Первое свидание оставило у Андрея самые теплые воспоминания, и они стали встречаться регулярно. После третьей встречи они провели вместе ночь, и оба остались довольны друг другом.
На работе догадывались об их связи, но Белов не обращал на это внимания – времена и нравы теперь несколько другие. Поэтому обсуждение сотрудниками его личной жизни не волновало адвоката. Его также устраивало и то, что Татьяна была абсолютно ненавязчивым человеком и всегда требовала к себе ровно столько внимания, сколько полагалось при их отношениях. Поэтому предложение девушки о совместном проведении новогоднего праздника Белова немного озадачило. С другой стороны, почему бы и нет?
Посреди ночи Маркиз, который обычно спал в комнате с Аллой, проснулся. Лунный свет, пробиваясь сквозь занавеску, играл на его шерстке серебристо-бархатными волнами. Круглые прозрачные глаза животного неотрывно смотрели на высокий шкаф, тот самый, стоящий в углу. Кот бесшумно спрыгнул на пол и медленно подошел к нему, старательно обнюхивая дверь. Через некоторое время он вышел из комнаты. Алла продолжала спокойно спать.
* * *
Сергей неотрывно смотрел в окно. Прямо перед ним мерцали снежинки, кружащиеся в морозном воздухе крошечные феи искрились и будто игриво подмигивали ему. Он даже было потянулся к ним, но вовремя спохватился и убрал руку обратно. При всем своем желании он бы не смог коснуться этих волшебных фей – между ними была непреодолимая, ненавистная преграда в виде крепкой решки[2].
Он опустил голову, разглядывая замызганный календарик, и задумчиво повертел в пальцах огрызок карандаша. День еще не кончился, но искушение было слишком сильным, и он, затаив дыхание, зачеркнул сегодняшнее число. Сергей наизусть знал, сколько ему осталось мотать срок, вплоть до минут, но ему доставляло ни с чем не сравнимое блаженство каждый раз сверять оставшиеся дни и убеждаться, что момент освобождения становится все ближе и ближе.
– Сергуня, угости папироской, – прозвучал голос.
– Нет, – ответил Сергей, не поднимая головы. Он бережно убрал потертый календарик под матрас. – Тебе вообще курить нельзя.
– Жаль, – посетовал голос и хрипло закашлял. – А насчет здоровья не твоего ума дело.
Это был Митя Ростовский, когда-то довольно известный вор-карманник, которого в итоге основательно сгубила водка, и сейчас он представлял собой жалкого высохшего старика, беспрестанно кашляющего и кутающегося в рваное одеяло. Первое время его сухой, раздирающий кашель не на шутку пугал других обитателей камеры (всех волновало, не словил ли Митя тубик[3]), но администрация быстро «успокоила» зэков, пояснив, что это «всего лишь рак легких». Сейчас он, несмотря на свое самочувствие, исполнял обязанности смотрящего хаты.
Старый зэк хотел что-то добавить, но в это время за дверью послышались быстрые шаги, и злой голос, заглушая звон ключей, пролаял:
– Всем подняться, встать к стене!
Зяба и резавшийся с ним до этого в шешбеш[4] второй зэк, ругаясь вполголоса, встали вдоль стенки, упершись в нее лбами, через минуту к ним присоединился Сергей. Возле «тормозов»[5] зашевелился «опущенный» Галя (настоящее имя этого помятого, с мутным взглядом и дурно пахнущего мужичонки уже никто и не помнил) и, пошатываясь, как с похмелья, встал рядом с «дальняком»[6].
Лишь Митя Ростовский продолжал лежать на шконке и безудержно кашлять, причем делал это так, словно намеревался выплюнуть все внутренности. В камеру вошел прапорщик. Он не обратил внимания на бывшего авторитета – ему, уже стоявшему одной ногой в могиле, в таких случаях разрешалось лежать.
– Римакин, на выход, – процедил надзиратель, гремя тяжеленной связкой ключей.
– Зачем? – Сергей повернулся к нему лицом.
– А хер его знает. Кажись, передачка тебе.
Один из зэков удовлетворенно загудел.
– Папироски-то в дачке будут? – сквозь кашель умудрился прохрипеть Митя Ростовский.
– Будут. С резиновыми набалдашниками, – захихикал тюремщик, довольный своей шуткой. – Руки за спину, вперед пошел!
«Мать, – подумал Сергей. – Больше некому!» Странно, но он не испытывал никаких чувств, когда вспоминал о ней. Вечно ноющая и причитающая, с мокрыми глазами и своими утомительными нравоучениями мать только раздражала его, хотя он знал, что в последнее время та сильно сдала и все реже вставала с постели. Тем не менее она все равно находила силы и средства отправлять посылки своему непутевому сыну.
Вернувшись обратно с пакетом провианта, заботливо уложенного матерью, Сергей сразу обратил внимание, как изменилась атмосфера в камере. Зэки больше не играли в нарды и лишь пялили на него свои угрюмые взгляды. Приступ кашля у Мити Ростовского прошел, он молча лежал на своей шконке. Свисавший вниз край одеяла напоминал подбитое крыло старой птицы. Галя сопел на своем положенном петушином месте рядом с «дальняком».
Понимая, что в его отсутствие что-то произошло, Сергей, ни слова ни говоря, сел на свою шконку. Продукты он поставил на колени. Зэки продолжали мрачно скалиться, затем Зяба издал какой-то хрюкающий звук.
– Что за намеки? – спокойно спросил Сергей. – Что-то изменилось, пока меня не было?
– Напомни, Сергуня, по какой статье чалишься? – прокуренным голосом поинтересовался Зяба. Сергей почувствовал, как внутри все похолодело, но внешне он выглядел абсолютно бесстрастным.
– А тебе-то что, Зяба? Память отшибло?
– Мне-то? Ты ведь втулял, что на чужом драндулете какого-то мажора в канаву сшиб?
Второй зэк, Хомут, ухмыльнулся, обнажая почерневшие зубы.
– А раз знаешь, зачем в душу лезешь? – резко спросил Сергей.
– Поделился бы гостинцами, Сергуня, – предложил Хомут, продолжая нагло ухмыляться. – Вон сколько у тебя их с воли. А у нас тут – говна пирога.
– И мне конфетку дайте, – вдруг сипло попросил Галя. – Карамельку.
– Обойдетесь. А ты вообще хлебало заткни, дырявый, – бросил Сергей, адресуя последнюю фразу «петуху». – Знай свое место. Так в чем дело?
– Малява пришла, – пояснил Хомут, в голосе прорезались угрожающие нотки.
– Земля слухами полнится, – вторил ему Зяба. Он подмигнул Хомуту и снова повернулся к Сергею: – Как она, а? Ничо, а, Сергуня? Запихнул ей свой вишневый чупа-чупс?
– Фильтруй базар, Зяба, – пальцы Сергея сжались в кулаки. – Это что, предъява?
– Сегодня к нам этапом Петруха пожаловал. Я с ним лично в Мурманске срок мотал. Так он про твою статью все знает, – глядя ему прямо в глаза, произнес Зяба. – Ты ведь за лохматый сейф сидишь[7]? Ну?
Сергей медленно встал. Перед глазами все поплыло. Выходит, зря мать продала фамильные драгоценности для того, чтобы начальство колонии не допустило утечку информации о том, по какой статье он на самом деле сюда загремел…
– Ни-ко-гда это-го не бы-ло, – по слогам сказал он. – Сукой буду.
– А мою сестренку однажды тоже какая-то мразь… – сказал Хомут, не закончив фразу. Его изрытое шрамами лицо стало багровым, как тухлый помидор. – Померла она потом. Да.
Зяба поднялся. Он улыбался, но улыбка не предвещала ничего хорошего.
– Глянь сюда, Сергуня, – негромко позвал он и отлепил от внутренней стороны стола длинный гвоздь, который держался на хлебном мякише, вытащив его наружу. Гвоздь был расплющен на конце, словно наконечник стрелы. – Внимательно смотри, галоша[8]. Знаешь, что бывает за лохматый сейф? Здесь правильная зона, и за твою статью спрос особый. По всей строгости спрос.
– Убери, – хрипло сказал Сергей. – Я отвечаю за свой базар. Ничего не было. А за галошу ответишь.
– Так было или не было? – высунулся Митя Ростовский. – Ты чевой-то совсем запутался, сынок. Зяба – это серьезная предъява. Можешь обосновать?
– Петруха правильный пацан и за свой базар отвечает, – сказал Зяба. – Ну так что? Тебе нечего возразить?
Мысли ураганом кружились в голове, одна нелепее другой, и Сергей отчетливо понимал, что затягивающаяся пауза играет не в его пользу. Нужно было что-то говорить, и говорить немедленно.
– Это была подстава, – выдавил он наконец. – Одна давалка на меня обиду кинула и заяву в мусарню накатала. Отомстить хотела.
– Так тебя опарафинили[9]? – с нарочитым изумлением воскликнул Зяба. – А шо ж ты молчал, коли правда за тобой?! На кой ляд нужно было байку про драндулет сочинять?
Внутри у Сергея все кипело, неужели даже здесь ему не верят?! После того, как он отсидел почти весь срок?! И так облажаться под самый финиш!
– Зяба, не надо, – ласково проговорил Хомут, тоже вылезая из-за стола. – Мы из него лучше шурика[10] сделаем… Только позже. А потом на спине наколочку оформим: «Взломщик лохматых сейфов». Картинка будет – закачаешься!
Сергей знал, что после таких слов ни один уважающий себя зэк не будет молчать, конечно, в том случае, если то, в чем его обвиняли, – неправда.
Двое стояли, глядя на него и мерзко посмеиваясь, Сергей, подобравшись, неожиданно прыгнул вперед. Не ожидавший такого поворота событий Хомут, получив удар в нос, споткнулся о скамью и свалился на пол. Сергей между тем схватил стоявшую на столе железную миску и с силой ударил ею по кисти Зябы. Тот взвыл от боли, выронив гвоздь, но тут же вцепился в Сергея, и они упали на стол. От тяжести двух тел хрустнули доски, нарды как горох рассыпались по всей камере. У «дальняка» повизгивал Галя, с возбуждением наблюдая потасовку.
Хомут, ругаясь и потирая окровавленный нос, поднялся на ноги. Подобрав гвоздь, он шагнул к дерущимся зэкам. Схватил за шиворот Сергея и прижал острие к шее: