Мы ехали за косатками, пытаясь подобраться поближе ради биопсии или чтобы успеть поймать сачком кусочек их жертвы, прежде чем его сожрут моевки или он опустится на недостижимую для нас глубину. Но косатки уже отнесли нас к категории «неинтересное и, возможно, опасное», так что ближе пары десятков метров к себе не подпускали, а это как раз то расстояние, с которого их можно прекрасно сфотографировать, но почти невозможно взять биопсию, особенно когда у арбалета сломана прижимная планка. Я мазала снова и снова, моевки демонстративно утаскивали пробы добычи у нас из-под носа, и все было ужасно – такая большая хорошая группа транзитников, а мы ничего не можем с ней сделать. В момент, когда фрустрация достигла апогея, Оля заметила шмат белой субстанции в нескольких метрах от лодки. Одновременно его заметила и пролетавшая мимо моевка, спикировала и выхватила прямо у нас из-под носа, но тут мы уже не выдержали, дико заорали и замахали руками и сачком – потрясенная птица выронила кусок и ретировалась, а мы тут же подхватили его и подняли на борт. Это действительно оказалось что-то типа размокшей в морской воде жировой ткани. Полюбовавшись на добычу и потыкав ее пальцами, мы убрали шмат в «зиплок» и стали осматриваться по сторонам, чтобы понять, куда ушли косатки.
Косаток не было. Мы встали в лодке и стали внимательно всматриваться в горизонт. Косаток не было. Ну не могли же они за десять минут, пока мы боролись с моевкой и разглядывали добычу, провалиться сквозь землю, точнее, воду? Мы осмотрели море в бинокль – пусто. Проехали в ту сторону, куда в целом смещались косатки, потом чуть правее и чуть левее – пусто. Так мы и не нашли их снова, и пришлось возвращаться на «Эмму» без единой биопсии.
Едва мы ступили на борт, два Сергея решительно направили яхту на юг. Выяснилось, что Пасенюку надо обязательно прибыть на Командоры к условленному сроку, так как у него запланирована там встреча с какой-то группой туристов. Мы заранее согласились на обратном пути зайти в Никольское – нам это тоже было удобно, так как мы планировали оставить там большой «Зодиак» и остаток пути до города работать с маленькой лодки с надувным дном, которую можно было собрать и разобрать прямо на палубе яхты, однако мы не ожидали, что Пасенюк будет ставить условия по срокам. Из-за этого пришлось проскочить ходом нескольких финвалов, попавшихся нам по дороге в Озерном, едва притормозив, чтобы сфотографировать их издалека.
К вечеру следующего дня мы совсем уже было собрались поворачивать на восток, к Командорам, как вдруг вдалеке заметили знакомые невысокие пушистые фонтаны. Это было неожиданно – встретить северных плавунов здесь, где они, как мы считали, довольно редки. Мы быстро попрыгали в лодку и понеслись в погоню. Камчатские плавуны – это было в высшей степени увлекательно, мы ведь не знали о них совсем ничего, даже того, общая это группировка с командорской или две разные. Но они вели себя как типичные плавуны – выныривали ненадолго и потом надолго заныривали, причем не стояли на месте, а смещались на север, как раз туда, откуда мы пришли и куда нам было совершенно не нужно. Несколько раз мы успевали подъехать к ним в самом конце периода отдышивания и снимали далекие нерезкие спины, совершенно непригодные для идентификации. В конце концов мы более-менее поняли, в каком направлении и с какой скоростью они движутся, и смогли оказаться достаточно близко в момент выныра, чтобы успеть подъехать и сделать сносные фотографии. О биопсии, конечно, не могло быть и речи. Уже темнело, и нам пришлось возвращаться на яхту. На этот раз яхтсмены решили не вставать на якорь у берега, а переночевать, дрейфуя в открытом море, чтобы наутро решить, что делать дальше – двигаться сразу на Командоры или поработать еще немного здесь.
Ночью начало задувать. Мы не получали прогноз погоды с тех пор, как расстались с «Лещом», – хотя у нас и был спутниковый телефон, но все друзья и знакомые, кому можно было позвонить, сами были в полях без связи, а яхтсмены относились к погоде с философским фатализмом и не особенно стремились узнать прогноз. Когда ночью поднялся ветер, стоявший на вахте Пасенюк принял решение за всех и направил яхту в сторону Командор. Если бы мы знали, что нас ждет, мы бы, конечно, предпочли переждать этот шторм где-нибудь под берегом на якоре, но, когда настало утро, шкивало уже так, что у нас не было сил не то что протестовать – даже выбраться из койки. Яхта, скрипя, взбиралась на очередной водяной холм, а затем рушилась с него в ложбину, и все содержимое, включая нас, нервно подпрыгивало на месте. Хуже всего было то, что за нами по-прежнему тянулся на буксире «Зодиак», – во-первых, он сильно замедлял движение, а во-вторых, мы всерьез опасались, что он оторвется. Если бы у нас было время подготовиться, мы могли хотя бы перевесить с него мотор на яхту – тогда лодка была бы полегче, а в случае худшего исхода потеря была бы не такой чувствительной. Но теперь нам оставалось только с ужасом наблюдать, как наш драгоценный «Зодиак», стоивший вместе с мотором как целый бюджет экспедиции, скачет на буксире, словно обезумевший мустанг. Конечно, он был надежно зацеплен буксировочной веревкой за обвязку и закреплен петлями за задние края баллонов, но от такой дерготни даже прочная веревка могла в любой момент перетереться – и мы ничего не смогли бы сделать, даже повернуть и поймать его по такой погоде не было никаких шансов. Сидеть на палубе тоже было опасно, поэтому яхтсмены закрепили румпель веревкой, чтобы более-менее держать нужное направление, и оставили один маленький парус на носу, который и тянул нас вперед. Так как ветер, конечно же, был не попутный, то шли мы галсами, а это значило, что яхта постоянно держала сильный крен то на один, то на другой борт. Меня это не особенно беспокоило, так как моя койка находилась в кормовом закутке, в который было напихано множество всякого скарба, и выпадать было некуда, Олю тоже блокировала закрепленная груда ящиков с продуктами, а вот Ванюхина койка располагалась у прохода, и, когда крен приходился на противоположный борт, с каждым ударом яхты о водяной вал его просто выбрасывало на пол. Через несколько часов такого мучения он переселился ко мне в койку, где мы едва помещались, улегшись валетом, и могли переворачиваться только по команде.
Но хуже всего было ощущение абсолютной беспомощности. Мы не могли делать ничего – любые самые элементарные действия при такой качке становились невероятно сложными, на грани подвига было даже встать посмотреть, не оторвало ли еще лодку, и дойти до гальюна. Мы не могли ни есть, ни спать, просто лежали час за часом, упершись в края койки, чтобы нас не швыряло туда-сюда, и ждали, когда же все это кончится. Сначала мы надеялись, что этим ветром нас хотя бы быстро пригонит на Командоры, – пролив между островом Беринга и Камчаткой не такой широкий, всего около 200 километров, но из-за того, что яхте приходилось постоянно карабкаться на огромные водяные валы, а также из-за тормозившего ее «Зодиака» продвигались мы крайне медленно.
Я плохо помню, сколько времени в итоге это заняло – трое или четверо суток непрерывного кошмара, прежде чем мы встали на якорь с подветренной стороны северо-западной оконечности острова Беринга. Тогда мы смогли наконец вылезти на палубу и оценить потери. Как ни странно, «Зодиак» по-прежнему болтался на веревке по корме, но что-то в нем было не так. Приглядевшись, мы ахнули – у него оторвало передний рым, через который были продеты обе буксирные веревки, а сам рым с ошметками ткани беспомощно болтался на них. Это, конечно, была не такая серьезная потеря, как утрата самой лодки, но все же достаточно неприятная: передний рым – важная часть, которая постоянно используется при разных манипуляциях, а приклеить его так же прочно, как он держался изначально, вручную очень сложно.
– Зато романтика, – радостно утешил нас Пасенюк.
Наши проблемы его ни в малейшей степени не волновали, и он продолжал подгонять Сергея, чтобы как можно быстрее добраться до Никольского и своих туристов. Переведя дух, мы снова забрались в койки и еще полдня прыгали по волнам, пока не встали в относительно закрытом месте на рейде Никольского. Тут мы наконец поймали интернет, посмотрели прогноз погоды, и выяснилось, что мы находимся в самом центре циклона, – назавтра ветер должен был поменяться и еще окрепнуть. Мы немедленно катапультировались с яхты на берег, бессовестно бросив Сергея и прихватив с собой наиболее ценное оборудование и, конечно же, наш многострадальный «Зодиак». Вместо Пасенюка остаток пути с ним в качестве помощника должен был идти начинающий командорский яхтсмен Леша Левый, и его первая вахта, похоже, обещала быть отнюдь не прогулочной – Сергей с Лешей собирались переждать шторм в бухте на якоре неподалеку от Никольского. Мы же, окрыленные возвращением на прекрасную твердую землю, заселились в квартиру своих командорских друзей и периодически злорадно пытались рассмотреть яхту в бинокль из окна.
Два или три дня спустя, когда штормовой ветер улегся, оставив по себе лишь трехметровую зыбь, мы вышли из Никольского в сторону Камчатки. Прогноз погоды по-прежнему был неутешительным: скоро должен был подойти еще один циклон с сильным северным ветром, но мы решили не ждать, а пересечь пролив и встретить его под берегом на севере Камчатского залива, под прикрытием высоких сопок мыса Камчатского. Так оно и вышло, и мы еще три дня торчали на якоре, слушая угрожающий гул ветра в снастях.
Когда ветер начал стихать, мы вышли наконец на маршрут и начали с нетерпением вглядываться в горизонт. Погода была не очень, остатки циклона давали о себе знать, но долгий простой существенно понизил наш порог погодной чувствительности, поэтому, когда на горизонте вспыхнули пушистые фонтанчики плавунов, мы бросились в бой, как школьники, впервые попавшие на морскую экскурсию.
Плавуны, как обычно, нашего энтузиазма не разделяли. В первый раз они занырнули, когда мы были метрах в трехстах от них. В следующий выход, минут десять спустя, мы едва заметили фонтаны на горизонте, рванули к ним – и снова они оставили нас в дураках, не подпустив даже, чтобы сделать фото. Так продолжалось довольно долго, прежде чем мы уловили некую закономерность – плавуны выныривали как-то слишком часто и все время то в одной, то в другой стороне, как будто постоянно перемещаясь между этими точками. До нас дошло, что это две разные группы, которые выходят попеременно, а мы мечемся между ними, не успевая доехать ни до одной. Когда мы сосредоточились на одной группе, дело пошло бодрее. Киты медленно смещались в одном направлении, траектория их движения была довольно предсказуемой, так что мы смогли их довольно хорошо отснять. И вот в очередной перерыв, когда плавуны были под водой, мы вдруг увидели далеко на горизонте прыжок кита. Какого именно, понять было сложно, так что мы решили подъехать и посмотреть. Пока ехали, кит прыгал снова и снова, и становилось все более очевидно, что это тоже плавун. Похоже, мы попали в большое разрозненное скопление из нескольких групп, которые ходили туда-сюда, общались и демонстрировали элементы социального поведения. Что значат эти прыжки – сказать сложно, но чаще всего их можно наблюдать в больших активных группах, включающих и самцов, и самок, так что, возможно, они как-то связаны с общением полов и демонстративным соперничеством самцов.