Возможно, изначальная функция такого стремления – защищать самок с новорожденными детенышами, так как всегда есть вероятность, что детеныш окажется родственником спасающему его самцу, а сам самец при этом ничем не рискует – косаткам он не по зубам. Возвращаясь к моей гипотезе о функции песен, можно предположить, что они служат маркером, указывающим на наличие потенциального защитника, и самкам с детенышами выгодно держаться поблизости от поющих самцов, но вот подходить к ним есть резон только в случае нападения косаток. Самцы же получают от этого, во-первых, присутствие самок в окрестностях, а во-вторых, возможность спасти потенциально родственного детеныша.
К сожалению, и у моей гипотезы, и у теории Майка есть существенный недостаток – их довольно трудно проверить на практике. В принципе, конечно, можно придумать серию экспериментов, которые позволят доказать или опровергнуть их, но провести такие эксперименты имеющимися у исследователей силами и средствами в настоящее время нереально.
Горбачи не слишком быстро плавают и часто держатся вблизи берегов, но самая удобная их особенность – разнообразная окраска нижней части лопастей хвоста, которые они поднимают над водой перед глубоким заныром. Эта окраска может быть как чисто-белой, так и чисто-черной, но чаще бывает черно-белой в разных комбинациях, и уникальный рисунок позволяет отличить каждую особь. Фотоидентификация горбачиных хвостов проще и приятнее, чем косаточьих плавников; графичные черно-белые паттерны, нередко напоминающие полотна абстракционистов, делают это занятие привлекательным для художественных натур. Так и произошло в нашей экспедиции – студентка Женя Лазарева, изначально занимавшаяся эхолокацией и охотничьим поведением косаток, постепенно полностью переключилась на горбачиные хвосты.
Первые работы по идентификации горбачей в российских водах провел Бурдин в своих рейсах 2002–2005 годов. В это время американцы организовали крупномасштабный проект по исследованию горбачей во всей северной части Тихого океана – от Аляски и Чукотки на севере до Мексики, Гавайев и Филиппин на юге. Бурдин был основным российским участником этого проекта и собирал данные в водах Камчатки и Чукотки. Разбором хвостов занималась в основном Карина, которая так устала от острова Старичков и теодолитных наблюдений, что после защиты диссертации сбежала от нас в рейсы.
Основной задачей проекта было оценить общую численность и выяснить миграционные связи между районами нагула и размножения. На севере Тихого океана известно три основных района размножения – в Мексике, на Гавайях и в Азии (в водах Южной Японии и Филиппин) – и множество районов нагула – североамериканское побережье от Калифорнии до Аляски, Алеутские и Командорские острова, побережье Камчатки и Чукотки. Но как связаны между собой эти районы? Ходят ли на Камчатку только горбачи, размножающиеся в Японии и на Филиппинах, или у нас можно встретить гавайских и мексиканских китов? Приходят ли они из года в год в одни и те же районы, или могут ходить туда-сюда – то на Гавайи, то в Мексику, то на Аляску, то на Камчатку? Проанализировав тысячи фотографий хвостов со всей северной части Тихого океана, исследователи выяснили, что в основном киты довольно консервативны и чаще всего из года в год посещают одни и те же районы нагула и размножения, но бывают и исключения, особенно среди самцов – они более подвижны и чаще отправляются на поиски новых горизонтов. Соответствие районов нагула и размножения тоже оказалось не слишком строгим: например, возле камчатского побережья встречались в основном азиатские киты, а на Командорах и на Чукотке – азиатские, гавайские и даже мексиканские.
Американский проект завершился в 2008 году – как раз тогда, когда мы начали работать на Командорах. Поначалу мы фотографировали горбачей просто по инерции, не имея особенных планов по собственным исследованиям в этой области. Но это занятие постепенно затянуло нас – отчасти потому, что горбачи присутствовали в акватории почти постоянно и давали возможность заняться чем-то полезным, когда поблизости не оказывалось более интересных китообразных. Кроме того, в 2010 году у нас случился настоящий горбачиный бум.
Это был первый наш полноценный – с июня по сентябрь – полевой сезон на Командорах и первый год работы на катере. В июне погода не радовала, так что, несмотря на мореходные качества катера, китов мы встречали мало. Лишь ближе к концу месяца стали попадаться скопления из десятка-другого китов, активно кормившихся на одном месте. Обычно вокруг таких скоплений вились стаи тонкоклювых буревестников. Эти птички гнездятся в Южном полушарии, а к нам прилетают во время южной зимы и нашего северного лета. Кормятся они в основном крилем и могут нырять за ним довольно глубоко – неожиданно глубоко для такой субтильной и хилой с виду птицы. Когда они с размаху бросаются в воду и исчезают в глубине, как-то сразу проникаешься к ним уважением, но, пока наблюдаешь их в воздухе или на поверхности воды, недоумеваешь, какую именно птицу неискушенный в орнитологии Горький имел в виду под «буревестником, черной молнии подобным».
В конце июня, пройдя пару десятков километров на юг от нашей бухты, мы внезапно набрели на огромное кормовое скопление горбачей. Китов было больше сотни, но даже приблизительное их число оценить было невозможно. Куда ни погляди, во всех направлениях виднелись фонтаны и хвосты. Студентка Настя из Санкт-Петербургского университета назвала это зрелище «Петергофом» из-за сходства со знаменитыми фонтанами, и название оказалось таким удачным, что прижилось на долгие годы. Женя Лазарева, исполнявшая тогда роль фотографа, «стреляла» очередями во все стороны от катера и наснимала за день почти сотню новых хвостов.
Киты активно питались, постоянно заныривая на небольшую глубину. Вокруг них вилась туча буревестников – это косвенно указывало на то, что киты кормятся крилем. Такой предварительный вывод мы впоследствии подтвердили с помощью анализа стабильных изотопов – это уже ставший классическим метод исследования питания животных. Чаще всего используют стабильный изотоп азота 15N и углерода 13C. Доля стабильного изотопа азота по отношению к обычному азоту 14N растет в зависимости от положения организма в трофической цепи – у растений она совсем низкая, чуть выше у растительноядных животных, а самая высокая – у хищников верхнего уровня. Доля углерода связана с разными типами фотосинтеза и в морских экосистемах обычно указывает на положение источника первичной продукции – являются ли растения в основе трофической цепи прибрежными или пелагическими.
На самом деле в реальности все несколько сложнее – содержание изотопа азота, например, может сильно варьировать в зависимости от района. У тихоокеанского побережья Аляски и Канады доля изотопа 15N в фитопланктоне – основе пищевой цепи – существенно выше, чем в водах Камчатки и Командорских островов, так что животные одного и того же трофического уровня там имеют более высокое содержание этого изотопа, чем у нас. Но в пределах одного региона эти показатели отражают трофический уровень более-менее точно.
Когда мы сравнили содержание стабильного изотопа азота в пробах кожи горбачей, собранных в Карагинском заливе и на Командорах, выяснилось, что в Карагинском оно было существенно выше. И действительно, мы наблюдали там, как киты кормятся песчанкой – мелкой стайной рыбкой, которая по трофическому уровню находится выше криля – предположительного корма горбачей на Командорах.
Там же, в кормовых скоплениях на Командорах, мы впервые увидели «пузырьковую сеть». Это особый метод охоты, изобретенный горбачами, чтобы лишний раз не напрягаться при ловле добычи. Суть его состоит в том, что кит плавает вокруг стайки рыбы или криля и выпускает из дыхала пузыри воздуха. Поднимаясь к поверхности, они образуют как бы стену, которую рыба и криль боятся преодолеть. Киту остается лишь сделать огромный «ам», и весь корм оказывается у него во рту.
Есть две модификации охоты с «пузырьковой сетью». Самая простая – это одиночная охота, она довольно обычна в разных точках земного шара, и именно ее мы наблюдали на Командорах. Она выглядит не слишком впечатляюще – сначала по воде кругом идут пузыри, а через некоторое время рядом всплывает удовлетворенно пыхтящий кит; все самое интересное происходит под водой. Другой вариант, гораздо более зрелищный, – групповая охота, которая в основном встречается у горбачей, охотящихся на сельдь в водах Аляски. Там собирается целая группа китов, которая плавает вокруг косяка сельди, выпуская пузыри и издавая особые звуки, которые называют «пастушьими криками» (herding calls), – считается, что они пугают сельдь и заставляют ее сбиться в более плотный косяк (скорее всего, так и есть, потому что очень похожие звуки используют для той же цели косатки в Исландии). Когда рыба оказывается окружена и в достаточной степени напугана, киты все разом подныривают под косяк и гонят его наверх по образованной пузырями трубе, а у поверхности все резко, как по команде, открывают рты, и сельдь оказывается зажата между поверхностью, стеной из пузырьков и бездонными мешками китовых ртов. Большинство выбирает рты, хотя некоторым удается ускользнуть. Снаружи это выглядит так, будто поверхность воды внезапно взрывается китовыми мордами с раскрытыми челюстями, из которых в панике выпрыгивают отдельные самые проворные селедки.
Хотя горбачи известны своими песнями, но поют они их зимой в местах размножения, а в районах нагула не особенно разговорчивы. Мы не раз бросали гидрофон в присутствии кормящихся парами горбачей, но чаще всего они молчали. А вот в скоплении они оказались довольно общительными: то и дело можно было услышать низкие урчащие звуки и высокочастотные чириканья, совсем не подобающие этим серьезным с виду животным. Когда киты делали «пузырьковую сеть», они издавали звук, напоминающий множественную отрыжку или хрюканье.
В тот день мы наснимали почти сотню китов, и в последующие дни их тоже встречалось много и зачастую большими скоплениями – казалось, не меньше тысячи горбачей собралось по какой-то неизвестной нам причине у западного берега острова Беринга. Тогда мы думали, что все дело в росте численности, – в этот период популяции горбачей по всему миру впервые после китобойного промысла достигли достаточных размеров, чтобы их прирост стал заметен невооруженным глазом. Когда мы начинали работать в Авачинском заливе, встретить там горбача было почти так же маловероятно, как синего кита. В 2005 году это случилось там с нами впервые, причем кита мы увидели с берега острова Старичков; никогда еще мы не собирались и не выходили в море так быстро – от первого крика «Горбач!» до спуска лодки на воду прошло не больше 10 минут. Потом киты начали потихоньку встречаться по одному-два за сезон, а затем встречи стали регулярными; сейчас горбач – вполне обычный вид в Авачинском заливе. Примерно то же происходит и в других частях света, так что мы решили, что наше горбачиное нашествие на Командорах – всего лишь закономерное следствие этого процесса. Но в последующие годы горбачей было меньше, чем в 2010-м, и таких огромных скоплений мы уже не наблюдали. Похоже, дело было не только в росте численности, но и в каких-то неизвестных нам флюктуациях в океанографических параметрах и распределении горбачиного корма.