Непрядов вспомнил, что как раз в этот день он мог получить увольнительную. Из-за подготовки к "госам" он уже забыл, когда в последний раз ходил в город - не до развлечений было. Дружки сговорились, что и шагу за порог училища не ступят, пока не прозвенит последний звонок. Теперь же представился тот особый случай, который давал право на снисхождение к самому себе.
Не прошло и двадцати минут, как Непрядов, облачённый в бушлат и в лихо сдвинутой на затылок бескозырке предстал перед Катей. Увольнительная давала им на счастье целых четыре часа и... весь город с хмельными запахами распускавшихся деревьев, звонами трамваев и взглядами прохожих. Они брели по весенним улицам, взявшись за руки, и никак не могли наговориться. Егор с интересом расспрашивал Катю о её делах в цирке, потом рассказывал о своей учёбе, о хороших дружках своих, обещая непременно с ними познакомить.
Блуждая, они забрели на Бастионную горку, по крутой извилистой дорожке поднялись на самую её вершину - под кроны уже зазеленевших столетних вязов. По-прежнему бойко журчал ручей, ниспадая уступами в обводный канал. И Егор вспомнил, как этот самый ручей-говорун приснился ему в море. И как привиделась ему тогда Катя, встретиться с которой помешал неожиданно появившийся трамвай. "Но теперь она рядом, вполне реальная и ещё сильнее, чем прежде, любимая, - восторженно подумал. - А сон, верно, и впрямь был вещим..." Егору пришла в голову одна отчаянная мысль, которой он даже сам поначалу испугался. Однако по мере того как сокращалось время, обозначенное в увольнительной записке, понемногу угасало нетерпеливое желание высказаться и тем самым решить свою судьбу. Он бы так и не решился ничего сказать, если бы не случай. Спускаясь с горки, Непрядов увидал сидевшего на лавочке со своей девушкой Шурку Шелаботина. Ещё издали тот призывно помахал рукой. Как только Егор с Катей приблизились, всегда решительный, юркий Шурик схватил Непрядова за рукав и бесцеремонно потянул к своей подруге.
- Да нет проблем, Любочка, - говорил он с волнением и как-то виновато. - Вот же мои свидетели. Как в сказке: легки на помине...
Оказалось, что Шурка и Любочка решили пожениться. Но для полного счастья им не хватало самой малости: двух свидетелей. И Егор с Катей, разумеется, тут же согласились им помочь. Вот здесь-то Непрядов и решил взять на себя всю инициативу.
- Наши подписи вы получите лишь при одном условии, - предупредил он, кладя руку на Катино плечо.
- Это при каком же? - встревожился нетерпеливый Шурик.
- Поставим свои подписи взаимно: мы поручимся за вас, а вы - за нас...
Егop мельком глянул на Катю. Она молчала, отведя глаза и теребя перчатку. В затянувшейся паузе всем стало неловко. Вдруг Любочка порывисто вскочила с лавки и обняла Катю. Они прижались друг к другу щеками, смущённо и радостно улыбаясь. Непрядов облегчённо вздохнул. А маленький, проворный Шypкa на радостях крепко наподдал ему кулаком.
- Вот это по-нашему, по-нахимовски, - шепнул он, подмигивая.
32
Неспокойные и радостные, полные томительного ожидания дни настали для Непрядова и Кати Плетнёвой. Их заявление лежало в районном ЗАГСе и осталось только дождаться той счастливой минуты, когда можно будет расписаться в актовой книге и, как полагается, получить брачное свидетельство. Они встречались каждый раз, как только Егору представлялась возможность вырваться в город. Казалось, о чём только не переговорили, строя в мечтах свою новую жизнь, полную счастья и радости. Не смущали их предстоящие частые разлуки и расставания, без которых, уж верно, ни будущему офицеру флота, ни артистке цирка не обойтись. Не это было главным. Просто ни Егор, ни Катя уже не мыслили себя в целом свете друг без друга. А возможные расстояния между ними, которым случится возникать, представлялись не более чем географическими и временными понятиями - вполне преодолимыми и терпимыми. Единственно, что в какой-то мере портило Непрядову настроение, это упорное нежелание Кати во всём признаться отцу.
- Он всё ещё считает меня ребёнком, - уверяла Катя. - И уж точно расстроится, как только узнает, что мы решили пожениться. Лучше я обо всём ему расскажу в тот день, когда ничего уже изменить будет нельзя...
Егору ничего не оставалось, как согласиться с Катей, - тем более, он и сам понимал, что излишние волнения в повседневной рискованной работе Тимофея Фёдоровича вредны и опасны.
33
Пришло время познакомить Катю с друзьями. Вадим с Кузьмой постоянно напоминала об этом Егору. И вот однажды в субботний вечер все трое отправились в цирк, решив на несколько часов пожертвовать "навигацкой наукой" ради искусства.
Новая программа имела в городе успех. Все представления проходили с аншлагом. А неизменное "нет ли лишнего билета" слышалось за целый квартал до ярко освещённого циркового подъезда. Друзья с независимым видом баловней судьбы прошествовали сквозь вопрошающую толпу, предъявили при входе три привилегированные контрамарки, добытые Катей накануне, и вскоре уже сидели, небрежно развалясь в креслах в персональной ложе. Круглый зал сдержанно гудел множеством голосов, из оркестровой выгородки наплывала какофония каких-то немыслимых звуков и таинственно шевелился тяжёлый бархатный занавес, из-за которого должен был хлынуть на арену стремительный парад-алле. Всё торжественно, празднично и светло, как в далёком детстве, когда ждёшь "всамделишного" чуда в начинающейся волшебной сказке. Маняще свисали с непостижимо глубокого подволока трапеции, канаты, гибкие лесенки, напоминавшие корабельные шторм-трапы. Весь купол представлялся Егору чем-то вроде второй грот-мачты их парусного барка, только намного более сложного и загадочного, недоступного простому рассудочному пониманию вещей. То был прекрасный мир Катиной мечты и яви, который он безоговорочно принимал как собственный мир.
Наконец шум и разноголосица унялись, настала торжественная, полная ожидания тишина. Секунды отстукивались ударами собственного сердца. Нетерпение росло... И вот где-то на самом его пределе сказочно-обворожительное чудо явилось. Оглушительно и мощно, как небесный гром, грянул оркестр. Под звуки энергичного марша на круг стали выбегать артисты - крепкие парни, затянутые в строгие трико, и обворожительно-прекрасные, почти невесомые девушки в блестящих нарядах.
- Ну, где она? Которая?.. - принялись дружки теребить Егора с двух сторон. Непрядов невозмутимо медлил, разжигая их нетерпение, мол, угадайте сами...
Но вот одна из них, которая среди других и в самом деле казалась самой изящной, стройной и грациозной, как бы невзначай, помахала в их сторону рукой, улыбнулась. В мгновенье Вадим с Кузьмой вскинули руки и тоже заулыбались в ответ. Оба поняли - это она...
- Больше вопросов не имею, - сдержанно молвил Вадим.
- Вот это да-а, - вторил ему Кузьма, изумлённо пожирая взглядом Катю, которая легко, танцующе бегала по кругу.
Когда объявили первый номер и на арену вырвались жонглёры, Кузя поддел локтем Непрядова:
- Егорыч, по гроб жизни обяжешь... А нет ли у твоей Катерины подружки, скажем, что-нибудь вроде неё?..
- Уймись, неверный, - урезонил его Вадим. - Твоя ревнивая Регина Яновна такую тебе подружку покажет - вот это будет настоящий цирк!
- Не, она у меня покладистая, всё понимает, - пояснил Кузя. Регинушка для меня всё равно что заботливая маманя - можно сказать, верный друг и хороший товарищ.
- Точно, - с прищуром согласился Егор, - особенно когда тебе надо получить увольнительную на ночь...
Вадим при этом хмыкнул. Обрезков лишь махнул рукой: "Не понимаете вы мою вольнолюбивую, мятежную душу..." Для дружков давно уже не было секретом, что Кузьма встречался с женщиной, которая на несколько лет старше его...
В середине второго отделения ведущий объявил номер, который с таким нетерпением ждали Егор и его друзья. В зале погас свет. Под звуки какой-то космической мелодии на манеже замелькали неоново светящиеся силуэты людей. Затем призрачное мерцание переместилось вверх, а когда вспыхнули прожекторы, все увидали под самым куполом воздушных гимнастов. Они стояли на мостиках, разнесённых по обе стороны манежа. Катя висела на штанге, возвышаясь над своими партнёрами - ей отводилась роль воздушной примы.
Тимофей Фёдорович - крепкий, будто отлитый из бронзы древнегреческий атлет - заметно выделялся среди своих мускулистых молодых парней, ждавших его слова.
- Ап! - донеслась тихая команда, и группа гимнастов пришла в движение, заработав слаженно, размашисто и сильно. Растопырив руки, повисли вниз головой ловиторы. Мерно раскачиваясь, они ждали воздушной "добычи". Пошёл на трапеции первый гимнаст, и начались без перерыва головоломные сальто и перелёты. Катя, сверкая серебристыми блёстками своего белоснежного трико, вырисовывала в воздухе сложные пируэты. На какое-то мгновенье она попадала в цепкие руки отца и, отброшенная далеко и точно, повисала на подходившей трапеции, успевая при этом несколько раз перевернуться в воздухе. Ловиторы играли ею, будто лёгким искрящимся мячиком.
Настало время коронного трюка. Раздалась тревожная барабанная дробь. Держась одной рукой за огон подъёмного троса, Катя вознеслась под самую крышу. Барабанная дробь стихла, нагнетая само собой возникшее в зале напряжение. В свете прожекторов было отчётливо видно, как гимнастка отцепила страховочную лонжу. Теперь уже, как всем казалось, пошла игра со смертью. Зал онемел, замер...
- Ап! - снова послышалось в полнейшей тишине.
Она камнем полетела вниз, к центру манежа. Зал невольно ополоснулся ужасом, ахнул...
Когда гимнастка еле уловимым движением прервала на батуте инерцию раскачки, все ещё будто не верили в удачный исход её сумасшедшего полёта. Какое-то мгновенье продолжалась тишина. Наконец оцепенение прошло, и трудно было представить, что грянуло громче: медь оркестра или громовые аплодисменты, в которых всплескивали крики "браво". На манеж полетели цветы.
Грациозно взмахивая руками, Катя раскланивалась перед публикой, стараясь не выступать дальше своих партнёров. Но артисты нарочно отступали назад, как бы оставляя счастливо улыбавшуюся Катю наедине со зрителями.