Наш горбачиный каталог стремительно рос, и ему настоятельно требовалась хозяйская рука. У меня заниматься анализом китовых фотографий не было тогда ни времени, ни желания – мне вполне хватало головной боли с данными по косаткам. Поначалу горбачей разбирала Женя Лазарева, так как ее возвышенная натура гораздо больше тяготела к перебиранию фотографий китов, чем к анализу охотничьего поведения косаток, которое теоретически было темой ее (так и не состоявшейся) диссертации. Чтобы лучше запомнить китов, Женя давала им имена, отражавшие ее внутренний мир, такие как Шагал, Пикассо и Вивальди. В 2010 году к нам присоединилась студентка Маша Шевченко, которая писала диплом по горбачам, – именно на ее плечи лег разбор бесчисленных фото горбачиного нашествия. Маша тоже давала китам имена, но к их выбору подходила несколько проще – так в каталоге появились Веник, Крючок, Паровозик и Мухобойка. А в 2012 году в нашу команду влилась Ольга Титова – сначала как волонтер, а потом и как полноправный член экспедиции. Она взяла горбачей в свои руки, и имена китов приобрели новый уклон – не такой утонченный, как у Жени, но более оригинальный. В каталоге появились такие шедевры, как Буревестник пешком, Дырявая акула, Комплементарность и Битва с мельницами. Несколько лет спустя, когда искусственные нейронные сети научили различать горбачиные хвосты и появился проект Happywhale, объединивший каталоги из разных районов севера Тихого океана, наш каталог так и вошел туда со всеми этими именами.
Наблюдая изменения в численности и распределении горбачей из года в год, мы не могли не размышлять о том, что является их причиной. Нашей квалификации для такого анализа было недостаточно, ведь мы ничего толком не знали ни об океанографических параметрах, ни о планктоне. Мы стали искать людей, которые могли бы нам с этим помочь. Поэтому, узнав, что Бурдин каким-то образом выписал из университета в Ростове-на-Дону пару студентов-океанологов, мы обрадовались, понадеявшись, что они смогут провести какие-нибудь океанологические исследования и рассказать нам что-то новое о нашей акватории. Но не тут-то было – студенты, как выяснилось, знали об океанологии даже меньше, чем я, и ждали, что мы будем говорить им, что делать. Базовым состоянием этих ребят, в которое они возвращались, если их оставляли без надзора, было сидеть на кухне и разговаривать о футболе. Киты их не особенно интересовали: поразевав рты первую пару дней, студенты быстро заскучали и потом просто сидели на катере, уткнувшись в телефоны.
Единственным китом, которому удалось добиться от них должного внимания, стал Контактер. В тот день мы работали в большом, но довольно разреженном скоплении горбачей. Мы переезжали от одной пары китов к другой, фотографируя их и записывая наблюдения, а один из студентов сидел на корме и, как обычно, тупил в телефон. Мы остановились на несколько минут, чтобы осмотреться и оценить, каких китов мы уже сняли, а каких нет. И вдруг прямо за кормой, буквально в метре от борта катера, из воды поднялась огромная, обросшая балянусами китовая башка.
На наши возгласы студент оторвался от телефона, обернулся и отпрыгнул на середину катера, а меж тем китовая голова медленно и степенно погрузилась обратно в воду. Потом кит еще некоторое время ходил вокруг катера, время от времени выставляя голову из воды, так что мне удалось сфотографировать его так близко, что видны были чувствительные волоски-вибриссы у него на подбородке.
Вспомнив китовых фанатов, которые считают, что киты хотят вступить с людьми в контакт, мы назвали любопытного горбача Контактером. Вообще, с горбачами такое случается редко – они в целом довольно равнодушны к катерам и лодкам и обычно не обращают на нас внимания. Кроме Контактера, я могу вспомнить лишь пару случаев, когда киты взаимодействовали с катером, и оба раза выглядело это недружелюбно.
В первый раз вина была целиком на мне. Мы преследовали пару горбачей, пытаясь взять с них биопсию. Неожиданно нужный нам кит вынырнул совсем рядом, прямо перед носом катера. Не успев даже подумать, я нажала на спуск, стрела ударила кита в бок, и он от неожиданности взмахнул хвостом, обрушив на катер несколько ведер холодной морской воды. Существенная ее часть вылилась мне за шиворот, так как я была на носу, перед кабиной, но кое-что долетело и до кабины, и – самое печальное – до Оли с фотоаппаратом. Фотоаппарат безнадежно залило, и остаток дня Ванюха провел, разбирая его на мельчайшие детали и протирая их спиртом. К счастью, это помогло – фотоаппарат тот жив до сих пор.
Во втором случае никто так до конца и не понял, что произошло. Мы шли за группой из трех китов, медленно двигаясь позади них в 30–40 метрах. Горбачи вальяжно заныривали и через какое-то время выходили снова. В один из таких заныров, очевидно, какой-то из китов перестал двигаться вперед и решил почему-то постоять на месте, а мы поняли это слишком поздно. Так или иначе, мы внезапно увидели огромную горбачиную «руку», поднимающуюся из воды рядом с правым бортом. Ванюха резко дал полный назад, отчего мотор заглох, а корпус катера сотрясли мощные удары – кит начал из-под воды колотить хвостом по днищу. Он нанес пять или шесть ударов, после чего погрузился и исчез, оставив нас оценивать размер урона. Удары были такой силы, что, казалось, корпус должен был треснуть, но нам повезло – катер выдержал. Что было причиной нападения? Возможно, кит просто всплывал брюхом кверху и случайно оказался под нами, а хвостом стал молотить от испуга. Но не исключено и то, что он напал на нас сознательно – может быть, играя, а может быть, и всерьез рассердившись на назойливо жужжащий над ухом катер.
К счастью, наш Контактер явно не имел никаких агрессивных намерений, а просто любопытствовал – возможно, хотел разглядеть поближе странных людей, которые в море, полном китов, сидят, уставившись в телефоны. Через несколько дней мы снова наткнулись на него, и он опять пытался вступить в контакт, напугав на этот раз второго студента. После таких переживаний все остальное, что могли продемонстрировать горбачи, казалось студентам скучным и неинтересным, так что оторвать их в море от телефонов стало совсем уж невозможно.
Отчаявшись заинтересовать их хоть чем-то околонаучным, мы стали использовать студентов просто как рабочую силу: они носили гравий, чтобы посыпать раскисшие от дождя дорожки, закапывали мусор, доставшийся нам от предыдущих обитателей Полуденной, и вырыли отличную новую мусорную яму, которой мы пользуемся до сих пор. Тем не менее я испытала облегчение, когда они наконец уехали.
На перекрестке косаточьих дорог
Где-то через год постоянный туман слегка рассеялся, и с Сент-Джорджа стал виден еще один остров.
Для современного человека один из самых отвратительных в мире звуков – это звук будильника. Я не исключение.
Полшестого утра. Конец июня. Домик выстыл за ночь, холодина градусов десять, и меньше всего на свете хочется вылезать из теплого, уютного спального мешка. Тем не менее я вяло вытаскиваю себя из спальника и выглядываю наружу, размышляя, почему в свое время мне не пришло в голову пойти учиться, например, на бухгалтера. Снаружи еще холоднее, дует ветер, достаточно сильный, чтобы пробирать до костей, но недостаточно сильный, чтобы погода считалась нерабочей и можно было залезть обратно в спальник. Серое унылое утро, низкая облачность (а возможно, высокий туман) висит на высоте около 100 метров, съедая вершины окрестных сопок и придавая миру некоторую двухмерность. Но на высоте точки наблюдений – около 30 метров – видимость хорошая, так что придется наблюдать.
Быстро ставлю чайник, чтобы чашка кофе хоть немного согрела это стылое утро. Надеваю на себя всю имеющуюся в наличии одежду, беру «набор наблюдателя» – бинокль, часы, рацию и блокнот с ручкой, вторую рацию оставляю включенной на столе. Несмотря на мою довольно громкую возню, коллеги спят мертвым сном в своих спальниках, чем-то напоминая группу морских слонов на калифорнийском пляже.
С чашкой горячего кофе, парой галет в кармане и набором наблюдателя к шести часам поднимаюсь наверх. От домика до точки наблюдений – три минуты ходу, но в тапочках не пройдешь, приходится надевать ботинки, так как до сих пор не растаял наметенный за зиму снежник под склоном. Сейчас он всего метра два высотой, а когда мы приехали, был почти четыре. Снежник – это удобно, мы храним на нем скоропортящиеся продукты.
Записав в блокноте дату, погоду и время начала наблюдений, беру бинокль и начинаю скан. Ничего интересного, только пара горбачиных фонтанов на горизонте. Пятнадцатиминутный скан уже подходит к концу, и тут в волнах мелькает черный треугольный плавник. Выругавшись про себя, внимательно всматриваюсь в это место – и точно, группа косаток жизнерадостно движется на юг. Почти сразу неподалеку выходит еще одна группа – в общей сложности около 15 косаток бодро выныривают против волны с самодовольством жаворонков, искренне наслаждающихся этим серым холодным утром.
Дрожащей рукой включаю рацию, представляя себе уютно свернувшихся в спальниках коллег, надеющихся поспать еще хотя бы пару часов, пока не встанет дежурный и не затопит печку. Но делать нечего – погода рабочая, косатки на севере и движутся на юг, так что у нас есть все шансы успеть выйти в море и найти их прежде, чем они окажутся слишком далеко. Максимально извиняющимся тоном говорю в рацию: «Домик – точке. Вижу группу косаток на 280 градусов, одна риска. Идут на юг» – и замолкаю в ожидании.
Примерно через минуту сонный голос осведомляется, что там с погодой. Докладываю ситуацию и продолжаю следить в бинокль за косатками. Они немного замедлились, что нам очень на руку. Из домика постепенно начинают выползать заспанные люди. Кто-то идет в туалет, кто-то наливает бензин, кто-то тащит к лодке «пеликаны» с оборудованием. Минут через двадцать ко мне на точку поднимается волонтер, изо всех сил пытающийся выглядеть бодрым, но получается у него плохо. Показываю ему косаток и спускаюсь как раз к раздаче овсянки быстрого приготовления, которую мы глотаем еще быстрее, чем она готовится, и начинаем одеваться по-морскому. Завершив это нелегкое дело, спускаемся к лодке, скатываем ее в воду, загружаем оборудование, залезаем сами и едем к катеру. Выгружаем на катер оборудование и часть людей, после чего вдвоем едем отвязывать канаты – я рулю, волонтер ловит буи и развязывает узлы. Еще один волонтер на катере в это время укладывает веревки в бухты в носовом рундуке.