Почему киты не уворачиваются от судна, хотя слышат звук, издаваемый его двигателем и винтом? Возможно, тут дело в том, что им сложно определить точное направление и расстояние до источника этого звука или они просто не понимают степень его опасности. Во многих районах с развитым судоходством киты привыкли к шуму и почти не реагируют на него. Правда, это не делает воздействие шума менее пагубным – кроме опасности столкновения, судоходство несет и другие угрозы китам, связанные именно с шумовым загрязнением среды.
Во-первых, шум сам по себе является вредным фактором. На примере жителей больших городов было показано, что люди, проживающие в непосредственной близости от крупных шумных автострад, чаще имеют различные проблемы со здоровьем, чем живущие в тихих районах. По-видимому, непрерывное воздействие шума создает неосознанный хронический стресс, который ведет к снижению иммунитета, что служит пусковым механизмом для целого ряда проблем.
Во-вторых, шум маскирует подводные звуки. Звук очень важен для ориентации и общения китообразных, так как видимость под водой низкая, и в таких условиях именно звук становится основным источником информации о происходящем вокруг. Зашумленность снижает расстояние, на котором кит может услышать крики другого кита или звуки, издаваемые косяком рыбы. Животным становится сложнее найти корм и друг друга в бескрайнем океане. Может показаться, что это не так уж страшно, – ну подумаешь, услышать нужные звуки не за пятнадцать, а за десять километров, – но в масштабе всей жизни кита в совокупности с другими исходящими от человека проблемами это может оказывать существенное влияние на скорость воспроизводства китовых популяций.
В-третьих, громкий шум может вызывать изменения в поведении китов – например, они могут перестать кормиться и уплыть на поиски менее шумного места. Такое воздействие на первый взгляд тоже не кажется критичным, но, когда это происходит постоянно, китиха может не набрать достаточно жира для того, чтобы родить и выкормить детеныша.
Все эти негативные воздействия человека на китов становятся особенно существенными в последние годы, когда постепенное изменение климата приводит к резким сдвигам в балансе морских экосистем. С повышением температуры воды обитатели умеренных вод заходят все дальше на север, внося хаос в устоявшееся равновесие арктических биоценозов. Покоряющая Арктику тихоокеанская треска выедает мелкую рыбу, в частности песчанку, обрекая на голодную смерть морских птиц и других местных хищников, жизнь которых тысячелетиями основывалась на этом ресурсе. Косатки все чаще застают гренландских китов вдали от спасительных льдов, а моржи, оставшись без удобных для отдыха ледовых полей, истощают запасы корма в окрестностях береговых лежбищ и начинают голодать и гибнуть. Это лишь самые очевидные, бросающиеся в глаза примеры – большинство трагедий, разворачивающихся в глубине арктических вод, остаются скрытыми от нас.
В поисках критических местообитаний
Жизнь Клэя Демодока была полна приключений, но сам он их не искал. Как и Нейт, он не жаждал опасностей, риска и не стремился покорять силы природы. Он любил хорошую погоду, ласковое море, комфортабельное жилье, добрых и благонамеренных людей и безопасность и только ради работы готов был пожертвовать чем угодно из этого.
Остров Беринга – прекрасное место для работы с китами, но Дальний Восток велик, и другие районы продолжали манить нас своей загадочностью и недостижимостью. В большинстве этих районов работать нашим традиционным способом – с небольшой лодки, базируясь в полевом лагере, – по разным причинам было невозможно. Где-то не находилось подходящего места для лагеря с достаточно закрытой бухтой, где-то киты ходили слишком далеко от берега, куда-то просто невозможно было заброситься из-за удаленности от человеческих поселений. Многие из этих мест мы прошли в рейсах в первой половине 2000-х годов, когда у Бурдина были большие гранты и он мог позволить себе нанять на месяц полноценное судно. Нам очень хотелось поработать там снова, но время больших грантов прошло, и всех денег, которые уходили у нас за лето на обе экспедиции – на Зеленом и на Беринга, едва хватило бы на три дня аренды судна.
Помощь пришла откуда не ждали. В Петропавловске стало постепенно возрождаться сообщество яхтсменов, почти совсем захиревшее в 1990-е, после распада советской системы яхт-клубов. Какие-то энтузиасты все же оставались – еще во времена работы на Старичкове мы несколько раз встречали яхту «Арктур», проходившую на моторе мимо мыса Опасного, но в целом дело это было не слишком популярно, и мы никогда не рассматривали яхту как возможное средство базирования в наших исследованиях.
Но в 2010-х годах ситуация начала меняться. На Камчатке стал потихоньку развиваться туризм, рос спрос на небольшие недорогие плавсредства, способные возить группы туристов на большие расстояния, и яхты идеально подошли для этой задачи. Не такие быстрые, как глиссирующие катера, яхты гораздо более мореходны и экономичны в потреблении топлива, что позволяет им бесстрашно ходить по всему Дальнему Востоку, тогда как даже крупные катера не могут отойти от ближайшей гавани дальше чем на пару сотен километров.
В наш первый пробный яхтенный рейс мы отправились в 2014 году. Денег было, как обычно, немного, поэтому мы наняли самую дешевую яхту на Камчатке – крошечную десятиметровую «Эмму». Она относилась к классу гоночных яхт и не могла похвастаться всеми теми «излишествами», которые делают жизнь на прогулочных яхтах мало-мальски сносной. В ней не было отдельных кают, и все место внутри по объему было как отсек плацкартного вагона, но гораздо ниже по высоте. Вдоль бортов располагались две койки, штурманский столик и раковина с плиткой и выдвижными ящиками для съестных припасов. Еще две койки находились в кормовой части по бокам от двигателя. Теоретически их там было четыре, так как две сетчатые полки тоже по замыслу могли использоваться как спальные места, но в действительности двум людям разместиться на верхней и нижней койках одновременно было почти нереально – слишком тесно, так что по факту яхта получалась четырехместной. В носовой части располагались гальюн и склад всяческого барахла – от парусов и картошки до наших морских костюмов. Через самый центр корпуса прямо сквозь палубу внутрь кокпита проходила мачта, по которой в сырую погоду стекали струйки воды. Впрочем, влага просачивалась и сквозь множество других щелей и отверстий, так что, когда не был включен отопитель, внутри «Эммы» было холодно и мокро (а когда включен, тепло и мокро).
Владелец и капитан «Эммы» Сергей приятно удивил нас своей вменяемостью и адекватностью. Мне почему-то казалось, что капитан-яхтсмен обязательно должен быть пафосным мачо с тяжелой формой синдрома собственной важности, поэтому я ожидала нашей встречи с некоторым внутренним содроганием. Но Сергей оказался совершенно нормальным парнем, без всякой мании величия и со здоровой долей самоиронии. Влюбленный в свое дело и свою яхту, он готов был днями и ночами напролет торчать на ветру на мокрой палубе, твердой рукой направляя «лодку» (как у яхтсменов принято называть их суденышки) туда, где, по нашему предположению, могли находиться киты.
В рейсы на «Эмме» мы ходили втроем – Иван Федутин, Ольга Титова и я, а Сергей брал с собой одного помощника. Получалось, что на четырехместной яхте мы были впятером, и капитан с помощником спали на своей койке по очереди. Не знаю, как им удавалось выдерживать такой режим – несколько часов сна, несколько часов у румпеля и днем, и ночью. Мы по ночам честно спали, а днем по двое торчали на палубе, сканируя горизонт (или, что бывало нередко, непроглядный туман) в поисках китов.
Наш первый маршрут на «Эмме» лежал на Северные Курилы с заходом на Западную Камчатку. Пройдя Второй Курильский пролив, мы направились на север, чтобы обследовать залив Камбальный, – коллеги сообщали нам, что там часто видят горбачей. Бо́льшую часть пути нам встречались только белокрылые морские свиньи, и мы начали уже терять надежду найти тут что-то приличное, как вдруг, безо всякого предупреждения и даже почти без фонтана, всего в паре сотен метров от яхты вынырнул знакомый силуэт. Горбач! Мы привыкли замечать их издалека, так как фонтан активно кормящегося кита обычно заметен за несколько километров, но когда они отдыхают, то дышат слабее и фонтана может быть почти не видно.
Мы быстро перекидали все оборудование в лодку, оделись в «мустанги»[23] и решительно направились к киту. При нашем приближении он сразу же занырнул, показав хвост, как и положено делать всякому воспитанному горбачу в присутствии исследователей. Но, кроме хвоста, нам непременно нужна была еще и биопсия. Мы подождали, пока кит вынырнет, и попытались быстро подъехать к нему, но не тут-то было – он занырнул метров за пятьдесят, не дав нам ни малейшего шанса. Между тем погода, как и положено по законам жанра, начала портиться. Поднимался ветер, волна становилась выше, и попытки быстро подъехать к киту сопровождались такой тряской, что казалось, будто позвоночник сейчас проткнет мозг, а тот, в свою очередь, вытечет через уши. Несколько раз нам все же удавалось подойти близко, но из-за тряски и ветра я безбожно мазала. Ситуация казалась безнадежной, и в этот момент рядом с нами вынырнул еще один, нет, еще целых два горбача! Издалека мы не могли сразу определить, кто именно вынырнул, и теперь метались между одиночным китом и парой, не успевая толком подобраться ни к кому из них. Ветер тем временем крепчал, и на волнах появились барашки. Стало понятно, что еще немного – и нам придется убираться отсюда без единой биопсии. Кроме того, один кит из пары упорно не показывал хвост. К счастью, они хорошо различались по спинам – у одного был остренький плавничок, а у второго совсем тупой, почти как гребень у серого кита (бывает, что спины у двух китов очень похожи, и тогда биопсию с пары брать сложно: можно просто не отследить, с кого конкретно взята проба, если после выстрела кит занырнет, не показав хвост). Мы уже решили сдаться и оставить китов в покое, как вдруг пара вынырнула совсем рядом с лодкой. Форсаж, выстрел – и кит с тупым плавником получил шанс оставить след в истории. Надо отметить, что это был его единственный шанс, поскольку хвост он так и не показал. А вот его приятель, который старательно демонстрировал хвост при каждом заныре, явно считал, что с нас и этого хватит, – он никак не хотел подпускать нас на выстрел, так что взять биопсию мы смогли только с третьей или четвертой попытки.