то-то утешительное и одновременно печальное.
Мы вошли в комнату, служившую мне гостиной, размером не намного меньше, чем вся моя квартира в смертном мире. При виде высоких окон и задрапированных гобеленами стен Квентин, забыв изображать утонченность, с круглыми от удивления глазами закрутил головой.
? Здесь по-настоящему красиво,? произнес он удивленно.
? Пожалуй, ты прав. Подождешь здесь? Мне нужно переодеться. — В башню мы отправились сугубо затем, чтобы я смогла совершить набег на собственный гардероб. В реальности смертных я ничего приличествующего случаю не имела, а создавать магическую иллюзию, чтобы выглядеть одетой должным образом в течение всех похорон, рисковать не хотела — я не настолько доверяю собственной магии.
? Угу, подожду. А все-таки… Почему ты здесь больше не живешь?
? Квентин, если ты сам еще не нашел ответа на этот вопрос, то я объяснить точно не смогу. — Я вошла в ванную и закрыла за собой дверь, оставив Квентина наедине с самим собой.
Моя старая спальня невелика, но это единственная комната в башне, которая выглядит жилой. Кровать увеличивалась в размере, приспосабливаясь ко мне по мере того, как я становилась старше, а на полках по-прежнему стояли всякие забавные мелочи, собранные в окрестных лесах и полях. Когда мы переехали в Летние Земли, мне перестали быть интересны игрушки, зато я обожала бегать по округе и находить что-нибудь любопытное. Все, что мне нравилось, я тащила к себе в комнату, вплоть до самого того дня, когда покинула ее.
Я прикоснулась ладонью к гардеробу, и его двери распахнулись, являя дневному свету радугу из множества разноцветных платьев. Большинство из них было пошито на молодую девушку, про которую я не могу вспомнить, что я ею была — да и была ли вообще. Материалом для них служили порой очень странные дары природы: крылья бабочек и паутинный шелк, павлиньи перья и чешуя дракона. Одежда фейри чем-то подобна японской кухне — в дело идет все, чем мы располагаем. Амандина всегда выбирала для меня наряды самых диких расцветок, чтобы они скрыли характерный для смертных оттенок кожи и волос. До меня весьма долго доходило, что причина в этом, и я до сих пор точно не уверена, зачем мать это делала.
Платье, которое я искала, было запрятано в глубине гардероба, под более яркими одеяниями. Оно было сшито из темно-серого бархата, отделанного по краю шелковыми розами чуть более светлого оттенка — я надевала его на бал в пещерах коблинау, когда мне было одиннадцать лет. Амандина взяла меня с собой на тематическую вечеринку ужасов — маленькое, наполовину смертное приложение к себе самой. Я помню, как самые темные углы залов были освещены фонарями из тыкв и блестками светящегося тумана, а канделы пришли со своими шарами танцующего пламени; и еще помню, когда я плясала со своим сеньором, у него была добрая улыбка. Я помню.
Платье сидело так, как будто мне его только что подогнали по фигуре. Одежда фейри подстраивается под владельца, как бы тот ни менялся. Я взмахнула юбкой, оглядела себя и отвернулась. Я навсегда останусь дочерью Амандины. Как бы далеко я ни сбежала, волшебный мир все равно дотянется до меня.
Когда я вышла из ванной и закрыла за собой дверь, Квентин увлеченно разглядывал один из гобеленов. Я кашлянула, и мальчишка подпрыгнул от неожиданности.
? Идем,? сказала я. — Уже пора.
Поместье Амандины с юга граничит с Тенистыми Холмами. Расстояния в Летних Землях меньше, чем в человеческом мире, и через двадцать минут мы пешком прошли отрезок пути, который, как я знала, был равен часу езды на машине. Роща, где должны были состояться похороны, располагалась в сердце лесных угодий семьи Торквиль, и нам потребовалось еще двадцать минут, чтобы пробраться по лесным тропинкам. Длинные платья не предназначены для ходьбы по лесу. Моя мать сумела бы пройти, ни разу не споткнувшись, она отлично вписывается в этот мир, даже потеряв разум. Вот что такое быть чистокровкой. Я запинаюсь и падаю, но всегда встаю и иду дальше. Вот что такое быть подменышем.
Кроме нас, в рощу со всех сторон стекались люди. Встречаясь друг с другом, все молчали, не зная, что говорить или чувствовать. Поминки у чистокровных проходят в глубокой, горькой скорби, но совершаются они для живых. У смертных похороны скорее печальны, это смесь горя, облегчения и ужаса, и делаются они для мертвых. Джен была чистокровной, и похороны такой, как она, оказались первыми на памяти многих присутствующих. Подменышам смерть куда привычнее, и сейчас как будто пересеклись два мира, которые не понимали и не хотели понять друг друга. Думаю, Джен бы это понравилось.
В центре поляны был воздвигнут погребальный костер из дубовых, ясеневых и рябиновых сучьев, составленных так, чтобы формой напоминать гнездо феникса, и покрытых белым шелком. В центре, со сложенными руками, лежала Джен. Ее облачили в длинное красно-золотое одеяние, подчеркивающее цветные пряди в ее волосах и скрывающее раны. Я болезненно поморщилась, увидев ее. Были убраны все приметы той, кем она была на самом деле. Осталась лишь формальная принадлежность: чистокровка, донья ши, покинувшая мир. Ведь все это на самом деле меньше половины того, какой она была в жизни, но только оно могло остаться с ней навсегда, могло уйти с ней в могилу.
Ко мне подошел Квентин.
? Она как будто просто спит.
? Я знаю.
Плоть фейри не разлагается. Джен выглядела так, будто вот-вот проснется и спросит, где ее очки. Но она не проснется. Даже если со временем получится найти способ обратить процесс и вернуть других жертв в Эй-Эль-Эйч к жизни, Джен ушла навсегда. Благодаря Гордан, у нее не будет даже сомнительного бессмертия ночного призрака. Впервые за много веков дитя фейри потеряно насовсем.
У костра стояли, взявшись за руки, Сильвестр и Луна. Когда мы вышли на поляну, Луна кивнула мне, поджав в знак молчаливого приветствия одно ухо. Я сделала глубокий реверанс, затем ушла в противоположную часть рощи и встала в тени деревьев. Квентин последовал за мной. Вскоре и Луна, погладив Сильвестра по руке, шепнула что-то ему на ухо, а потом подошла к нам.
? Миледи,? произнесла я. Квентин поклонился.
? Тоби, Квентин,? ответила она и грустно улыбнулась. — Надеюсь, вы оба в добром здоровье?
? Да, насколько возможно,? ответила я.
? Хорошо. Мы беспокоились.
? Простите меня. Я скоро загляну навестить.
Наверное, она догадывалась, что я лгу. Мне было все равно.
? Хорошо. И, Тоби… он не сердится. Ты сделала все, что могла. Вы оба. — Она снова улыбнулась, развернулась и пошла обратно к мужу.
Я смотрела ей вслед, пряча горькую улыбку. Если то, что произошло в Эй-Эль-Эйч, называется «мы сделали все, что могли», что-то не хочется мне когда-нибудь встретиться с нашим «не все, что могли». Лицо Квентина выражало ту же смесь противоречивых чувств, какая, по моим ощущениям, сейчас была и на моем лице, так что думал он наверняка о том же самом.
Я прошлась глазами по толпе и внезапно застыла с упавшим сердцем. Я увидела отблеск на серебристых волосах грациозной женщины в рваном зелено-коричневом платье.
? Мама?..
? Тоби, ты чего?
? Подожди здесь,? сказала я Квентину и припустила через рощу, подобрав платье до коленей, чтобы не споткнуться. Несколько людей при виде такого нарушения приличий покосились на меня с испугом, но никто не остановил.
Когда я добежала до места, где, как мне показалось, я видела свою мать, там ее уже не было. Следом подбежал Квентин и растерянно спросил:
? Ты куда так рванула?
? Мне показалось, что я увидела кое-кого,? сказала я, закрыв глаза и вздохнув. — Одну знакомую. Видимо, я ошиблась.
? Вот как,? сказал Квентин и затих.
Мы молча стояли рядом, когда голос у меня за спиной произнес:
? Пожалуйста, не подпрыгивайте, не кричите и не используйте другие варианты выражения удивления. Я очень устала.
Голос был почти знаком: женский, немного невыразительный, как будто его прогнали через синтезатор. Но это был голос взрослого, а не ребенка. Я повернулась.
? Привет, Эйприл.
? Привет.
Эйприл изменилась за прошедший месяц, из подростка превратившись в почти близнеца Джен, если не обращать внимания на светлые волосы и чересчур идеальную кожу. Когда Эйприл взрослела, то взрослела быстро. На ней было черное платье из какого-то блестящего материала — по моим подозрениям, это был затвердевший свет.
Квентин стоял с отпавшей челюстью. Я его понимала.
? Мы не могли не прийти,? сказала я. — Но не ожидала увидеть здесь тебя.
? Эллиот на основе маминых записей разработал переносной сервер. Независимой работы хватает ненадолго, но все равно это существенно расширяет мои пределы перемещения.
? Это здорово,? сказала я.
? Эйприл? — произнес с круглыми глазами Кввентин.
? Да,? ответила та и грустно улыбнулась. Я увидела выражение ее лица, и тут до меня дошло: тогда, в Эй-Эль-Эйч, она была в него влюблена. «Была», прошедшее время. Возможно, даже сильно влюблена, но теперь все было кончено.
Она его переросла.
? Рад тебя видеть,? сказал Квентин.
Опираясь на трость, подошел Эллиот. Выглядел он потрепанно, но, по крайней мере, ходить мог.
? Тоби,? произнес он.
? У тебя все-таки получилось,? откликнулась я.
? Пришлось постараться. — Мы коротко, неуклюже обнялись. Я боялась задеть его раны, а он не знал, куда девать трость. И все-таки мы оба почувствовали себя лучше после этого объятия. — Рад снова с тобой повидаться.
? И я рада повидаться с тобой.
Эллиот повернулся к Квентину и спросил:
? Как поживают морские коньки?
Я приподняла бровь, и Квентин покраснел под моим взглядом.
? Ты забрал морских коньков? — спросила я его.
? Мне их подарили,? пробормотал он.