Яхтсмены, которых мы давно потеряли из виду, впоследствии рассказали нам, что мимо них тоже прошло несколько групп плавунов, причем одна совсем рядом с яхтой. Мы же устремились за той группой, в которой кто-то активно прыгал. Они вели себя не так, как обычно, – не заныривали надолго, а быстро шли вперед, периодически выпрыгивая и долбя друг друга хвостами. Это было нам очень на руку – довольно быстро мы смогли их не только отснять, но и взять биопсию – киты были слишком заняты друг другом, чтобы обращать на нас внимание.
По мере того как мы отходили от мыса, волна становилась все выше, и многочасовая тряска постепенно остудила наш пыл. Пора было возвращаться, сливать на жесткий диск фотографии, разбирать биопсии и двигаться дальше. Мы отметили себе этот район как потенциальное место будущей работы с плавунами, но так пока и не реализовали эту затею.
Двигаясь дальше на юг, мы периодически встречали пары горбачей, но больших скоплений не попадалось. На юге Камчатского залива мы спустили лодку, чтобы поработать с ними напоследок. Киты оказались недружелюбными – они постоянно уходили, надолго заныривая и проходя под водой большое расстояние, а также каким-то образом договорились с парой финвалов, чтобы те выныривали в самый неподходящий момент и отвлекали внимание на себя. Начал моросить дождь, и все скрылось в легкой дымке; мы пытались найти горбачей по выдохам, но все время натыкались на финвалов. В какой-то момент, когда мы двигались на полном ходу, финвал вышел прямо перед лодкой – Ванюха едва успел затормозить, чтобы не врезаться в этот огромный, бесконечно длинный бок, который все тянулся и тянулся из моря, как змей Ёрмунганд, пока наконец не показался невысокий скошенный спинной плавник и не исчез в волнах.
Мы вернулись на «Эмму», повесили «мустанги» сушиться, но не прошло и часа, как вдалеке сквозь дымку показались черные треугольнички, а буквально три минуты спустя рядом с ними вышла группа плавунов. Чертыхаясь и ругая бестолковых китов, которые то не приходят вообще, то приходят сразу всем скопом, мы спустились в лодку и рванули в ту сторону. Выбор между косатками и плавунами был не из легких – это на Командорах мы всегда предпочитаем плавунов, а здесь, на новом месте, могли быть какие-то интересные косатки, и упускать их тоже не хотелось. В итоге мы решили поснимать косаток, пока плавуны под водой, – они занырнули как раз, когда мы подъезжали. На наше счастье, косатки были сговорчивыми и легко дали себя снять. Встреча и впрямь оказалась интересной – это была часть семьи AV2, которую мы уже несколько лет не видели в Авачинском заливе. Куда делась вторая ее половина, мы так и не выяснили – возможно, за эти годы AV2 разделилась надвое, но не исключено, что другие члены семьи просто ходили где-то неподалеку, в нескольких километрах, а мы не заметили их за завесой дождя.
Оставив отснятых косаток, мы заторопились к плавунам. Работать с ними в дождь – сплошное наказание: с другими китами в пылу погони как-то отвлекаешься от стекающих за шиворот струек воды, а вот когда долго стоишь под дождем посреди бескрайнего серого моря, чувствуешь, как одежда постепенно пропитывается водой, и плавуны все не выныривают – моральный дух команды начинает давать сбой. Тем не менее мы отработали несколько выныров, даже смогли что-то снять издалека и совсем уже было собрались сдаться и ехать на яхту сушиться, как вдруг киты вышли прямо за лодкой, буквально в сотне метров от нас. Мы успели подскочить в самом начале продышивания, и они, как по заказу, совсем не испугались нас и прекрасно дали себя отснять, а под конец мы подошли достаточно близко для выстрела, я прицелилась в ближнего кита, и стрела образцово-показательно тюкнула его в бок и отскочила с пробой.
Это был успех, и с чувством выполненного долга мы решительно двинулись на юг. Когда яхта проходила мыс Козлова, в просвете тумана неожиданно вынырнуло сразу несколько горбачей. Покрутившись немного и отсняв всех, кого смогли, мы двинулись дальше, в туман. Чуть погодя он снова сменился обложным дождем, который шел непрерывно два дня, пока мы проходили Кроноцкий залив. Потом к нему добавился еще и ветер, и в Петропавловск мы вернулись уже по начинающемуся шторму.
Посмотреть в глаза косатке
Вообще фактических данных о Щекне, как и обо всей миссии в целом, набралось множество. Некоторые из них были поразительные, но все они со временем вступали в противоречие с новыми фактами либо полностью опровергались последующими наблюдениями. Похоже было, что наша ксенология склонялась к тому, чтобы поднять (или опустить – как кому нравится) руки перед этой загадкой. И многие весьма порядочные ксенологи присоединились к мнению Раулингсона, сказавшего еще лет десять назад в минуту слабости: «По-моему, они просто морочат нам голову!..»
Однажды к нам в экспедицию приехала очередная девочка-студентка. Она была романтична, как многие в ее возрасте, и свое желание поучаствовать в нашей работе объяснила тем, что хочет «посмотреть в глаза косатке». Девочке удалось реализовать эту мечту, но мы так и не узнали, увидела ли она в глазах косатки то, что искала. Скорее всего, нет, потому что больше она к нам не приезжала.
На самом деле в глазах косатки, да и других китообразных действительно можно увидеть массу интересного, если посмотреть повнимательней. Ведь их глаза удивительным образом приспособились к тому, чтобы видеть и под водой, и в воздухе. Вспомните, каким мутным все выглядит под водой, если нырнуть без маски. А косатке нужно четко видеть и в своей морской стихии, и вне ее – они нередко высовывают голову из воды и осматриваются, чтобы оценить обстановку, ведь в воздухе видно гораздо дальше.
Четкая картинка у нас в глазу формируется благодаря особой системе линз, преломляющих свет. У наземных зверей эту роль играют две структуры – роговица и хрусталик. Особенно сильно преломляет свет выпуклая поверхность роговицы, так как у нее показатель преломления значительно выше, чем у воздуха. Но у воды показатель преломления почти такой же, как у роговицы, поэтому под водой она почти не преломляет свет – из-за этого-то мы и видим все так размыто. Если надеть очки или маску, они создают слой воздуха перед глазом, роговица работает как обычно, и мы можем насладиться красотами подводного мира.
У китообразных свет преломляет в основном не роговица, а хрусталик, поэтому он имеет не уплощенную форму, как у нас, а почти сферическую. В нашем глазу фокусировка на объекты, находящиеся вблизи или вдалеке, достигается путем изменения кривизны хрусталика с помощью специальных мышц. Со сферическим хрусталиком такой механизм не работает, поэтому китообразные решают эту задачу иначе – путем смещения хрусталика вперед или назад. У них есть мышцы, позволяющие слегка выдвигать глаз из орбиты и втягивать обратно. Когда глаз втягивается, внутриглазное давление повышается, что приводит к смещению хрусталика вперед; когда глаз выдвигается из орбиты, давление понижается, и хрусталик смещается назад.
Когда дельфин высовывает голову из воды, чтобы рассмотреть что-то на воздухе, роговица начинает преломлять свет. Теоретически при этом животные должны становиться очень близорукими, так как к преломлению в хрусталике добавляется сильное «незапланированное» преломление в роговице. Тем не менее дельфины на воздухе хорошо видят – в дельфинарии они способны точно рассчитать траекторию прыжка и без труда различают тренеров.
Хитрость заключается в особой форме роговицы. В отличие от наземных млекопитающих, у которых она равномерно выпуклая, у дельфинов роговица имеет форму, похожую на ложку, с меньшей кривизной в передней и задней частях. Зрачок у дельфинов необычной подковообразной формы. При высокой освещенности его центр полностью смыкается, а открытыми остаются только рога подковы – две узкие щели в передней и задней частях радужной оболочки. Уплощенные области роговицы находятся как раз над этими щелями, так что на воздухе при хорошем освещении свет проникает в глаз дельфина только через них и почти не преломляется.
Кроме того, близорукость в воздухе частично компенсируется смещением хрусталика: рассматривая что-то, дельфин несколько выдвигает глаз вперед, тем самым снижая внутриглазное давление, – это уменьшает кривизну роговицы и приводит к смещению хрусталика назад и уменьшению близорукости. Под водой глаз втянут в орбиту, в результате чего повышение внутриглазного давления приводит к сдвигу хрусталика вперед, подстраивая глаз к зрению под водой.
В сетчатке глаза большинства млекопитающих есть область, в которой концентрация светочувствительных клеток максимальна. Обычно она либо находится в центре сетчатки, либо – у животных с боковым расположением глаз (например, у зайцев) – растянута в виде горизонтальной полоски. У китообразных таких областей две: одна расположена в передней, а другая – в задней части глаза. Когда зрачок дельфина на ярком свету закрывается, оставляя два отверстия, каждое из них оказывается как раз напротив соответствующей области на сетчатке.
Под водой света гораздо меньше, чем на воздухе, и освещенность резко убывает с глубиной, поэтому зрачок открывается, из подковообразного превращаясь в круглый. Чтобы эффективнее использовать свет, за сетчаткой дельфинов находится отражающий слой, так называемый тапетум. Отражая попадающие в глаз лучи, он позволяет зрительным клеткам уловить больше света. Тапетум есть у многих ночных животных, в том числе у наших домашних собак и кошек – именно поэтому глаза у них светятся в темноте.
Различают ли дельфины цвета? На этот вопрос сложно ответить однозначно. У нас в сетчатке есть две разновидности светочувствительных клеток – палочки и колбочки. Палочки более чувствительны и реагируют на весь диапазон видимого света, поэтому в сумерках мы видим все в монохроме. Колбочки делятся на несколько типов, каждый из которых избирательно реагирует на свет в определенном диапазоне – например, от желтого до зеленого. У большинства млекопитающих два типа колбочек, но у некоторых приматов, включая нас с вами, их три – поэтому мы хорошо различаем красный цвет, а для собак он лишь оттенок зеленого. А вот рептилиям и птицам повезло больше – у многих из них встречается аж четыре разных типа колбочек, да и диапазон воспринимаемых длин волн у них пошире, чем у нас. Считается, что ранние млекопитающие утеряли два из четырех типов колбочек своих синапсидных предков, поскольку вели преимущественно ночной образ жизни, при котором различать цвета совершенно необязательно. Дельфинам с цветовым зрением не повезло еще больше: у них остался лишь один тип колбочек, воспринимающий желто-зеленый цвет. Поэтому-то и сложно сказать, различают ли дельфины какие-нибудь цвета: зеленые колбочки будут сильнее возбуждаться на зеленый свет, чем на красный, но отсутствие в сетчатке других колбочек – для сравнения – не позволяет определить, вызвано ли это возбуждение разницей в яркости или в цвете. Возможно, дельфины могут оценить это, используя различия в сигналах с колбочек и палочек.