Мама запихала мне в рот пару обезболивающих таблеток и вытолкала за дверь. Четверть часа спустя я сидела в зимнем садике Сандры. Впервые после похорон.
– Вы часто из дома выбираетесь? – поинтересовалась мама.
– Бывает, – ответила Сандра. – Иногда.
Папа не соврал насчет ее веса. Лицо осунулось, ключицы выпирают, руки исхудали. Волосы тоже стали другими. Когда-то они были черными с каштановыми мелированными прядями, стильно подстриженные. Теперь их испестрила седина, и они здорово нуждались в стрижке.
– Придумываю себе разные дела…
– Это правильно, – закивала мама. – Это единственный выход – чем-то заниматься, чтобы не оставалось свободного времени.
– Никогда не думала, что его столько, конца-краю нет, – тихо проговорила Сандра. – Бесконечные часы. Каждая минута тянется, тянется…
Показалось солнце, заиграло на фонтане в саду. Мне вспомнились крылья мертвой бабочки в воде и тронувший их пальцем Макс. Я тряхнула головой, но образ не уходил, наоборот, стал ярче, привел другие воспоминания: Арон смотрит на сову; рука Макса на моем бедре; Арон исследует мою кожу, губы, изгибы тела… Сердце уже стучало африканским тамтамом, желудок скрутило жгутом. Сейчас вырвет, подумала я, и тут Сандра повернулась ко мне:
– А как ты, Зои?
Я боялась открыть рот. Не ровен час…
– Она просто ужасно! – поторопилась вмешаться мама. – И на учебе плохо сказывается.
– Оно и понятно. Они же были так дружны, правда ведь? – сказала Сандра. Это, Стюарт, был риторический вопрос, ответа на него не требовалось. – И так внезапно все оборвалось…
Я вскочила с места.
– Что ты, Зои? – Мама обеспокоенно смотрела на меня. А у меня тряслись руки, комната вдруг стала страшно тесной, узел школьного галстука мешал дышать. Я дергала его, дергала, силясь распустить, но он не поддавался. – Мы, пожалуй, пойдем, – торопливо сказала мама. – Ей нездоровится. Да и младших девочек я оставила на соседку. Спасибо за угощение.
Сандра, искренне озабоченная, тяжело поднялась на ноги. На нее было больно смотреть. Поэтому я смотрела на небо, а она обняла меня за голову.
– Я понимаю тебя, – сказала она, крепко прижимая меня. – Ах, как понимаю. Приходи, когда захочешь, я буду рада, – она легонько оттолкнула меня, погладила по щеке. – Мы сможем помочь друг другу.
У меня сжались кулаки. И зубы. Терпение мое кончилось. Я больше ни секунды не могла выносить ее доброту, но тут оказалось, что Сандра уже идет к входной двери, шаркая расползающимися по шву старыми тапками. Возле фотографии на стене она остановилась.
– Ты видела?
Серебряная рамка.
В центре я в голубом платье, с раскрасневшимся сильнее обычного лицом, а по бокам Макс и Арон.
Весенняя ярмарка. Огни автодрома на заднем плане. В воздухе дым от тележек с хот-догами. В уголке дата – 1 мая.
– Это что? Это… – начала мама.
– Да, это его последняя фотография.
У меня с лица исчезли все краски. Я физически чувствовала, как со щек стекает розовый цвет, будто румяна, смытые холодной водой.
– Это моя любимая, – сказала Сандра. – Он здесь такой веселый, счастливый. Как и вы все.
Она погладила наши лица, и вот тогда, Стюарт, я выбежала на улицу, и меня стошнило под деревом.
Целую,
Зои
Сказочная ул., 1
Бат
29 ноября
Привет, Стюарт!
По крыше сарая яростно барабанит град. Если у вас в Техасе такого не бывает, представь, что на небесах опорожняют морозилку. Паук небось диву дается: что за безобразие! Он расположился в середке своей пустой паутины, расправил черные-пречерные лапки и, по-моему, присматривается ко мне. Как пить дать, из-за моего прикида: мохнатой шапки лилового цвета, шарфа поверх халата и маминых походных ботинок. Все это я обнаружила в сарае. Не иначе, Дот играла в путешественников. Она здесь устроила себе домик. На ноги я накинула папину куртку, и мне так уютно, спокойно. Я под надежной защитой. Ничто мне не страшно: ни дождь, ни ветер, ни скрывающаяся из виду рука. И крик Сандры тоже не страшен. Нынешней ночью он приснился мне в первый раз.
Я на все готова, лишь бы забыть. На все! Могу съесть паука, голой забраться на крышу сарая, до самой смерти делать домашнее задание по математике… Что угодно, только бы стереть все из памяти, как с компьютера, нажать на клавишу и удалить образы, и слова, и вранье, которое как раз и начинается в следующей части моей истории.
Часть пятая
Макс должен был позвонить на следующий день после Ночи костров. У меня от волос все еще попахивало дымом, и душа была не на месте. Честное слово, стоило моему телефону разок пискнуть, сердце срывалось с места в карьер, почище Ferrari, того, что я купила папе. К слову, за обедом (органические сосиски с картофельным пюре, если интересно) речь как раз зашла о машинах.
– Сегодня по телику новый сезон Top Gear16, – сказала я папе (он обожает эту передачу). – В девять часов.
– Здорово, – отозвался папа, не так чтоб очень радостно. – Сейчас, что ли? – спросил он маму.
Мама отпила воды из стакана, дернула плечом:
– Как хочешь.
Папа отложил вилку, поправил тарелку, чтобы она стояла точно посередине пластикового коврика.
– Мы хотим вам кое-что сказать, – с трудом переводя слова на язык жестов, начал папа.
Дот тискала бутылку кетчупа, стараясь побольше выдавить к себе на тарелку. Я похлопала ее по колену и показала на папу. Она тревожно вскинула глаза, поняла, что дело не в ней, и с новой силой набросилась на бутылку. Красная жижа хлынула на стол.
– Идиотка, – пробурчала Соф.
– Мы хотим вам кое-что сказать, – не моргнув глазом повторил папа. – Кое-что важное.
– Вы только не волнуйтесь, – добавила мама. Глубокая морщинка между бровями говорила о том, что у нее самой сердце не на месте.
– Вы что, разводитесь? – осведомилась Соф; кусок сосиски, который она несла в рот, так и повис в воздухе. – Потому что все время ругаетесь?
Мама и папа виновато переглянулись.
– Мы не все время ругаемся, – сказала мама.
– Что случилось? – знаками спросила Дот. Она почувствовала напряжение, но не могла уследить за разговором.
– Мама и папа разводятся, – знаками (в кои веки) объяснила Соф.
Дот всплеснула красными от кетчупа руками, со стуком выронив нож и вилку.
– Софи! – прикрикнул папа. – Мы этого не говорили.
– Почему вы разводитесь? – взволнованно замахала руками Дот, у которой теперь и лицо было вымазано кетчупом. – Папа делал секс с другой тетей?
– Что? О, Господи! Нет! – ответила мама.
– Мы не разводимся! – сказал папа. – Я потерял работу, вот и все.
У меня отвисла челюсть. Про денежные трудности я знала, а про это – ни сном ни духом. Папа безработный?
В голове не укладывалось. Дот потянула меня за рукав. Теперь красные отметины появились и на нем.
– Папа потерял работу, – знаками объяснила я. Дот с облегчением вздохнула и снова взялась за свои приборы.
– Тебя уволили? – спросила Соф. – А за что? Ты потратил чужие деньги?
– Ты делал секс с начальницей? – заинтересовалась Дот.
Папа обреченно вздохнул.
– Да не уволили меня. Наша фирма слилась с другой фирмой, и я оказался лишним.
– А когда ты получишь другую работу? – быстрыми знаками спросила Дот. – Завтра? Или послезавтра? Или послепослезавтра?
– Не знаю, – пожал плечами папа, глядя, как Дот перемешивает пюре с кетчупом и раскладывает кучками по краю тарелки.
– Прекрати играть с едой! – сделала ей замечание мама.
– Это облака, – ответила Дот.
– Красных облаков не бывает, – знаками возразила Соф.
– Бывает. Когда рассвет. – Дот вызывающе вздернула подбородок. – А у меня на тарелке как раз рассвет, и сосиске это очень нравится, – она вырезала на сосиске улыбку.
– Что за месиво ты устроила, – покачала головой мама.
– Красивое месиво, – расплылась в улыбке Дот и показала маме тарелку. Там плашмя лежала сосиска и улыбалась облакам из кетчупа.
– Замечательно, – сказала мама. – А теперь сядь и ешь как следует. Будь умницей.
Папа встал взять еще сосисок.
– Что-нибудь обязательно появится. Здесь полным-полно юридических фирм. Я уже начал обзванивать. С деньгами какое-то время будет туговато, но мы справимся.
– А если не справимся, всегда можно перезаложить дом, – заметила я. Мама изумленно вскинула брови. – Высвободить дополнительные фонды, – пояснила я, кивая с умным видом.
– Да, – папа с уважением посмотрел на меня. – Точно. Или мама найдет работу.
Он сказал это без задней мысли. И положил маме на тарелку сосиску. Мамины зеленые глаза мигом стали размером с блюдце.
– Ни за что!
– Но…
– Ни за что, – повторила мама. – Я работаю дома. Здесь. С девочками. Ты потерял работу, ты ее и ищи.
Папа взирал на маму. Мама сверлила папу гневным взглядом. Мы с Соф переглядывались. Одна Дот безмятежно уплетала свой обед. Сосиску она оставила напоследок. Когда пришел ее черед, Дот взяла сосиску в руку, держа перед лицом, торжественно помахала ей рукой, прощаясь, и откусила сосиске голову.
Макс не позвонил после обеда. И вечером, когда я была в ванной, не позвонил. Я уже в пижаме растянулась на полу в своей комнате и пыталась доделать домашнее задание по французскому, без особого, впрочем, успеха. И все тормошила телефон – ты вообще живой или как?! И он вдруг пискнул. Я взвизгнула.
Сообщение!
Я перевернулась на спину, подмяв под себя все французские глаголы, которые надо было выучить к завтрашней контрольной. Жить. Любить. Смеяться. Умереть.
«Завтра у меня дома после школы?»
Фантастика. Просто фантастика! Я зажмурилась, посидела так, снова перечитала сообщение. Да. Так и есть – Макс Морган пригласил меня к себе домой. Одну меня. Записать бы его слова золотым лучом прямо на небе! Но надо сочинить ответ. Я в задумчивости уставилась на абажур. Ответ должен быть идеальным. То есть ты не думай, Стюарт, это, конечно,