– Что за дела? – спросила я. Ночь была безлунная, у нас в шкафу была темнотища, хоть глаз выколи. Я глубоко «затянулась» своим карандашом, Соф молчала, закусив губу.
– Ладно, давай так: ты мне расскажешь свой секрет, а я тебе – свой.
Некоторое время Соф обдумывала мое предложение, потом выпалила:
– Они обзываются!
– Кто обзывается?
– Девчонки в классе. Все они. А сегодня у Порции гости с ночевкой, и они духа будут вызывать, и Порция хочет, чтоб дух им все мои секреты выдал.
– Ты учительнице говорила? – Соф глянула на меня как на помешанную. Я сжала ее руки, бросив карандаш в папин ботинок. – Надо кому-нибудь рассказать. – Соф скорчила физиономию. – Надо обязательно, – твердо заявила я. – Маме или папе, если не хочешь говорить в школе.
– Ладно, – прошептала она, слегка кивнув. – Если хуже станет. Может, маме.
Теперь настала моя очередь откровенничать, и я рассказала Соф про Макса:
– Он все хочет, чтоб мы встречались в раздевалке после уроков.
– И ты ходишь?
– Это же Макс Морган! Ему «нет» не скажешь.
– А что вы там делаете?
Я закатила глаза.
– Ну, Соф! Сама как думаешь?
– Значит, ты его подружка или кто? – поинтересовалась она, посасывая кончик авторучки.
– Или кто. Он же меня никуда не приглашал.
– Вы, значит, целуетесь и болтаете и…
– Даже не болтаем. Просто целуемся. И не каждый день. Когда ему охота придет. Хотя, думаю, я ему нравлюсь.
– А ты что? Тебе он нравится?
– Ага, нравится, – я вспомнила темно-каштановые волосы, темно-карие глаза и кривоватую улыбку, которая вызывала ревность всех без исключения девчонок, когда она адресовалась мне одной.
– А ты возьми и сама позови его куда-нибудь, – предложила Соф.
Я промямлила что-то насчет мамы, но, Стюарт, дело было не в маме, и ты это знаешь.
После того раза Арон еще трижды приходил в библиотеку. Он писал сочинения, я расставляла книжки по полкам. Наши руки вроде как были заняты делом, но глаза кружили в некоем потаенном танце: летучий взгляд друг на друга – затем в сторону; друг на друга – в сторону; друг на друга, еще, еще… и мы улыбаемся смущенно. И все повторяется сначала. А еще мы разговаривали, обо всем и ни о чем, перешептывались между стеллажами, возле его стола и один раз в вестибюле, где я вывешивала объявление о читательской группе. Я не расспрашивала Арона о его подружке, а сам он о ней не упоминал. Честное слово, я понятия не имела, какое место занимаю в его жизни, поэтому решила: пусть пока все идет своим чередом. Посмотрим, что из этого выйдет. Что в этом плохого? Если с Ароном ничего другого не начнется, а Максу я ничего такого не разрешу, то ничего дурного я не делаю.
Моя последняя смена в библиотеке пришлась на 19 декабря. Снегу навалило! Пятнадцать сантиметров. Чистого, белого, пушистого. В точности такого, как делаешь из ваты на открытке, когда хочешь, чтоб на ней получилось идеальное Рождество. Всякий раз, как открывалась дверь, я с улыбкой поднимала голову, но Арон все не приходил. Его не было ни в 9 часов, ни в 10, ни в 11. Когда и в 12 он не появился, я, совсем упав духом, сгорбившись, в поникшей шапке Санты, сидела за компьютером и печатала цифры в сводной таблице по выдаче.
– Ты можешь идти, – ровно в час сказала миссис Симпсон.
– Да ничего, – откликнулась я, с деланым интересом вглядываясь в таблицу. – Я только еще несколько цифр занесу.
– Я сама закончу.
– Нет, правда, мне не трудно, – сказала я, и, знаешь, Стюарт, если бы компьютерная мышка была живой, она бы запищала во все горло, так я ее стиснула.
Миссис Симпсон отставила свой кофе и выставила меня за дверь.
– Иди, иди. Папа будет ждать. Ах да, Зои… – Миссис Симпсон улыбнулась, что с ней бывало очень нечасто, и нажала на значок, аккуратно приколотый к кардигану. Значок вспыхнул: Хо-хо-хо! А миссис Симпсон помахала мне рукой.
Наша библиотека находится в самом центре города, и в тот день на улицах было не протолкнуться: народ (горожане, туристы) толпами валил за рождественскими покупками. С тяжелым вздохом я спустилась на тротуар. Ко всему прочему, еще и папа опаздывал. Вот досада!
– Зои? – окликнул кто-то справа. – Зои!
В библиотечном садике стоял Арон и размахивал руками в перчатках от разных пар.
– Вот ты где! А я думала, ты не… Привет! – воскликнула я не в силах скрыть радости.
Арон одобрительно мотнул головой.
– Классная шляпа.
Я лихо заломила шапку набок.
– Спасибо.
– И вполне подходяще для моего сюрприза… С Рождеством! – и Арон ткнул пальцем вниз, на что-то возле его ног.
– Э-э… С Рождеством, – ответила я, не совсем понимая, как реагировать на снежный ком, доходящий ему до пояса.
– Он должен был быть больше. И я не нашел ни кепки, ни трубки. – Он выжидательно уставился на меня. – Это же Фред! Твой французский снеговик, Фред. – Арон вытащил из пакета круассан и приделал его к снежному кому. – Voilà!25
– Но где же голова? И глаза? И нос?
– Да у меня времени не хватило, – пробормотал Арон. Круассан отлепился и скатился к нашим ногам. – О, Господи. Полная безнадега, да?
– Есть немножко, – засмеялась я. И замолчала, потому что Арон не сводил с меня глаз и мотал головой.
– Черт, какой у тебя заводящий смех, – у меня щеки замерзли и ноги заледенели, но внутри было тепло тепло-тепло-тепло-тепло. – Твой смех… знаешь, больше всего на свете я люблю слушать, как скрипят зеленые бобы и как папа чихает, а теперь еще и как ты смеешься.
– А как твой папа чихает? – спросила я только потому, что больше ничего, хоть убей, в голову не лезло.
Арон показал, как: сначала оглушительное ААААААА… и потом неожиданно тоненькое и тихонькое – пчхи!
Я кивнула.
– Вот уж точно – отменный звук.
– Я годами слышал его по ночам. У нас кошка была. Такое страшилище…
– Не ехидничай!
– Да ты же ее не видела! Толстая-претолстая, лохматая-прелохматая и морда расплющенная. Но я ее любил. И папа тоже. У него, понимаешь, аллергия на кошек, а он разрешал ей сидеть у себя на коленях и весь вечер чихал. Мама злилась, называла его безмозглым, требовала, чтобы он отнес кошку на кухню, а папа говорил, что любит кошку, а кошка любит его, и потому он не против. «Когда любишь по-настоящему, идешь на любые жертвы» – так говорил папа.
– А еще Иисус.
– Ага. Только Иисус не трахался с соседкой и этим не сводил на нет все свои проповеди о любви.
Меня удивила горечь, прозвучавшая в его словах.
– Кто знает… – пробормотала я. – У меня всегда было такое чувство, что самые пикантные моменты в Библии пропущены. Иисус ведь был мужчиной. Он ходил в туалет. Рыгал. – Я вздернула брови. – Почесывался, когда никто не видит. Может, и интрижка у него была.
– Ты… – Арон перешагнул круассан и стоял прямо передо мной, – официально заявляю – ты уникум. – Я отрицательно потрясла головой. – Да, Зои. Рыгающий Сын Божий? Синее мохнатое существо по имени Биззл? – (Он запомнил имя! И сразу заработал целую кучу жирных плюсов за это.) – Кому еще придет в голову подобное?
– Не знаю, но мне думается, отрыжка Иисуса вошла бы в мой список самых лучших звуков.
Арон расхохотался, его теплое дыхание коснулось моего лица.
– А еще что?
Я в задумчивости наморщила нос.
– Шум крыльев, когда птицы взлетают. Классный звук.
– Звук свободы.
– Точно. – («Надо же, он понял! – удивилась я про себя. – И объяснять не пришлось»). – А еще, знаешь, что? – Но тут зазвонил телефон Арона (звук, который мне нисколечко не понравился), и мне не удалось рассказать про топот Черепушкиных лапок по кафельному полу на кухне.
Вместе мы смотрели на имя, высветившееся на экране.
АННА.
– Я должна идти, – быстро сказала я.
– Нет, постой. Все нормально. – Телефон умолк, и он сунул его обратно в карман. – Она может подождать… А вот мама – нет, – разочарованно протянул он, глядя мне за спину. Я обернулась и увидела торопливо шагающую к библиотеке и внимательно разглядывающую нас полную женщину с каштановыми прядями в черных волосах. – Я обещал отвезти ее домой.
– Ничего. Все равно сейчас папа подъедет.
Арон поднял с земли круассан и воткнул его на прежнее место, где он и остался.
– Пока, Птичья девочка!
– Пока!
Он побежал к маме, я с улыбкой смотрела ему вслед, а в ушах звенели его слова.
Она может подождать.
После такого я, конечно, не могла не послать ему сообщение. Хотя до вечера-то дотерпела, чтобы не показаться назойливой.
Еще раз спасибо за сюрприз. Фред, конечно, лучший не-снеговик на свете.
Он ответил тут же:
Не уверен. Ты смотрела «Снеговика»?26 Когда в конце мальчик просыпается и видит груду снега? Вот это и есть лучший не-снеговик.
Чепуха! Тот был слюнявый и скучный. Просто слякоть. Фред куда лучше.
Фред признателен за добрые слова, но он знает, что в подметки не годится снеговику, который ЛЕТАЛ НА ЮЖНЫЙ ПОЛЮС.
Ты хочешь сказать – на Северный полюс.
Как скажешь, как скажешь. ОН. ЛЕТАЛ. ПО НЕБУ.
Зато у Фреда улыбка из сдобного теста.
Это чего-нибудь да стоит…
Разговор еще не закончился, когда я, шаркая резиновыми сапогами, вышла во двор насыпать корм в кормушку, к птичьему завтраку. Я сыпала семечки и тут почувствовала, как завибрировал телефон. Улыбаясь, я вытащила его из кармана.
Скуч по тв поцелуям X27
Улыбка сползла с моего лица. Макс. Телефон снова ожил, я вздрогнула.
Это дорогого стоит, не спорю. Сладких снов, Птичья девочка. p. s. Фред говорит bonne nuit28 и улыбается уголком своего круассана х
Я засмеялась. Не могла удержаться, хотя перед глазами стояла жутковатая картинка: два брата бок о бок в одной комнате, оба с телефонами в руках и оба понятия не имеют, что переписываются с одной и той же девчонкой. Рядом на ветке покачивалась кормушка. Над головой подмигивали звезды, я долго смотрела на них. Я нравлюсь Арону, а он нравится мне. Подружка, не подружка, но это нечестно по отношению к Максу. Надо сбавить обороты, потихоньку сократить наши с ним встречи, а после Рождества и вообще положить им конец. Я твердо решила так и поступить.