К ночи ветер не стих, а стал еще сильнее. Спать было невозможно – палатки трясло и трепало, громко дребезжала жестяная печная труба. Под утро, часов в пять, армейскую палатку начало срывать. Джоновской палатке это не грозило – она была прочно закреплена стропами, охватывавшими ее полукруглую крышу, а снизу тент из ПВХ по всему периметру был прикреплен к алюминиевому каркасу и деревянному настилу. А вот советская брезентуха оказалась значительно менее ветроустойчива – веревки удерживали только вертикальные столбы, а горизонтального каркаса у нее не было вовсе, да и в целом парусность была существенно выше, чем у канадской. Когда ветер вырвал из земли пару железных кольев, к которым крепились веревки, удерживавшие столбы, мы поняли, что надо что-то делать, и начали в панике бегать в темноте вокруг палатки и скидывать к наветренной стенке все тяжелое, что у нас было: если бы брезент задрало ветром, то вся палатка превратилась бы в огромный парус, ее унесло бы и разорвало. Тяжелых вещей оказалось как-то мало (существенно меньше, чем когда их приходилось таскать по тропинке наверх), поэтому часть людей просто повисла на веревках, удерживая их своим весом. Это тоже не особенно помогало, и мы решили уже было, что палатку надо заваливать прямо поверх содержащегося в ней имущества, иначе ее просто порвет. Но в этот момент порывы ветра, будто удовлетворившись нашей суетой, начали потихоньку ослабевать, и, повисев еще немного на канатах, мы перевели дух и пошли в палатки отсыпаться.
Впоследствии на лагерь еще не раз обрушивался шквальный ветер с берега. Эта особенность оказалась едва ли не единственным недостатком мыса Зеленого – из-за особенностей рельефа западный ветер ощущается там гораздо сильнее, чем на Старичкове. Но постепенно мы приспособились к этому – армейская палатка была разжалована и отправилась в ссылку на остров Беринга, а все прочие строения модифицированы для достижения повышенной ветроустойчивости. Мы научились чувствовать приближение такого ветра в море – как правило, это происходило в солнечную погоду, и непосредственным предшественником был тот самый запах нагретой тундры, который приносило первым дуновением. Едва почуяв его, мы срочно сворачивали работу и на полной скорости неслись домой. Однажды, уже после того как мы с Иваном Федутиным полностью перебазировались на остров Беринга, наши коллеги с Зеленого не успели вовремя вернуться, прежде чем ветер достиг шквальной силы, и им пришлось остаться на ночевку в соседней бухте с двусмысленным названием Саботажная, где очень кстати располагался охотничий домик с радушным сторожем, приютившим их на ночь.
В остальном же Зеленый оказался идеальным местом для лагеря, и до сих пор экспедиция по исследованию авачинских косаток базируется именно там. После того как мы с Иваном стали работать на Командорах и в других местах, руководство авачинской экспедицией постепенно перешло к Тане Ивкович, и уже много лет она твердой материнской рукой направляет исследования косаток в этом районе.
Люди и косатки
Людям трудно признать тот факт, что они могут быть неинтересны косатке.
Косатки – образ неоднозначный, и даже с названием этих животных люди до сих пор не могут определиться. В русском языке постоянно соперничают простонародное «касатка» и научное «косатка», нередко порождая в интернете забавные холивары о правильном написании этого слова. В английском тоже существуют два названия – killer whale, т. е. кит-убийца, и orca, происходящее от латинского названия вида Orcinus orca. Англоязычные любители косаток часто предпочитают второе название, считая, что называть этих животных китами-убийцами несправедливо, ведь они убийцы не в большей степени, чем львы, волки и особенно люди. Как-то раз мне даже пришло сообщение от менеджера Общества охраны китов и дельфинов с требованием заменить встречавшееся в нашем фильме название killer whale на orca, поскольку последнее «способствует созданию более позитивного имиджа».
Косатки вызывают у людей самые разные чувства – от фанатичной любви до ненависти или страха, но мало кого оставляют равнодушными. Кто-то представляет их добродушными «братьями по разуму», которые мечтают установить контакт с людьми, тянутся к нам изо всех сил, и только наши человеческие косность и тупость не позволяют начаться трогательной дружбе. Для других косатки – это что-то вроде более умной (и оттого еще более коварной) версии акул из голливудских триллеров, только и ждущей, как бы сожрать зазевавшегося моряка. К сожалению, мало кого интересует, какие же они на самом деле. Удивительно, как много людей считает себя любителями косаток и мечтает посмотреть на них в природе, но не удосуживается узнать о них хоть что-нибудь достоверное. Похоже, они любят не самих косаток, а тот романтический образ, который создали и с которым себя ассоциируют. Многие такие любители искренне полагают, что косатки моногамны и всю жизнь сохраняют верность своей «половинке», и изрядно расстраиваются, узнав, что у косаток вообще нет ничего подобного человеческим брачным связям.
А совсем недавно, вплоть до середины прошлого века, косаток считали жестокими и коварными хищниками. В те времена в приключенческих книжках эти киты неизменно выступали в роли монстров, которые раскусывали пополам лодки и отправляли на дно охваченных ужасом моряков. Если верить этим зловещим историям, все живое, что обитало в море или случайно попадало туда, служило пищей китам-убийцам. Косаток ненавидели и боялись с тех пор, как человек вышел в море и встретился с ними – настоящими хозяевами океана.
Вот как, например, описывает свою первую встречу с косатками советский ученый-китобой Зенкович:
Впервые я встретился с косатками, как говорится, лицом к лицу в августе 1931 года. Вместе с группой своих товарищей, научных работников и студентов, я плавал на научно-исследовательской шхуне «Росинант». Работу мы вели в Татарском проливе, недалеко от Советской Гавани. Некоторые работы производились под моим наблюдением с большого спасательного вельбота. Мы почти закончили свою работу, как вдруг в близком от нас расстоянии появилась группа косаток. Косатки подошли к нам на расстояние шести-семи метров и затем остановились. Но одна из них, крупный самец с высоченным узким спинным плавником, который возвышался над поверхностью воды больше чем на полтора метра, подплыла к самому вельботу и остановилась. Вода была настолько прозрачна, что даже темно-фиолетовые глаза косатки были ясно видны. Она всматривалась в нас, и глаза ее чем-то напомнили мне глаза крупных осьминогов с их зловещим выражением холодной злобы. Положение становилось неприятным, а так как со мной была хорошая полуавтоматическая винтовка, то я решил отогнать ее выстрелами. Но бывшие со мной в вельботе матросы и рыбаки – уроженцы здешних мест просили этого не делать, так как убить косатку с первого выстрела не всегда удается, а раненые косатки почти всегда бросаются на шлюпки и опрокидывают их, чему они были неоднократными свидетелями. Мы были вынуждены прекратить работу. Минуты шли, а косатки от нас не отходили, быть может, ассоциируя белый цвет нашего железного вельбота с белухой, за которой косатки часто охотятся. Заметив наше затруднительное положение, шхуна пошла к нам на выручку. Капитан нашего судна, также местный уроженец, хорошо знал повадки косаток и поэтому спешил к нам, опасаясь за экипаж вельбота. Только приближение шхуны отогнало косаток, но с тех пор я не мог забыть дьявольский, холодно-свирепый взгляд косатки[11].
После многих лет работы с косатками в дальневосточных морях читать такое довольно забавно. Тысячи раз мы подходили к ним на маленькой надувной лодке, надоедали постоянным жужжанием мотора над ухом, даже стреляли в них из арбалета, чтобы взять пробу кожи, – и ни разу косатки не попытались атаковать нас в отместку, даже когда было за что. Получается, что все в описании Зенковича, кроме самого факта подхода косаток к вельботу, – плод его воображения, разыгравшегося на фоне рассказов о свирепых волках моря.
Впрочем, справедливости ради стоит заметить, что так было не везде и не всегда. Многие коренные народы относились к косаткам с уважением и симпатией. Косатки были важной частью культуры и религии индейцев тихоокеанского побережья Северной Америки. Мифы племени хайда рассказывают, что косатки под водой принимают обличье человека и живут в подводных городах. В эти города уходят и те, кто утонул в море. Индейцы племени квакиутл считали косаток правителями подводного мира, сивучей – рабами, а дельфинов – воинами. Квакиутли и индейцы племени нутка верили, что умершие вожди могут возрождаться в теле косатки. Тлингиты Юго-Восточной Аляски называли косаток стражами моря и благодетелями людей.
В индейских рисунках и резных деревянных скульптурах часто встречается образ гигантской тотемной косатки. Внутри нее изображаются морские создания и человеческие лица. Этот образ восходит к тлингитской легенде о появлении косаток. Искусный резчик по дереву Нацилан женился на дочери вождя. Сыновья вождя завидовали его таланту и популярности и сговорились бросить его в море во время традиционной охоты на сивучей. Оставленный умирать на маленькой скале, Нацилан был спасен сивучем, который унес его под воду и попросил вылечить своего сына, раненного копьем во время охоты. После того как Нацилан вытащил наконечник копья, вождь сивучей наделил резчика великой силой и помог ему вернуться на берег. Оказавшись там, Нацилан, все еще пребывавший в ярости из-за того, что его бросили в море, стал вырезать статуи великого кита из разных пород дерева. Первые две фигуры, опущенные в воду, просто уплыли прочь, но третья, вырезанная из кипариса, ожила. Нацилан послал ее отомстить своим обидчикам. Кит-убийца разбил их каноэ и утопил братьев. Но Нацилана стала мучить совесть за то, что он совершил, и, когда кит вернулся к нему, он велел ему никогда больше не нападать на людей.