Еще в 2011 году до меня дошли слухи о том, что готовится новая редакция Красной книги России (она должна обновляться раз в 10 лет, и последнее издание выходило как раз в 2001 году). Мне пришла в голову мысль, что было бы здорово включить в новый список популяцию плотоядных косаток, – к тому времени уже было понятно, что численность их существенно ниже, чем рыбоядных, а привычка ходить вдоль берега по мелководьям делала их особенно уязвимыми для отлова. Через коллег я связалась с людьми из комиссии по млекопитающим и предложила им составить новую версию списка китообразных.
Старый список китообразных Красной книги давно удивлял меня своей иррациональностью. Кроме видов, действительно нуждающихся в охране, он содержал некоторые массовые виды, например беломордых дельфинов, которых в Северной Атлантике насчитывается свыше 100 000 особей. Также там значилось несколько видов, которые в фауне России числятся только номинально. Попытки выяснить, кто их наблюдал, неизменно приводят к советскому ученому с говорящей фамилией Слепцов – он регистрировал встречи с серыми дельфинами в водах Командорских островов, с бесперыми морскими свиньями возле Шикотана и с другими экзотическими видами, которых ни до, ни после него в этих районах никто не видел. Присутствие таких странных объектов охраны в Красной книге казалось мне профанацией самой идеи этого документа – ведь если половина включенных туда видов в охране не нуждается, кто будет серьезно относиться к другой половине? В свой список я включила только те виды, которые, по последним доступным данным, действительно были редкими или теряли в численности и нуждались в охране, – в том числе плотоядную косатку. Я отправила список в комиссию, но никакого ответа не получила, и оставалось только надеяться, что его примут к сведению.
Осенью 2012 года я предложила обсудить проблему отлова косаток на очередном заседании Совета по морским млекопитающим. Эта организация объединяет ученых со всей страны, а возглавлял ее тогда Алексей Владимирович Яблоков, широко известный благодаря своей научной и общественно-политической деятельности. В начале декабря на заседании Совета я рассказала коллегам о популяциях рыбоядных и плотоядных косаток, а также о том, что ОДУ на них нужно оценивать по отдельности. За докладом последовала небольшая дискуссия, которая была довольно продуктивной ровно до того момента, пока в нее не вступил наш старый знакомый Александр Иванович Болтнев.
– Меня, к сожалению или, не знаю, к счастью, не убеждают такие рассуждения по поводу рыбоядных и плотоядных, – заявил он. – Почему? Я изучал более детальные различия у северных морских котиков, и там тоже не все так просто, я не зря в своей книге пишу об индивидуальных стратегиях, связанных с генотипом индивида у северных морских котиков. И эти стратегии, они меняются в зависимости от наличия кормовой базы. И к генетическим исследованиям я отношусь сейчас с осторожностью, тем более что у меня на глазах настолько быстро и часто менялись эти методики генетических исследований, что там можно действительно между отдельными особями одного вида получить достоверные различия, как будто это два разных вида.
Выступление Болтнева, который выглядел и говорил намного более авторитетно, чем я, быстро заставило Совет склониться в его сторону. В итоге детальное обсуждение предложили перенести на следующее заседание. Оно было назначено на конец января 2013 года, и я уже не ждала от него ничего хорошего, а напрасно. За неполных два месяца в общем настрое что-то неуловимо изменилось – то ли члены Совета почитали статьи о косатках, то ли сказалась шумиха, поднятая за рубежом, но в этот раз на нашей стороне было гораздо больше народу. И самое главное – на нашу сторону перешел сам Яблоков.
Мой доклад мало отличался от предыдущего: я говорила о том, что для расчета ОДУ косатки не используется ни один из необходимых параметров – не учитывается разделение на популяции (рыбоядных – плотоядных), нет достоверных данных о численности в Охотском море и об уровне воспроизводства. Дебатов было много, но по существу оппоненты ничего возразить не смогли. Когда Болтнев завел свою обычную песню о том, что рыбоядных и плотоядных косаток не существует, Яблоков решительно прервал его, заявив, что вокруг Ванкувера этих косаток изучают уже много лет и никаких сомнений тут быть не может. Впрочем, он тут же с сожалением отметил, что у нас нет никаких собственных публикаций, доказывающих существование экотипов в российских водах. Это была правда – нам действительно ни разу не пришло в голову публиковать настолько очевидные вещи, уже многократно продемонстрированные зарубежными коллегами. Мы копали вглубь – диалекты, социальная структура, особенности использования акватории, а вот про различия российских резидентов и транзитников серьезных публикаций не планировали, потому что мне казалось, что это не ново и не имеет никакой научной ценности. После этого заседания, когда мне объяснили, что такая статья нужна для споров с чиновниками, я собрала имеющиеся доказательства (по генетике, внешним различиям, стабильным изотопам и поведенческим наблюдениям), написала статью и отправила ее в «Зоологический журнал». Но публикация в рецензируемых журналах – дело долгое, и статья «Репродуктивно изолированные экотипы косаток в морях Дальнего Востока России» вышла только год спустя.
На том заседании была поднята еще одна важная тема – о том, можно ли продавать за рубеж животных, отловленных по документам для «культурно-просветительских целей» (именно для таких целей официально ловят косаток и белух). К сожалению, в законах все было прописано так зыбко, что напрямую зацепиться за это несоответствие не получалось, а Болтнев на эти аргументы лишь саркастически возразил: «Давайте не будем подрывать основы нашего капиталистического строя».
По итогам заседания Совет согласился с тем, что отлов косаток – проблема, которую нужно как-то решать. Для этого постановили создать рабочую группу по косатке и назначить меня ее координатором. Основной движущей силой группы, помимо меня, стали Дмитрий Глазов и Ольга Шпак – сотрудники лаборатории морских млекопитающих Института проблем экологии и эволюции (ИПЭЭ) им. Северцова РАН. И Дмитрий, и Ольга раньше работали в команде Мухаметова, в том числе собирали научные данные на отловах белух в Амурском лимане, поэтому многое знали о тонкостях процесса и местной специфике. После заседания мы бодро накатали несколько писем в разные инстанции от имени Совета и за подписью Яблокова. Мы надеялись, что авторитет Совета и Алексея Владимировича придаст какой-то вес этим документам. Но надежды оказались напрасными – на все наши письма приходили лишь отписки.
Между тем утверждение новой версии Красной книги, запланированное еще на 2011 год, затянулось. Лишь через несколько месяцев после того, как я отправила свои предложения по китообразным, до меня через третьи руки дошла черновая версия нового списка млекопитающих. К сожалению, бо́льшая часть моих предложений была отвергнута, но – о чудо! – плотоядная косатка там все еще присутствовала. После этого все надолго заглохло, и лишь год спустя я случайно выяснила, что секция по млекопитающим не хочет ее включать, потому что эксперты считают, что по российским косаткам нет данных, указывающих на наличие двух отдельных популяций – рыбоядной и плотоядной. К тому времени наша статья в «Зоожурнале» уже была в печати, и я отправила ее председателю секции, директору ИПЭЭ Вячеславу Владимировичу Рожнову. Через некоторое время он позвонил мне, чтобы обсудить этот вопрос. Выяснилось, что наличие двух отдельных популяций ни у кого сомнений уже не вызывает, тем более что генетический анализ моя студентка Катя Борисова проводила в лаборатории того же самого ИПЭЭ под руководством главного китового генетика Ильи Григорьевича Мещерского. Проблема была в другом – в отсутствии четких внешних различий, по которым можно со стопроцентной уверенностью отличить плотоядных косаток от рыбоядных при встрече в море.
На самом деле, имея опыт работы с косатками, различить их совсем не сложно, но различение это происходит не по отдельным формальным признакам, а по их совокупности, в том числе по поведению группы. Единственный четкий формальный признак, позволяющий уверенно утверждать, что перед вами рыбоядная косатка, – это наличие так называемого «открытого пятна», т. е. большой черной области на светло-сером седловидном пятне. У плотоядных косаток изредка встречаются темно-серые «языки» на пятне, но они расплывчатые и нечеткие, как бы дымчатые, а у рыбоядных черные проточины имеют четкие границы. Однако среди обеих форм больше всего косаток с «закрытыми», т. е. цельными, седловидными пятнами. В таких случаях плотоядных можно отличить по более обширному и яркому пятну, более острому «акульему» спинному плавнику, а также по наличию круглых шрамов от укусов светящейся акулы (этот вид акул обитает только в теплых водах, куда плотоядные, видимо, заходят существенно чаще рыбоядных). Тем не менее все эти признаки уверенно работают лишь в комплексе, и лучше всего не на одном животном, а на всей группе. А вот по единственной фотографии отдельно взятой косатки действительно не всегда можно сказать, к какой форме она относится.
Тем не менее все это не имело ни малейшего отношения к включению плотоядных косаток в Красную книгу, хотя этот аргумент наши оппоненты неоднократно пытались использовать на протяжении всей этой истории. В Положении о Красной книге указано, что в нее должны заноситься редкие и находящиеся под угрозой исчезновения виды, подвиды, популяции, но нигде не сказано, что эти виды, подвиды и популяции должны обладать яркими, легко заметными внешними отличиями от других близких видов, подвидов или популяций. Более того, уже имевшиеся на тот момент в Красной книге виды не удовлетворяли этому условию – например, отличить по внешнему виду светлую морфу краснокнижного антура (островного тюленя) от некраснокнижной ларги не всегда могут даже специалисты. Я изложила эти соображения Вячеславу Владимировичу Рожнову, и вроде бы они показались ему убедительными – во всяком случае, косатку на тот момент в списке оставили.