По мере возможности мы старались брать биопсии с плавунов, хотя это и непростая задача. Помимо прочего, биопсии позволяют определить пол животных. Сделав это, мы не обнаружили описанного японцами преобладания самцов, хотя выборка пока невелика – из 37 биопсированных особей 20 оказались самками и 17 самцами. Так что, мне кажется, результат японцев отражает не реальное распределение полов в популяции, а то, какие животные чаще попадаются им под гарпун. Может быть, взрослые самки реже заходят в те районы или просто с возрастом становятся достаточно умными, чтобы избегать китобоев.
Кроме определения пола, эти биопсии сыграли важную роль в еще более интересном исследовании. В 2013 году японские ученые выпустили статью о существовании двух форм северного плавуна – классической «серой» и более мелкой «черной», которая раньше не была описана. Американские исследователи заинтересовались этой проблемой и стали собирать биопсии для генетического анализа по всей северной части Тихого океана. Вошли туда и наши пробы. В результате выяснилось, что по гаплотипу митохондриальной ДНК «черные» плавуны отличаются от «серых» на видовом уровне – более того, разница между мелкими «черными» плавунами и большими «серыми» оказалась сопоставима с разницей между «серыми» и южными плавунами, обитающими в Южном полушарии. «Черные» плавуны были обнаружены только в двух районах – на севере Японии и на Восточных Алеутских островах. Все наши командорские плавуны оказались «серыми», но впоследствии, обработав сборы от выброшенных на берег животных с Сахалина и Южных Курил, Ванюха нашел среди них несколько проб с гаплотипом «черного» плавуна. Скорее всего, «черный» плавун заходит от Японии довольно далеко на север, в глубокие воды центральной части Охотского моря.
Вторым видом китообразных, которым мы начали постепенно заниматься на Командорах, стали горбатые киты. Горбачи – это афалины среди усатых китов: самые заметные, харизматичные и лучше всех изученные представители этой группы («лучше всех изученные» в данном случае означает, что остальные усатые киты изучены еще хуже). Если вы видите в интернете фотографию прыгающего кита, скорее всего, это горбач – присмотревшись, вы сможете отличить его от других видов по длинным, похожим на крылья грудным плавникам. Песни китов – это тоже про горбачей; помимо поверхностной загадочности этих звуков глубин, неизменно притягивающей людей со склонностью к эзотерике, они несут в себе немало настоящих научных загадок. Поют только самцы и почти исключительно в зимний период, когда они собираются в теплых тропических водах. Вся жизнь горбачей подчинена циклу миграций – летом они нагуливаются в холодных водах высоких широт, а на зиму большинство из них откочевывает в тропики – есть там нечего, зато можно переждать холодную зиму в тепле и заодно, чтобы не терять время зря, заняться размножением. Самки рожают там детенышей, чтобы они успели окрепнуть в теплых водах, прежде чем весной отправиться в долгое путешествие на север (или – в Южном полушарии – на юг). Самцы на зимовке ищут рецептивных самок, чтобы спариться с ними и продолжить свой род. Там-то они и поют свои длинные, сложные и красивые песни, состоящие из структурированных серий инопланетных звуков, объединяющихся в темы, которые повторяются в определенном порядке.
Внешне это похоже на пение певчих птиц – у них тоже самцы поют в брачный период, и логично предположить, что, как и у птиц, песня китов предназначена для привлечения самок и отпугивания соперников. Но у этой гипотезы есть один существенный недостаток – она совершенно не согласуется с наблюдениями. Исследователи, много лет изучавшие поведение горбачей в районах размножения, обнаружили, что самки никогда не подходят к поющим самцам. Все киты, приближавшиеся к певцам, сами оказывались самцами. Однако, против ожидания, такое сближение не вызывало драк или другой видимой агрессии – напротив, нередко самцы вместе отправлялись на поиски самок. Так или иначе, до сих пор никто не знает, зачем поют горбатые киты, и все предложенные на данный момент научные гипотезы ничуть не более обоснованы, чем идея, изложенная Кристофером Муром в новелле «Хвостовой плавник» (Fluke), посвященной исследователям горбачиных песен.
Еще одна загадка песен горбачей – их постоянные и синхронные изменения. В один и тот же период все самцы одной популяции поют одну и ту же песню, но постепенно в течение сезона она меняется, причем одновременно у всех китов; очевидно, разные самцы вносят в общий мотив небольшие модификации и копируют их друг у друга. Отправляясь в районы нагула, они перестают петь, а осенью снова начинают с той песни, на которой остановились весной, и продолжают постепенно менять ее. Через десяток лет песня может измениться почти до неузнаваемости. Эта картина удивительно напоминает капризы человеческой моды, которая тоже постепенно меняется из года в год путем отдельных модификаций, быстро копируемых большинством. Зачем это нужно китам – загадка; впрочем, зачем мода нужна людям, тоже не до конца понятно. Одна из гипотез, подходящая для объяснения обоих явлений, состоит в том, что и китам, и людям кажется привлекательным знакомое с небольшой долей новизны. Слишком много новизны пугает, слишком мало – навевает скуку. Точно отмеренная доля новизны может быть показателем хороших генов – она означает, что носитель достаточно здоров и умен, чтобы выдержать необходимую пропорцию. Это не единственная гипотеза – есть много других, но, к сожалению, большинство из них невозможно проверить, особенно в свете того факта, что сама функция горбачиных песен до сих пор остается загадкой.
Интересное объяснение их функции предложил австралийский ученый Майк Ноад. Он прославился исследованиями горбачиных песен еще в начале 2000-х, когда описал «культурную революцию» у австралийских китов. Майк и его коллеги обнаружили, что в компанию самцов восточноавстралийской популяции, певших полагавшуюся им по статусу восточноавстралийскую песню, внезапно затесался один певец, исполнявший западноавстралийскую песню. Местные киты не только не возмутились, но, наоборот, быстро стали копировать новую мелодию и через несколько лет полностью переключились на «западные» песни. Статью об этом Майку удалось опубликовать в журнале Nature, после чего она разлетелась по научным новостям всего мира и вошла в учебники. Правда, впоследствии выяснилось, что это был не единичный случай, – оказалось, что песни с западного побережья Австралии попадают на восточное довольно часто, а оттуда они распространяются дальше, на острова Новая Каледония, Тонга и другие. Причины и механизмы такого «западного переноса песен» неясны до сих пор, но многолетние записи четко показывают, что процесс этот происходит регулярно. Майк и сотрудники его лаборатории опубликовали об этом несколько статей, правда уже не в Nature.
Так вот, этот самый Майк Ноад придумал следующую теорию, объясняющую, зачем самцы горбачей поют в одиночестве и почему к певцам не подходят самки, но иногда подходят самцы. Горбачи порой поют, преследуя рецептивную самку, однако, если бы они делали это только во время преследования, песня служила бы безошибочным сигналом другим самцам о наличии самки и, таким образом, привлекала бы массу конкурентов. Поэтому самцы поют и в одиночестве, когда им нечем заняться, чтобы обмануть потенциальных вторженцев. Получается, что большинство песен не сигнализируют о наличии самки, так что плыть к их источнику самцам особого смысла нет, и лишь иногда, когда они все равно проплывают мимо, они на всякий случай подходят проверить.
Есть и у меня своя гипотеза о функции песен горбачей. Эти киты, помимо всего прочего, известны своей привычкой отгонять плотоядных косаток от добычи – описаны случаи, когда они спасали так тюленей, китят других видов и иных косаточьих жертв. Один такой интересный случай наблюдал известный американский ученый Роберт Питман – если бы не авторитет этого исследователя и не доказательства в виде фотографий, поверить в это было бы очень сложно. Вот как он описал это наблюдение: «…группа косаток атаковала тюленя Уэдделла на льдине, но тут в схватку вмешалась пара крупных горбачей. В какой-то момент хищники успешно смыли тюленя с льдины. Перед лицом неминуемой смерти в открытой воде тюлень метнулся к горбачам в поисках убежища, возможно, не осознавая даже, что это живые существа (таким же образом в Северной Пацифике морские котики спасались от атакующих косаток на нашем катере). Как только тюлень подплыл к ближайшему горбачу, огромное животное перевернулось на спину – и 180-килограммовый тюлень оказался на груди кита между его массивными грудными плавниками. Затем, когда косатки подошли ближе, горбач изогнул грудь, подняв тюленя над водой. Вода, стекающая с этого островка безопасности, чуть не утянула тюленя обратно в море, но затем горбач слегка подтолкнул его плавником обратно на середину груди… Чуть позже тюлень сполз с кита и уплыл к ближайшей льдине, где он был в безопасности»[18]. Авторы интерпретируют это поведение как проявление родительского инстинкта, но в конце добавляют: «Когда человек защищает попавшего в беду представителя другого вида, мы называем это сочувствием. Когда то же самое делает горбатый кит, мы называем это инстинктом. Но иногда разница не так уж и очевидна»[19].
Наблюдались и другие случаи, когда горбачи спасали от косаток тюленей или китят – причем не только горбачиных, но и, например, детенышей серого кита. Благодаря своим длинным шишковатым «рукам» горбачи лучше других видов защищены от косаток – прочие могут обороняться только ударами хвоста, а горбач способен и грудным плавником вполне ощутимо засветить косатке по голове, так что получается, что эти киты вооружены и сзади, и спереди. Вероятно, поэтому, а также благодаря привычке ходить парами взрослые горбачи не особенно боятся плотоядных косаток, но очень их не любят и при каждом удобном случае стремятся проявить эту свою нелюбовь.