Обогнув невод по большой дуге, мы направились дальше вдоль берега и где-то через полчаса наконец вышли из полосы тумана в ясное солнечное утро. Но впереди, на выходе из залива Бабушкина, снова виднелась стена тумана, и мы решили поворачивать на запад. Так и шли весь день, то заходя в абсолютно непроглядный туман, то оказываясь ненадолго в разрывах, но никаких китов не встретили. К вечеру дошли до острова Завьялова. Здесь мы решили спустить лодку и поснимать сивучей в надежде увидеть животных с тавром. Таврение сивучей в дальневосточных морях наши коллеги-сивучатники проводят уже более 20 лет. Это позволяет надежно, на всю жизнь пометить животное, которое потом можно легко узнать даже на фотографии, сделанной издалека. Благодаря такой методике удалось выяснить много важных вещей об этом краснокнижном виде: как они перемещаются между разными районами, в каких районах численность снижается, а в каких растет, какова смертность в разном возрасте. Также тавро позволяет наблюдать за отдельными особями на лежбищах. Так выяснили, например, что на некоторых лежбищах самка уходит кормиться лишь на ночь, а на других – на сутки и более; похоже, это зависит от обилия рыбы и может сказываться на выживании детенышей.
На следующее утро погода испортилась – с утра поднялся ветер, а потом налетел еще и туман. Наш дальнейший маршрут лежал на запад поперек Тауйской губы, но нам ничего не оставалось, кроме как сидеть в каюте. Остров Талан, знаменитый своей колонией забавных птичек-конюг, мы едва рассмотрели сквозь клочья тумана.
Ночью ветер стих, и туман рассеялся. С утра, обнаружив прекрасную погоду, мы решили обойти на лодке Мотыклейский залив, а Антоныча на шаркете попросили срезать напрямую между мысами, так как шаркет движется гораздо медленнее, чем моторная лодка. Естественно, как только мы зашли вглубь залива, поднялся ветер с моря, т. е. ровно оттуда, куда нам нужно было возвращаться, и вместо того, чтобы обшаривать прибрежье в поисках гренландских китов и косаток, пришлось трястись против волны к условленному месту встречи с Антонычем. Все это привело нас в крайне мрачное расположение духа. Шел уже шестой день нашего рейса, пора было поворачивать обратно в сторону Магадана, а мы до сих пор не видели ничего интереснее малого полосатика! Это был провал.
Мы загрузились на шаркет, затянули лодку на палубу и встали на вахту. Добившись нашей позорной капитуляции из Мотыклейского залива, ветер снова стих, и мы двинулись на шаркете мимо Тауйска на восток вдоль длиннющего песчаного пляжа, тянущегося почти до самой бухты Нагаева, в которой расположен Магадан. Уж здесь-то нам точно ничего не светит, думала я: раз в изрезанных бухтах и заливах не удалось найти никого интересного, то напротив этого открытого мелководного, бесконечно скучного пляжа тем более никого не будет.
Мы прошли мимо Янского лимана и продолжали двигаться вдоль берега. Вдруг под бортом послышалось громкое фырканье. Мы оглянулись – прямо рядом с шаркетом плыл молодой сивуч, кося на нас из воды круглым глазом. Ольга немедленно схватилась за фотоаппарат, а сивуч с удовольствием позировал, следуя за нами возле самого борта. Возможно, его прикормили рыбаки, и он ожидал, что мы кинем ему что-нибудь вкусное, но, кроме борща, нам было нечего ему предложить.
Пока мы с Ольгой разглядывали сивуча, Леша продолжал сканировать море в бинокль и вдруг нерешительно произнес:
– По-моему, я вижу косатку.
Я сперва не поверила – ну какие косатки возле этого открытого берега? – но на всякий случай всмотрелась в то место, куда указывал Парамонов. Прошла минута, другая – и внезапно в волнах действительно мелькнул вертикальный черный плавник.
Десять минут спустя мы неслись на лодке туда, где увидели косаток. Антоныча на шаркете с по-прежнему преследовавшим его сивучем попросили пройти дальше от берега, чтобы не беспокоить животных. Подойдя ближе, мы замедлились и стали осматриваться, и вдруг – ффух! – косатка вынырнула совсем недалеко от нас. Это был не самец, которого я увидела первым, а подросток. Потом чуть поодаль показалась самка – скорее всего, его мать. Все трое шли порознь, довольно далеко друг от друга. Мы решили пройти за ними некоторое время и понаблюдать, прежде чем пытаться подойти ближе для фотографирования и взятия биопсии.
Косатки шли вдоль берега на восток, время от времени меняя направление движения, но потом снова возвращаясь на прежний курс. Следить за ними было сложно – они проныривали большие расстояния под водой, и, если бы не высокий плавник самца, мы могли бы вовсе потерять их из виду. Минут через двадцать все трое неожиданно вынырнули в одном месте и начали что-то активно делать на поверхности воды. Мне показалось, что они кого-то едят, – это было похоже на то, как в 2013 году командорские косатки поедали добытую морскую свинью. Когда мы подъехали к ним, все уже было кончено, но на поверхности воды плавали следы преступления – куски шкуры тюленя-ларги. Троица, собравшись в тесную группу, уходила от нас на восток. Мы бросились в погоню – когда они вместе, их легче сфотографировать и взять биопсию. Догнав их, мы увидели, что подросток все еще тащит в зубах недоеденный кусок ларги, припасенный на черный день. Возможно, благодаря этому нам удалось почти сразу подойти к ним, сфотографировать, а стрела из Лешиного арбалета удачно тюкнула в бок самца, взяв пробу.
Выловив стрелу и поменяв наконечник, мы снова бросились в погоню за косатками. Они занырнули, но наше внимание привлекла молодая ларга, которая любопытно осматривалась, высунув голову из воды. Кажется, ей тоже было интересно, что же тут происходит. Осмотревшись, она занырнула, и почти сразу на том же месте резко вынырнула косатка. Одно точное движение, в волнах мелькает пятнистый бок, и вот уже на поверхности расплывается красное пятно.
Тут я вспомнила о том, что плотоядные косатки часто кричат после удачной охоты. Попросив ребят остановить лодку, я как можно быстрее метнула за борт гидрофон и включила запись, но вместо косаточьих криков услышала в наушниках только громкое шебуршание. Я подергала провод – шебуршание усилилось. Тогда я вытянула несколько метров провода в лодку, и шебуршание наконец стихло, сменившись ритмичным шорохом наката. Я глянула на метки из изоленты, обозначавшие длину провода гидрофона, – получается, глубина до дна, о которое он терся, была всего около пяти метров! Невероятно – косатки охотятся на таком мелководье, напротив голой открытой песчаной косы. Но похоже, это место было для них ничуть не менее удобным, чем изрезанные бухты с вертикальными обрывами: они так и шли вдоль берега, собирая встречных ларг, как грибы. Те, кажется, даже не подозревали об опасности, пока не оказывались в зубах у хищников.
Мы следовали за косатками еще несколько километров, пока Леша не взял биопсию с подростка, а потом и с самки. На этом мы решили оставить их в покое, так как кричать они явно не собирались, а все остальное мы от них уже получили. Вернувшись на шаркет, мы упаковали биопсию и двинулись дальше.
Когда мы проходили мимо Тауйска, нам удалось поймать интернет с мобильной вышки и посмотреть прогноз погоды. Он оказался неутешительным: на следующие два дня планировался сильный циклон. Напротив песчаного пляжа было совершенно негде спрятаться, поэтому Антоныч поспешно направил шаркет к ближайшему скалистому островку, носившему название «остров Недоразумения» (его назвали так потому, что первая гидрографическая экспедиция его не заметила и не нанесла на карту, а обнаружившие ошибку коллеги не преминули увековечить ее в названии острова). Там мы встали на якорь в небольшой бухте и два дня отстаивались, болтаясь на огибающей остров зыби.
Когда ветер стих, у нас оставался в запасе всего один день аренды. Мы решили дойти вдоль берега до самой восточной точки Тауйской губы – залива Одян, но за весь маршрут ничего, кроме множества несъеденных косатками ларг, так и не обнаружили. Вечером мы вернулись в Олу, а затем в Магадан и в Москву.
Хроники Нарнии
Большинство творящих зло не считают себя злодеями; напротив, они полагают себя героями историй, которые рассказывают.
После 2003 года, когда молодая косатка умерла на Утрише, прожив меньше месяца в неволе, отловы надолго прекратились. Мухаметов с переменным успехом пытался отсудить свое имущество у фирмы, которая выкупила его долю в Утришском дельфинарии, тем и другим было не до косаток, так что мы несколько расслабились и перестали уделять этой проблеме должное внимание.
Все эти годы Росрыболовство исправно выделяло объемы общедопустимого улова (ОДУ) косаток в размере 10 особей в год. В российском законодательстве киты считаются водными биологическими ресурсами, что приравнивает их по статусу к рыбе и креветкам. Процедура определения объемов вылова примерно такая же, как для рыбных запасов: сначала рыбохозяйственные институты – Всероссийский научно-исследовательский институт рыбного хозяйства и океанографии (ВНИРО) и его локальные отделения – обосновывают, сколько биологического ресурса можно выловить без вреда для популяции, это обоснование проходит государственную экологическую экспертизу, а потом одобренное количество распределяется между пользователями путем выдачи квот. С косатками была только одна маленькая проблема – численность этого вида в российских водах была неизвестна, неясно было также, сколько существует популяций и где располагаются границы между ними. В одном только Охотском море численность, по мнению разных авторов, составляла от нескольких сотен до десяти тысяч. Поэтому при обосновании объемов допустимого улова сотрудники ВНИРО пользовались так называемыми экспертными оценками, т. е. придумывали удобную им цифру, вставляли в обоснование и ссылались на работу, оценка численности в которой была наиболее близка к придуманной ими. Позже, уже в середине 2010-х годов, эта тактика получила некоторое развитие: в качестве обоснования ВНИРО стал вставлять результаты трансектовых учетов. Впрочем, сама оценка численности при этом не очень изменилась – с «приблизительно 3000» до 3130.