
- Шустрый! - изумился Непрядов, убирая ремень.
Верный пёс кинулся лапами на грудь своему хозяину, едва не повалив его.
Егор и Катя дружно захохотали, лаская весело суетившуюся у их ног собаку. Шерсть на ней была взъерошенная, мокрая, на хвосте цепкие маковки репейника.
- Ах ты бродяжка, - душевно приговаривала Катя, тормоша пса за холку, - волчище ты серенький.
- Теперь я понимаю, почему его Шустрым назвали, - заметил Егор. - Как он в такой глухоманке отыскал нас - ума не приложу.
- А твой дедушка говорил, что Шустрик уже не раз находил заблудившихся людей, - вспомнила Катя. - Как это я, дурёха, раньше не догадалась! - и она, сморщив носик, передразнила себя.
- Волк, волк...
Егор с Катей пошли за собакой, и вскоре она вывела их на широкую просеку, по которой размашисто шагали деревянные столбы с проводами.
- Ну вот, теперь я и сама дорогу знаю, - обрадовалась Катя.
- Если всё время идти вдоль этой линии, то как раз попадём в Укромовку.
Но Шустрый упорно манил их куда-то в глубину леса. Он так волновался, скулил и тявкал, что невольно пришлось уступить его собачьей прихоти.
Через какие-нибудь полчаса деревья начали редеть и они прямиком вышли к пасеке.
- До чего же умный волчище! - не переставала Катя восторгаться псом. Знает ведь, куда надо вести.
- С таким вот на границе было б легко служить, - предположил Непрядов.
Оба деда встретили их у порога баньки. Побранили за долгое шатание по лесу, но не так чтобы очень - для порядка. Шустрый тем временем с видом исполненного долга растянулся в тени, положив морду на лапы. Он явно был доволен, что в точности исполнил повеление старого хозяина. Теперь же ему перед всеми хотелось выказать и свою не требующую наград скромность - ну так себе, разве что лишняя косточка перепадёт...
Дед Фёдор принялся растапливать рядом с банькой кухонную печурку. Катя помогала деду Фролу чистить грибы, которые решили пожарить на семейной, внушительных размеров чугунной сковородке. Егора тем временем послали на родничок за водой. Прихватив вёдра, он перемахнул через ограждавшую пасеку изгородь и начал сбегать по крутому уклону в овражек: родничок давал о себе знать хрустальным говорком где-то в самой низине. Егор шлёпал босыми ногами по утоптанной тропинке и чувствовал, как леденяще холодна земля на дне овражка: пришлось пожалеть, что не послушал