Сюрприз, сюрприз! Мама и папа ругались и препирались все Рождество.
– Откуда ты знаешь, где и как содержали этих птиц? Они спокойно могли взять и прилепить на пакет этикетку «Свободный выгул» только для того, чтобы такие лопухи, как мы, заплатили в два раза…
– Сказано – «Свободный выгул», значит – «Свободный выгул»! – перебила мама, бросила в тележку несколько морковок и двинулась дальше по супермаркету. – Для таких вещей существуют законы, и тебе следовало бы это знать. Ты вроде когда-то был адвокатом.
– А ты разве не была? – огрызнулся папа. Я плелась сзади и с тоской слушала все это. Надоело до смерти! У мамы морщины на лбу, у папы насуплены брови и руки сердито скрещены. Мама вцепилась в тележку, аж косточки побелели, и никто не желает уступить. Знаешь, Стюарт, вот честное слово, такое впечатление, что здесь, в овощном ряду, по соседству с картошкой все еще идет «холодная война».
– Послушай, ну зачем столько тратить на индюшку, когда у нас туго с деньгами? – проворчал папа.
– А туго исключительно из-за того, что ты не можешь найти… – мама оборвала себя и взяла упаковку брюссельской капусты.
– Давай, – свирепо проговорил папа, – давай, договаривай. Если посмеешь.
– Как думаешь, такой нам хватит? – Мама прикинула вес индюшки.
В конце концов мама добилась своего, и индюшка, несмотря ни на что, получилась золотистой и аппетитной. Рождественским утром, когда мы дарили друг другу подарки, из духовки, где она готовилась, шел головокружительный запах. На этот раз дедушка тоже прислал нам подарки: открытки, а в них деньги (впрочем, написаны открытки были папиным почерком). Соф засунула свои двадцать фунтов за резинку пижамных штанов, и папа ухмыльнулся. Папа спросил маму, можно ли нам съездить в больницу – на второй день Рождества, например, но мама только брызнула своими новыми духами на запястья и, закрыв глаза, понюхала.
– Санта дурак, – сказала Дот, когда мама с папой пошли на кухню заниматься гарниром. Гипс ей уже сняли, и она активно жестикулировала. – Он даже не прочитал мой список.
– А что ты просила?
– Айпод.
– Но ты же не слышишь музыку.
– Или телефон, это был бы апгрейд, – она показала сломанный калькулятор и грустно нажала на кнопки.
К вечеру Дот развеселилась и голышом примчалась ко мне в комнату спросить, не хочу ли я понюхать, как пахнет ее новая пена для ванны. В ванной я подхватила ее на руки и плюхнула в воду, потом принюхалась.
– Апельсин? Или персик? Или клубника, банан и киви вместе взятые? – нарочно гадала я. Соф состроила рожу. Она сидела на полу спиной к батарее и пыталась уговорить Черепушку взять барьер, который соорудила из бутылки шампуня от перхоти и двух кусков мыла. Дот, расплескивая воду во все стороны, поведала мне о «проекте будущего», который начинался у них в школе, и что они в классе собираются сделать капсулу времени – возьмут коробку, набьют всякой всячиной и закопают.
– Я тоже кое-что туда положу. Одуванчик.
– Одуванчик?
– Чтобы инопланетяне через сто лет увидели, какие у нас были цветы, – пояснила Дот. Соф усмехнулась, я тоже, и Дот, вся в пузырьках, так и просияла. Вряд ли она поняла, что нас рассмешило.
– Через сто лет от одуванчика ничего не останется, – вслух заявила Соф.
Я шикнула на нее, но Соф только нахально ухмыльнулась и отчетливыми знаками сказала:
– Дот, одуванчик сгниет.
Дот жалобно сморщилась.
– А если закопать его осторожно, он будет в порядке. – Я свирепо глянула на Соф, та показала мне язык.
– Как думаешь, инопланетянам он понравится? – спросила Дот.
Я вытащила ее из воды, завернула в полотенце.
– Очень понравится.
Я вытерла ее досуха и уложила в постель, пытаясь не слушать, как мама и папа переругиваются из-за того, кому мыть посуду. Мы с Дот уютно устроились под одеялом, и я рассказала ей сказку про зеленого человечка, который живет в светофоре. Я закончила, и Дот тут же попросила, чтоб я начала все сначала.
– Ах ты жаднюга ненасытная! – сказала я, тиская и щекоча ее.
– А я за это дам тебе рождественский подарок, хочешь? – Не успела я рта раскрыть, как Дот шлепнулась на коленки и вытащила из-под кровати что-то, завернутое в пластиковый пакет.
– Книжка!
– Нет, подарок не книжка. – Дот осторожно открыла обложку. – Цветы не гниют, Зои. Смотри! – Между первыми страницами лежал высушенный одуванчик. – Тогда в саду ты сказала, они твои любимые.
– Так и есть, – сказала я, и, Стюарт, это не было враньем, они вправду вдруг стали моими любимыми цветами.
– Веселого Рождества, – сказала Дот.
– Веселого Рождества, – прошептала я.
А теперь, Стюарт, мне пора идти, так что и тебе очень веселого Рождества.
С любовью,
Зои
Сказочная ул., 1
Бат
1 января
Привет, Стюарт!
Ну так вот, у меня была мысль – поднять стакан с водой, поздравить тебя с Новым годом, выпить за твое здоровье и все такое, но, пожалуй, это будет неправильно. Заключенные, надо думать, не дожидаются полуночи, как все остальные, потому что праздновать-то им особенно нечего. 31 декабря люди, как водится, думают о том хорошем, что сделали в прошедшем году, и мечтают о всяких приятных вещах, которые ждут их в новом году. Ну, там, окончить школу, например, или получить права, или поступить в университет, или еще что другое. А арестантам, если я правильно понимаю, нечего предвкушать. Разве что приговоренные к смерти, когда пробьет полночь, порадуются, что еще на шаг приблизились к казни. А может, они хлопают в ладоши от радости, что за плечами еще один год, год, на который они не рассчитывали. Ведь жить в каморке размером с этот сарай все же лучше, чем вообще не жить.
Это очень печально, Стюарт, и, если честно, почему-то наводит на мысли о «Рождественской песне». Если ты не читал Диккенса и даже не смотрел «Рождественскую сказку Маппетов»29, я тебе объясню. Боб Кретчет был очень бедным, и его семья на Рождество могла себе позволить только самого малюсенького гуся, а детям Боба Кретчета он казался огромной, толстенной птицей, которой они наедятся на неделю вперед. Как они хлопали в ладоши, когда гуся поставили на стол! По-моему, это перебор – такая радость по такому ничтожному поводу. В точности как в твоем случае, когда ты в своем оранжевом комбинезоне вздымаешь руки и поешь «Старая дружба»30, радуясь подаренному тебе крошечному кусочку жизни в камере.
Если тебе интересно, «Старая дружба» – это шотландская песня. Так нам сказала учительница географии, а уж она-то знает, потому что хаггис31 – ее любимое блюдо. Мы поем эту песню в память о славных деньках, которые провели со старыми друзьями, и это куда лучше того, что я думала про эту песню раньше. Лорен сказала мне правильные слова год назад. Поэтому сегодня мы начнем с того, как она хохотала до колик в животе, когда поняла, что я ослышалась и все время считала, что люди отмечают конец года, распевая про «кружку старую без дна».
Часть девятая
– «Кружка старая без дна»? Вот как ты думала?
– Заткнись! – Я огрела Лорен по башке воздушным шариком. Мы готовились к ее вечеринке. Лорен решила позвать народ только утром, после того как мама объявила ей, что ее хахаль заказал в качестве сюрприза поездку в Лондон на все выходные.
– Похабная поездочка, – пояснила Лорен по телефону. – Будут заниматься сексом в «Хилтоне».
Я надула еще один шарик.
– Сколько народу сегодня придет?
Лорен забрала у меня шарик, завязала его и откинула к общей куче.
– Без понятия. Позвала всех, кого знаю, так что, будем надеяться, народ подтянется. Братец мой тоже кого-то пригласил. Макс обещал прийти. – Она ткнула меня в бок. Я промолчала, и она добавила: – Ты что, не рада?
– Ясное дело, рада. – Я выдавила улыбку, а сама думала о десятках сообщений, которыми он завалил меня на Рождество, и о том, что ответила я всего несколько раз. Чтобы не показаться невежливой, но чтоб стало понятно – мне уже неинтересно.
– Вот и ладненько! А то, если он тебе без надобности, могу забрать его себе. Нет, правда. В прошлом семестре слышала, как девчонки в туалете болтали о тебе, типа: господи, как ей повезло! А эта Бекки – у нее еще шея такая чудная – заявила, что три года по нему сохнет. Ну, шансов-то у нее, конечно, никаких. Если только Макс не тащится от лебедей. – На этот раз я улыбнулась по-настоящему. – Ну вот, готово, – объявила Лорен, когда последний шар был надут и отправлен ко всем остальным. – Иди в душ первая. Пора привести себя в порядок для своего красавчика…
Вот ты, Стюарт, наверное, удивляешься, как это меня отпустили на вечеринку, да еще с ночевкой? Просто мама ни о чем таком и не догадывалась. Я наврала, что у Лорен будет девичник с ночевкой, она и разрешила. И чтоб ты знал – ни малейших угрызений совести я не испытывала. После всех рождественских споров-раздоров.
– Девичник с ночевкой? И что будете делать? – спросила мама.
– Ногти красить, фильм смотреть.
– Особенно не усердствуй с ногтями, – предупредила мама. – Тебе через пару дней в школу. И чтоб ничего неподходящего не смотрели. Никаких ужасов или еще чего. Если хочешь, у меня есть мультик про великана.
Несколько часов спустя «Шрек» валялся в одиночестве на постели у Лорен, а дом был битком набит народом, то есть набит как мой чемодан на каникулах, когда молния только что не лопается, потому что я не умею путешествовать налегке. Я протолкалась на кухню, где вокруг стола с напитками собралась целая толпа, и еле-еле просунула руку, чтоб захватить горсть чипсов и бутылку вина. Вытащила пробку, и тут же на ум пришла мама, но я все равно налила себе большой стакан вина. И, честное слово, он классно смотрелся у меня в руке – вино и ногти одинакового рубиново-красного цвета.
Грянула музыка, народ пустился в пляс, кто где стоял – в холле, на крыльце, в гостиной, двигаясь в такт глухому пульсу ударных, расплескивая напитки из пластиковых стаканчиков, чашек и даже молочных бутылок, поскольку у Лорен закончились стаканы. Раскачивались бедра, прыгали плечи, мотались головы – все в доме двигались как один. И впервые я была в самой гуще всего этого, с разинутым ртом – ааа-ооо-ууу! – с поднятыми вверх руками, посередине кухни, неподалеку от тостера.