«Сдохни, тварь!» – мысль родилась, но в слова оформиться не успела – палец вновь вдавил спусковой крючок. Второй выстрел оглушил юношу, а хлынувшая на лицо кровь, залепив глаза, ослепила…
– Ник! Ник, твою мать, очнись!
Знакомый голос, совсем не вражеский… Кто-то тормошил его, мешал спать.
– Уй… ди…
– Живой! Да где врач?! Уберите это дерьмо, наконец!
Что-то тяжелое, все время давившее сверху и не дающее свободно дышать, исчезло.
– Ну и срань, полбашки снесло…
– Осторожнее, дебилы, кровью все зальете!
Вокруг бегали и суетились люди, ругались, кричали, но юноше не было до них дела. Немного покоя и тишины – вот все, что сейчас нужно.
– Галина Николаевна, где вас черти носят?
– Дмитрий Борисович, на вызове и носит! Пьяная драка…
– Не важно, вот новый пациент. Здесь просто кровавая баня!
– Не слепая, вижу. Этому, со стреляной дырой в черепе, ничем не помогу, попа́ зовите. А на лежанке кто?
– Кузя это, Никита Кузнецов!
– Не узнать паренька… хоть бы лицо от кровищи протерли. Ник, малыш, слышишь меня?
Никита почувствовал на щеках осторожные, но становившиеся все настойчивей шлепки. Покоя не будет… Веки слиплись, и не было сил, чтобы их открыть. Губы не слушались, проклятья никак не желали складываться в слова.
– Тихо, малыш, не дергайся, добрый доктор тетя Галя сейчас все излечит, исцелит.
Ник ощутил, как его щек коснулось что-то влажное, приятно холодящее кожу.
– Дай оботру тебя, а то выглядишь, как сожравший полгорода зомби.
Приятная процедура, как и свойственно всему приятному, не продлилась долго.
– Ну слава богу, кровь не твоя, так я и думала. Попробуй открыть глаза.
Ник послушался. Сопротивляться доброму доктору тете Гале не хотелось.
– Молодец. Моргни, если слышишь меня.
«Слышу».
– Отлично. Теперь будем разбираться, чего с тобой приключилось.
– Га… – имя врачихи не далось юноше с первой попытке, он закашлялся.
– Тише-тише! Успеешь еще наговориться.
На этот раз Никита и не думал подчиняться.
– Галина… Николаевна… со мной… все… нормально…
В подтверждение своих слов дернулся, пытаясь подняться, и не смог двинуться с места. Сведенные судорогой мышцы отозвались лютой болью.
– Черт!
– Не дергайся… На шее-то какие гематомы знатные! Безголовый тебя душил?
– Когда душил, вполне головым был.
– Ну, значит, добро победило, с чем тебя поздравляю, – суровый врач Галина чуть улыбнулась. – Облегчи мне задачу, скажи сразу, что еще болит?
– Тетя Галя, честно, не знаю. Все болит или ничего… не пойму.
– Это шок, плюс кислородное голодание. Хорошо тебе досталось. Но пройдет быстро, не переживай. Давай другие раны искать, нога мне твоя не нравится, тоже вся в крови.
Ник терпеливо ждал, пока докторша разрезала его любимые камуфляжные штаны, обрабатывала бедро смоченными в чем-то спиртосодержащем тампонами и смазывала рану зеленой, резко пахнущей мазью.
– Ерунда, – закончив манипуляции, Галина Николаевна успокаивающе похлопала юношу по плечу. – Пуля по касательной прошла. Похоже, и здесь не твоей кровью все залито. Но с ранами безголового пущай патологоанатом разбирается, – она вновь улыбнулась, на этот раз гораздо шире. – Думаю, обойдешься без госпитализации. Обойдешься ведь?
Ник поспешно подтвердил:
– Еще как обойдусь!
– Вот и правильно. Ну, все, отпускаешь меня? А то другие подранки заждались.
– Спасибо вам, Галина Николаевна, – Ник благодарно кивнул женщине, прощаясь.
Уже выходя из подсобки, где и проходила вся операция, врач пригрозила молодому пациенту кулаком:
– Никита, что-то зачастил ты ко мне. Сделай перерыв на годик или два! А не угомонишься – кастрирую, как кота, ты меня знаешь!
Из торгового зала, куда на время операции докторша выгнала охранников, раздался дружный мужской гогот.
«Никакой мужской солидарности». Ник в притворной ярости закатил глаза к потолку.
– Галя дело говорит, – не прекращая смеяться, в подсобке появился начстанции Буйно. – Не прекратишь нас пугать, будем принимать меры.
– Дмитрий Борисович, да в чем я виноват-то? Пожалели б лучше пострадавшего.
– Пострадавший вон на полу лежит, с отстреленной башкой, а ты – победитель, – начальник Донской уважительно посмотрел на Никиту. – Догадываешься, кому черепушку снес?
– А что тут догадываться? – Ник приподнялся на локтях и, свесив ноги на пол, сел. – Мститель даговский. Диаспора…
– Почему-то я совсем не удивлен, – Дмитрий Борисович нервно теребил себя за мочку уха, которое постепенно наливалось красным, горящим цветом. – Это надо было сцепиться с самыми отморозками…
– Я не выбирал, кто меня в туннелях грабить будет, а потом еще и по ночам душить, – Ник с трудом удерживал собственное тело в вертикальном положении. Голова у него отчаянно кружилась.
Начстанции кивнул:
– Так-то оно так, да не так. Твой дядя со всякой швалью умудрялся уживаться и мир блюсти, а ты на первой же самостоятельной вылазке нажил смертельных врагов, да не шелупонь какую-нибудь, а сразу диаспору безбашенную.
При слове «безбашенный» оба, не сговариваясь, посмотрели на труп, действительно, лишенный «башни».
Ник коротко хохотнул, Буйно же было не до смеха.
– Имбецилы! – призывно закричал он, вероятно обращаясь к оставшейся в торговом зале охране. – Долго тут этот мешок с дерьмом будет валяться?! А ну, живо унесли к едреням, на хрен!
Несмотря на довольно расплывчатый и неопределенный адрес, указанный начальником, исполнительные работники спешно бросились выполнять команду.
– И пришлите сюда прибраться кого-нибудь! Ваххабитские мозги по всей стене, пол в кровище, кровать в говнище! Что за на..!
Уборщики, начисто лишенные брезгливости, нашлись далеко не сразу, и, судя по их виду, обитали они в местной кутузке, причем довольно давно. Пока бомжи и преступники наводили благочестивый порядок, начальник станции в третий раз выспрашивал у раздраженного Ника все подробности случившегося.
– Дмитрий Борисыч, сколько можно? Одно и то же, из пустого в порожнее! Все рассказал, от и до. Хватит меня мучить!
– Когда хватит, не тебе решать, – начстанции вошел в роль следователя и, похоже, наслаждался ею. – Еще раз спрашиваю, чей это пистолет?
– А я еще раз повторяю, пистолет убийцы…
– Тогда возникает целых два вопроса: почему он им не воспользоваться и каким образом оружие оказалось у тебя?
Ник недовольно цокнул языком, устало затряс головой, всем своим видом изображая оскорбленную невинность:
– Не стрелял он, чтобы всю станцию не перебудить, как сейчас вышло, а пистолет я у него в кармане нащупал, пока тварюга меня душила.
– Кузя! Вернее, заключенный Кузнецов, отбывающий срок за незаконное ношение и использование огнестрельного оружия! Хватит лепить горбатого, у нас усиленная охрана при входе на станцию и повальный досмотр всех пришлых, кавказцев – особенно. Огнестрел к нам не пронести!
– Дядя Дима, вы меня навечно под замок упечь хотите? Не мог пронести, значит, здесь купил или у местных пособников получил!
– Купил, значит? Хорошо, а зачем?
– Как зачем? – растерялся сбитый с толку Никита. – За Дагу отомстить, зачем же еще!
– Так что же он за Дагу голыми руками мстил, а не пистолетом? – Буйно сверкнул взглядом из-под кустистых бровей.
Никита тяжко вздохнул, фыркнул презрительно, насколько вообще владел этим искусством, и, как ни в чем не бывало, улегся обратно на топчан.
– Товарищ следователь, – пробормотал он, отвернувшись к стенке, – заключенный Кузнецов только что перенес покушение на свою жизнь, и ему необходим постоянный покой. А с ваххабитами и их оружием разбирайтесь уж как-нибудь сами. И кстати, – заключенный, оскорбленный в лучших чувствах, на миг повернулся. – А где были ваши доблестные вертухаи, обязанные охранять узников совести?
Теперь фыркнул Буйно, и презрение у него вышло гораздо лучше, нежели чем у молодого сидельца:
– Вертухай, как ты говоришь, убит твоим дружком-душителем. За тебя пострадал рядовой Кириленко…
Ник припомнил толстожопого Кирю, существо злобное и до отвращения жадное, так и норовившее выцыганить у богатенького заключенного пару лишних патронов, и, вместо полагающегося сочувствия, ощутил совсем не подобающее хорошему человеку и гражданину злорадство. Фразу «а не фиг жирдосу на посту спать» он, конечно, оставил при себе – о мертвых, как известно, либо хорошо, либо никак, – но мстительную ухмылку от собеседника пришлось спрятать. «По заслугам упырек получил, одним дегенератом в Метро стало меньше…»
Убив ваххабита, юноша за одну ночь увеличил число дегенератов, покинувших подземную родину, вдвое. «Если бы они еще исключительно друг друга резали, а на добрых людей не бросались…» Последнюю мысль Никита сопроводил громким печальным вздохом в надежде, что начстанции примет это несдержанное проявление эмоций в качестве сострадания к погибшему на посту спящему «герою».
– Кузнецов, малолетний ты засранец, давай без протокола! Откуда ствол? Обещаю, санкций не будет.
Ник без труда справился с возникшим было предательским желанием пооткровенничать с высоким руководителем – на выручку пришла очередная дядина мудрость «чистосердечное признание облегчает вину, но увеличивает наказание» – и театрально развел руками:
– Да кто ж его знает, может, убийца пистик с тела Кириленки и снял?
Буйно выматерился, кратко и емко обрисовав свое отношение к «завравшемуся вконец молокососу», и, грохнув на прощание дверью, удалился.
Вскоре ушли и уборщики с охранниками (кроме того, что занял место покойного Кириленко у входа в магазин), оставив молодого человека в столь долгожданных тишине и одиночестве.
На топчане, где совсем недавно разыгралась не самая приятная для памяти и воображения сцена, Ник, само собой, спать не стал. Не спеша доковылял на все еще слабых ногах до квартиры, улегся в нормальную человеческую кровать без следов крови и вышибленных мозгов. В отсутствие пистолета, конфискованного Дмитрием Борисовичем, беззащитность перед незваными ночными гостями ощущалась чересчур остро, что, понятно, сонливости не добавляло. Усталый организм молил о нескольких часах заслуженного отдыха, а взбудораженное сознание, идя наперекор телесным запросам, требовало непонятно чего, лишь бы не остаться снова наедине с опасностью. Ко всем прочим бедам, сильно болели шея и горло, даже слегка раненное бедро умудрялось напоминать о себе неприятной пульсацией.